DUализмус. Корни солодки

Но всё равно Чену приятно. Слеза родственности, сама собой примазавшаяся к славе Чехова и Пушкина, засела в уголку правого ченовского глаза.

Пушкин очередной раз поднял с полу платок, успев мимоходом задержаться взглядом под юбкой Лефтины. Обтёр платок об штаны и протянул его Чену Джу. То ли он чего-то не понимал, то ли так оно и есть, но он не заметил под короткой юбкой ни каких-либо дамских выкрутасов, ни кружевных подложек. Да и сами панталончики вроде бы отсутствовали.

Про стринги у нынешних дамочек, которые порой элегантно прячутся в булочках, ему никто не удосужился разъяснить.

Классик-гений, поэт-родоначальник и директор по производству литературных солянок обнялись; и выпили они для плавности изгиба беседы по пивку.

– Не такой уж ху***вый напиток, – честно сказал осовременившийся Пушкин в сию же минуту по осушению восьмого бокала.

Ровно как Бим. Восемь кружек Биму – норма!

– Друзья, давайте объясним иностранцам разницу и на этом заработаем!

– Да ну его в гузницу!

– Зачем Вам деньги нужны?

– Некогда объяснять. Деньги я сниму со счёта сколько нужно.

– Нет, нет, мы обязаны. Такими вещами не шутят.

– Мне всё это до лампочки.

Пиво сближает. Пиво расслабляет и вытягивает из людей правду внутренностей наравне со здоровьем всех поколений.

– Бэк энд ю эсэсэо. Лучше беhеровки, – похвалился Чен Джу.

– Водка пользительней будет, – сказал огромный и ледящий Антон Павлович, при этом зорко поглядывая на Лефтинку. Потом придвинул голову к уху Пушкина: «Его тёлка? На каком месяце?»

– Сам об этом думаю. Понять покамест не могу. И зачем Вам это? Для нового романа века? Как двадцатый век перескрёбся с девятнадцатым, это вы хотите людям рассказать?

– Лефтинка, а принесите – ка нам вот тот экспериментальный образец, что мы в свежий раз изготовили, – перебивает между тем Чен. – Темпо, темпо, аллегро! Это попробуйте! – Буль, буль, буль. – Ну и как?

– Нештяк цвет. Натюрлих.

– Охренеть! С пенкой! Монетой можно проверю?

– Дайте ему, Лефтина, мелочи на пять алтын с возвратом.

– Не могу без любви, – сказала Лефтина.

– Монету! Монету! А подать Тяпкину-Ляпкину монету! – издевался Антоша.

– Так это у нас народный напиток на основе перекипячённой солянки с верхним брожением и без катышков, – радуется победному аффекту Чен Джу.

– Есть, есть букет, – говорит Пушкин, едва соснув пенку. – Букетище! Но не хватает лука-порея. Давеча вот…

– Шибает-таки здорово, – вымолвил Чехов, только нюхнув издали. От запаха ченовского напитка закружило его голову. – Даже без порея хорошо. Буду. Хочу.

– С волками пить – по-русски выть. А порей – вон он отдельно, в салатной тарелке, – объяснил коллегам новый принцип приготовления русской похлёбки Чен Джу, и приготовился всплакнуть от умиления.

К правому глазу Чена, – как объяснял интересующимся критикам лечащий профилактик Антон Павлович Чехов, – подведён излишне впечатлительный нерв. Левый глаз у него не то чтобы не солидарен с правым, но обладает меньшей чувствительностью.

И поэтому известнейшая цитата Чена Джу «…левый глаз не дрогнул, а как-то подозрительно прищурился. Больше всего этот прищур походил на подмигивание, предназначенное для глаза правого. – Не слишком там задавайся, мол, не всё так очевидно, – словно говорил глаз левый» – это всецело может быть врачебной правдой.

– Называется феномен косоглазием. – Это исследователи.

– Хорошо хоть не куриной слепотой, – думает в ответ им Чен Джу.

