Владыка Ледяного сада. В сердце тьмы

Он сжал веки и снова ударил затылком в ствол, так, что загудело.

– Включись, стерва!

А потом снова замолчал.

Наконец сплюнул, поднял нож, вытер его о килт и аккуратно вложил в ножны.

Встал, перетянулся своим свертком, набросил на спину плащ и пошел через лес, вдоль ручья. Осторожно и как можно тише.

Раз-другой он останавливался, тревожно поглядывая через плечо, с ладонью на рукояти меча.

Встряхнул головой и отправился дальше.

Присмотрел себе не слишком отвесный склон рядом с устьем долины, километрах в полутора, и решил туда добраться. Взгляд с высоты мог дать понимание, верно он оценивает направление или ошибается. Мог помочь выбрать путь и начать интересоваться местом для ночлега. В нормальных условиях, имея доступ к воде, Драккайнен мог не есть неделю, но он и понятия не имел, в каком нынче состоянии. Ощущал себя странно и, сказать правду, не очень хорошо. У него кружилась голова, и потому каждые несколько сотен метров приходилось усаживаться, отдыхать и ждать, пока успокоится сердце.

По крайней мере, он чувствовал, что сердце у него бьется, что оно не разодрано копьем в клочья. Отирая мокрое от пота лицо, чувствовал, что это нормальная человеческая кожа, которая потеет и мерзнет, царапины на которой кровоточат. Кожа, а не одеревеневшая жесткая кора.

Некоторое время Драккайнен видел в уголке глаза какие-то плавающие пятнышки света, почти за гранью зрения. Мороки. Это могло означать усталость, слабость или истощение. Что хуже, они появлялись и исчезали, но каждый раз движение на краю зрения вызывало тревогу. Будто нервы и так не были на пределе.

Через несколько сотен метров он решил, что это не просто мороки и забеспокоился всерьез.

Эффект не напоминал серебристые искры, что беспомощно плавали по краю поля зрения. Скорее это было похоже на световой блик. Солнечный зайчик, пущенный зеркальцем, но казалось, он обладает собственной волей и специально поддразнивает, подкрадывается со стороны, а затем, при малейшем движении головы, сбегает.

Когда Драккайнен сошел в долину и двинулся в сторону встающего перед ним склона, он видел это чуть ли не постоянно. Световое пятнышко, движущееся параллельно ему. Мог наблюдать за ним краешком глаза, одновременно глядя вперед, а потому заметил, что солнечный зайчик, который должен оставаться лишь сбоем зрения или секундным обманом сетчатки, прячется за стволами деревьев и скалами, что, пробираясь между камнями, освещает их небольшим пятнышком света, как фонариком, что в свете том травинки и камешки на миг обретают дополнительную тень.

Он всматривался в скалы и изломы, пытаясь заметить шутника, пускающего зайчиков. Кто-то мог хотеть обратить на себя его внимание без криков – достаточно безрассудных в горах, где продолжалась то вспыхивающая, то угасающая война. Хватило бы поймать отблеск солнца на клинок ножа или на край щита. Только, во-первых, тогда попытались бы светить ему в лицо, во-вторых, не стали бы прятаться, и, в-третьих, нынче было пасмурно.

Это исчерпывало список разумных объяснений, а потому Вуко просто шагал дальше.

Дорога, которую, похоже, облюбовали штурмовые отряды ван Дикена, не была лучшей трассой, и Драккайнен хотел побыстрее с нее сойти.

Остановку он сделал на середине пути к вершине, в довольно густом лесу, среди скал и папоротника.

Драккайнен снял шлем, развязал плащ, влажный на спине от пота, и уселся на поваленном дереве, осторожно попивая из трофейной фляги. Пятнышко яркого света все еще мелькало где-то с краю зрения, но он старался в него не всматриваться.

Сперва нужно добраться наверх и найти укрытие. Потом добраться до Земли Огня, отыскать Ядрана и оборудование. По дороге немного обучиться языку. Позже – прибраться за ван Дикеном и разобраться с тем, что тот натворил. Поглумиться над трупом и отлить на его могилу. Затем найти и эвакуировать остальных. Вернуться на Землю. Полно работы. К окулисту и неврологу он мог сходить, только закончив все дела, потому нынче не оставалось времени на какие-то световые феномены.

Когда она пронеслась в воздухе и повисла в полуметре от его лица, похожая на ожившую куклу Барби, охваченную переливами света, он как раз отпивал из фляги.

– Может, тебе пора начать думать, безмозглый ты мясник? – спросила она по-английски и довольно раздраженно.

Попытка заорать с полной глоткой воды дает единственный эффект: можно захлебнуться. Драккайнен фыркнул и с каким-то удивительный взвизгом свалился, надсадно кашляя, со ствола, навзничь.

Вскочил он еще быстрее, облившись из баклажки. Отсвечивающая фигурка маленькой девушки отлетела чуть дальше и снова повисла в воздухе, скрестив ноги в щиколотках. Она была голой, светящейся, сантиметров тридцати ростом, с золотыми волосами. Не блондинистыми, а металлически золотыми, похожими на тонкие проволочки. Золотым был и кустик волос на ее лоне. Она обладала микроскопическим пупком, едва различимыми ноготками и маленькими, будто головки шпилек, выпуклыми сосками на грудях, размером с вишенки.

Драккайнен откашлялся, после чего вытер лицо и глаза.

– А любой бы сбрендил, – сказал сдержанно. – Это был непростой день. Я воскрес, едва держусь на ногах, вчера еще был деревом, узнал, что утратил все навыки, даже языка не знаю, странствую с голой жопой по горам, обернувшись в кусок плаща, на ногах у меня – остатки кожуха. Впрочем, что я знаю о чудесных воскрешениях… Может, просто нельзя не сбрендить. Но отчего у меня не может быть человеческого бреда? Вот ведь, piczku materinu, perkele saatani vittu, zaszto Disney?

