А слона-то я приметилъ! или Фуй-Шуй. трилогия: RETRO EKTOF / ЧОКНУТЫЕ РУССКИЕ

Церковь, а в нем траурный зал.

– Панихиду надо бы…

– Кто будет поп?

– Не поп, а священник.

– Ему панагею или ризу следует…

Оля сбегала и за тем и за другим. Это вафельное полотенце и мамкина шаль.

– Корону!

Принесли известную уже всему миру Сорбоннскую корону.

– Я чур, с кадилом.

– Пороху принести?

– С ума стронулся, Михейша! Ты чего! Это же не… Молчи!

Детям не положено знать увлечения старших.

Соорудили кадило. Собственно мастерил Михейша из подручных заготовок, а остальные только мешали. Полуделом занималась только Даша, которая принесла совок – без совка бы не обошлись – и Толька. Толька принес из сарая лопату. Без нее тоже бы не состоялось. А кадило это – ржавая железная банка от американской тушенки, на крышке которой Ленкой когда—то был нарисован абрикос, похожий на бычье сердце, а бабкой сбоку сначала было написано «варенье», а потом зачеркнуто, оторвано, насколько хватило уменья, и приклеена бумажка «томаты» (ну никуда без этих проклятых мерикосов!) … Съели абрикосы—помидоры. В дне гвоздем пробили дырки. Приделали проволочную ручку. Засыпали банку сухими листьями и иголками. Полыхнуло. Пожелтела этикетка. Невкусно пахнет. Затушили. Задумались.

– Ленка, неси духи… или одеколон.

Принесла Ленка того и другого, чтобы дважды не бегать. Прыснули в банку, не жалея ни Одеколона номер три, ни Красной Москвы с Кремлем. Словом, напрыскали от души. Что это? Из дырок потек жидкий самоделошный елей.

– Цыплята того заслужили.

Зажгли. Вспыхнуло в кадиле так, что полыхнуло шибче первого раза. Второе кадило упало, рассыпав огонь по траве.

И отпали, сначала порыжев и завившись, брови у Толика.

– Туши пожар.

Принесли, зачерпнув ладошами кисловской воды. Затоптали следы пожара сандалиями. По толькиному лбу прошлись мокрыми ладошками.

– Не больно?

– Я фак Фанна фэ Арк.

– Повторяем.

Повторили. Снова засыпали листьями и иголками.

– Капельку, Ленка.

– Поджигай.

Подожгли. Пока горело, советовались.

– Молитву надо. Знаете молитву?

– Я знаю.

– Ну ка!

– Еже еси на небеси… э—э—э.

– А дальше?

– Дальше не помню.

– Эх!

Безбровая Фанна фэ Арк ходит кругами в «шальной» панагее вокруг шведских спичек с цыплятами, трясет кадилом: «Еже еси на небеси, э—э—э эх, еже еси на небеси, э—э—э эх, еже еси на…

– Хорош! Неправильно! Ленка, дураки мы!

– Почему?

– Тащи «Патриархов и Пророков». Что на твоей полке у деда. Второй ряд, третий пролет от двери.

– Тьфу, точно.

Принесла. Это не молитвенник, но тоже сойдет.

– Толька, читай!

– Я шэ фэ умэу, – сказал Толька и заплакал: теперь у него кадилу заберут.

– Не плачь. Ты ходи, как ходил, у тебя здорово выходит, а Ленка будет читать.

– А что читать?

– Ткни пальцем, а что выпадет, то и читай.

Но все захотели тоже ткнуть пальцем. Решили, что пальцем ткнет каждый, а читать будет только Ленка: она самая старшая, а главное, что Ленка может с выражением.

Кинули на пальцах, кто будет тыкать первым. Выпало Ольке Маленькой. Полистав книженцию, Олька закрыла глаза и наугад ткнула в середку.

Ленка, подбоченясь и натянув маску страдалицы:

– Людям, которые говорят о своей любви к Богу, надо подобно древним патриархам, сооружать жерт… тьфу… жа.. жерт—вен—ник Господу там, где они раскидывают свои шатры…

– Луды, надо шатор шделать и жарт—фу принэсти, – отвлекся от кадильного дела Толик. Он понял жертву, как производное от жратвы.