– Вполне имеет место быть наступление полной слепоты при таком стечении параллельных физиологий. Полный крах, понимаете! Писать надо проворно, пока тонки очки. Не скулить, резать матку. И только днём. – Словно услышав Чена, советует ему врач-доброжелатель. И неловко прячет в карманчик скромное золотое пенсне с бриллиантовым винтиком на переломе, соединённое цепочкой с карманными по-швейцарски часиками.

– А я вот с мужиками в экспедицию собрался, – промолвил повторно Чен, притворившись на минутку полным Туземским. – Еду в обыкновенную нынешнюю Европу. Силу евры проверить. Говорят, придумали её специально, чтобы европчан с американами поссорить.

– Слышали уж от Вас. Знаем, – говорит Антошка, насупясь. Типа надоел.

– Не собрался, а вознамерились, – поправляет его Саня Пушкин.

– А хотите, поехали с нами, – предлагает Чен обоим классикам.

– Не поехали, – я бы написал так: – «поедемте». – Скромно, но с уверенностью в голосе, вымолвил как выдавил Чехов. – Я бы, может, согласился, только мне завтра на Сахалин.

– Ну, ты, брат, даёшь! – вскричал Туземский Кирьян Егорович – он же временный Чен Джу, или наоборот. – И какой же у вас там теперь год? Поди, ещё «Мужиков» не начал? А как же свадьба на Эйфеле?

– Какое там «Мужиков», застрял на «Дуэли». Лаевский трудно даётся, гад. После «Степи» всё кувырком. Все герои какие-то новые, малоизученные. Городскую природу не очень люблю. Договора нет, а всё чего-то лучшего ищу. Топчу заднее место. Не моего завода коленкор. Лучше б сверху придавили… Жалею своих излишне, линию предлагаю, а они как ужи выскальзывают… и по бабам, и по бабам. Юбки, любовь, на жалость жмут-с, я им… А у вас-то в двадцать первом веке любовь-с есть? А почта-с?

Чен Джу: «Первого нет, а второе только для официальных бумаг. Натуральные подписи по интернету не перешлёшь, хотя при старании… щас скан есть».

– …Как же без почты в любви, с-сударь? А живая печать разве не нужна, в ней же тепло рук и милосердие? – удивляется Антон Павлович и ворчит. – Ну и культура-с. Во что-с превратили Россию! Мужики – они и есть… хоть президенты, хоть конюшенные. Эх, директора, ити нашу мать-Россию!

– Эпистолярию загубили, а это, мимолётом отмечу, начало всякой тренировки, – поддакнул Пушкин. – Бальзам для внутреннего втирания в мозги. Для этого ещё пилочка нужна с алмазным сверлом.

– Правильно-с. И начинать втирать надо с детства. Да, с детства-с! Потом будет уже поздно: чистота чувств исчезнет, запахов не будете ощущать и всё такое подобное, дас-с… Дайте-ка алмаз, а уж сверло-то я вам как-нибудь раздобуду! (Сам думает о подмене).

– Ёпть! – вскричал африканским голосом Александр Сергеевич, перебивая Чехову колени на подходе к мёртвенно-туманному будущему эпистолярной литературы. – Дуэль, дуэль! Завтра дуэль.

– Я не имею возможности стреляться, – перепугался Чехов. – У меня билет куплен. В оба конца.

– Я бы тоже повременил, – с ещё большей осторожностью промолвил лишь слегка осоловелый Туземский. Или то опять был Чен Джу?

Ноги бы оторвать тому, кто первым придумал технологию стремительной реинкарнации! И так всё запутано в нашем мире! Не хватало новой разновидности исчезающих висяков.

– А я бы с удовольствием посмотрела, – встряла молчащая до поры Алефтинка: она ни разу не присутствовала при настоящей дуэли. Всё какими-то красочными капсулками пулялась.

– Опять встревает, – сердится Антон. – Почто вот неймётся человеку? Хотя, бабы – оно, конешно, не человеки. Нелюди. Что с них взять? Бабино назначение в теперешней Руси – мужиков от водки удерживать, сохранять им пол для возможности воспроизводства.

– Дура молодая.

– Всё от того. Согласен. Скажи ей, что пояс шахидов это модно, тут же клюнет и побежит в магазин, – предположил почти-что правду Чен Джу.