Он помассировал веки, словно желая воткнуть глазные яблоки поглубже в череп.

А потом снова открыл глаза.

Маленькая феечка все так же висела перед ним в воздухе, с ручками, заброшенными за голову и с одним подтянутым к груди коленом. Он сумел отметить, что черты ее лица человеческие. Незнакомые, но человеческие. Строго-красивые, как у модели.

– Sug elg y helvete, – произнес Драккайнен по-фински, хотя и грубо.

Она развернулась на месте, после чего оттопырила в его сторону маленькую круглую попку и профессионально, точно стриптизерша, крутанула ею.

– Насмотрелся? Может, мне у шеста потанцевать?

– Подрасти раз в пять – и я найду для тебя применение. Я понимаю, мое подсознание дает мне понять, что я эмоционально незрел. Взрослый, ответственный мужчина не соглашается на участие в тайной программе и не покидает орбиту Земли. Впрочем, мне об этом говорили всю жизнь. Синдром Питера Пэна, и все такое. Отсюда и Динь-Динь. Нахер, Динь-Динь. Скажи Капитану, чтобы подтерся крюком. Доброй ночи.

Он взмахнул рукой, но она ловко отскочила и встала на торчащей из ствола ветке. Окружающий ее переливчатый отсвет оказался парой быстрых, опалесцирующих крылышек, похожих прожилками на стрекозиные, но в форме тех, какие можно видеть у больших тропических бабочек. Она распростерла их и теперь мерно ими двигала, совершенно как бабочка.

– Лапы, селюк, при себе держи! Можешь смотреть, но не прикасайся. А если не хочешь меня, зачем звал?! – Последнюю фразу она уже выкрикнула, а потом стала плакать. – Сказал на меня – стерва… И еще – чтобы я с лосем… – всхлипнула.

Драккайнен смотрел на это равнодушно, с абсолютно неподвижным лицом.

– Ты – цифрал, – произнес он мертвым голосом и – третий раз в жизни – потерял сознание.

* * *

Я прихожу в себя парой минут позже. Над головой – частокол стволов, слабый свет мрачного дня разрезан ветвями, подо мной – каменистая почва, подлесок, полный шишек. В желудке скверное, давящее чувство, несущее ощущение болезни.

И еще – этический закон в сердце.

Я перекатываюсь на бок и тяжело встаю. Надо взобраться на вершину.

Кошмар все еще горит у меня в мозгу, но я не вижу вокруг ни огней, ни фей. Стараюсь не думать об этом. Это больше меня.

Я сошел с ума. Абсолютно. Видение, бред, welcome to Cockooland. А может, цифрал уцелел. Уцелел, перестроившись в нечто такое вот. Я утратил контроль над телом, гиперадреналин, тактические возможности, умение фехтовать, искусство сражения и знание языка, но получил дурацкую феечку, летающую вокруг моей головы с кретинскими комментариями. Сам не знаю, какой вариант лучше.

Займусь этим позже.

По очереди.

Это больше меня. Просто-напросто случаются такие дни.

По дороге я вырезаю себе приличный посох. Не те времена, когда я прыгал по горам, что козочка. Теперь я едва перебираю ногами и опираюсь, словно пилигрим, на посох.

Марш мой монотонен и мучителен, но позволяет использовать мозги. Собираться с мыслями, делать выводы. Например, примем как рабочую гипотезу, что меня и вправду временно превратили в дерево. Но можно предположить, что я был загипнотизирован. Провел некоторое время, торча на вершине горы, погруженный в кататонию, а все остальное – просто бред. Так значительно гигиеничнее. Но это не объясняет копья.

Я вижу заросший продолговатый след посередине грудной клетки, помню агонию, все время чувствую легко узнаваемую, тянущую боль, что сопровождает заживление, только пульсирует она где-то внутри меня, стегая органы, которые не имеют права так заживать. И все же заживают. Сердце работает, я чувствую это, особенно бредя шаг за шагом вверх по лесистому склону; оно все еще лупит внутри меня, как затягивающаяся рана. И эта тлеющая на грани ощущений тянущая боль проникает сквозь ребра и легкие, отдается в лопатке. Ровно там, где проходило древко. А если меня действительно превратили в дерево, можно понять, отчего я не умер. Согласно некоей кретинской логике, это объяснимо. Спас меня ван Дикен. Переусердствовал. Проткнул копьем, но наложил на меня нечто, что – в рабочем порядке и с отвращением – я готов назвать заклятием. Прежде чем умереть, я успел стать деревом. И не умер потому, что деревья не умирают из-за повреждения ствола. По крайней мере, не сразу. Дерево может умереть от болезни, недостатка света или воды. Корневая система может не пережить, если срубят ствол, но порой она способна породить следующее деревце. Оттого я, как дерево, выжил.

Но если бы я каким-то чудом, проявляя знание, волю и умения, которыми не обладаю, поскольку слишком прост, сумел бы перепревратиться в человека, я стал бы человеком, пробитым копьем. Пробитым смертельно. Двойная страховка. Но когда я был деревом, Воронова Тень вырвал из меня копье, и потому я проснулся живым. Quod erat demonstrandum.

Раненый, больной, бредящий – но живой. Очередной вопрос: что вытащило меня из ствола? Воронова Тень сказал, что никто не сумеет сделать это, лишь я сам. Будто сквозь туман я помню, что пытался. Помню усилие и какие-то кошмары. Ночь, волки и дождь. Но также помню, что не справился.