Шут, Маг, Цирк и его душа

Сам Николай Васильевич сидел за столом, а рядом с ним стоял представительный мужчина лет сорока пяти – сорока семи. Тёмные волосы его на висках уже серебрились первой сединой, он казался очень волевым и энергичным человеком. Дмитрий, как, впрочем, и остальные, догадался, что это и есть новый директор. Помимо него среди труппы появились и другие новые лица, но времени раздумывать, кто бы это мог быть, уже не осталось: все собрались и расселись за длинным столом. Николай Васильевич заговорил:

– Друзья, сегодня я передаю штурвал Ивану Фёдоровичу. Вы уж его не обижайте.

Все понимающе засмеялись. Иван Фёдорович тоже слегка улыбнулся. Кое-кто кинул взгляд на Екатерину Марковну – буфетчицу, у неё, как говорится, было чутьё на людей. Но по лицу женщины пока ничего нельзя было понять.

– Думаю, позже я с каждым из вас побеседую лично, – заговорил новый директор. – Дела мне уже передали, но хотелось бы рассказать, какие я ставлю цели перед нашей командой.

Он посмотрел за окно, как будто подбирая слова.

– Знаю, зданию уже немало лет, – Иван Фёдорович вдруг потёр переносицу. – Так что первым делом я хочу провести косметический ремонт. Людям должно быть приятно приходить сюда. Так же планирую обновить сам манеж. Новые снаряды для акробатов нам совсем не помешают. Тем более что артисты здесь сильные, – он кинул взгляд на неосознанно распрямивших плечи Савельевых. – До сентября Аркадий – наш сценарист, распишет, каким будет новое представление.

Аркадий привстал со своего места. На вид ему было около двадцати пяти лет, но в серых глазах светился живой ум, а улыбка была открытой и простой. Было видно, что этот человек запросто вольётся в команду.

– Я привлёк спонсоров, – продолжал Иван Фёдорович. – Роман Валентинович и Михаил Андреевич – люди солидные и серьёзные. Но цирк любят всей душой. Они бы хотели, чтобы наше представление не уступало европейским циркам, – он сделал паузу. – А может быть, и самому Дю Солей. От вас зависит, справимся ли мы со столь высокой планкой. Как вы понимаете, спонсоры хотят получить отдачу. И потому-то на новогодние представления мы должны выйти с совершенно новой программой, которая будет удивлять и восхищать.

Члены труппы переглядывались. По лицам артистов было видно, что с одной стороны им понятны слова нового директора, с другой – всё же не полностью соглашаются с ним. В конце концов, они знали, сколько труда и душевных сил вкладывают в каждое представление. Возможно ли отдать зрителю ещё больше?

А вот Ксения смотрела на Ивана Фёдоровича заинтересованно. Дмитрий, заметивший это, почему-то насторожился, хотя причин для тревоги не было никаких.

– Нужно подумать и о том, что некоторые из вас, – Иван Фёдорович посмотрел на двух Виктора и Степана, по привычке устроившихся в конце стола, чуть отодвинувшись от остальных, – уже не в том возрасте, когда могут полноценно отдавать себя служению публике. Пора пускать на манеж молодую смену, старые шутки уже никого не интересуют, наступили новые времена.

– Среди нас стариков нет, – сказал вдруг Геннадий, эквилибрист. – Мы тут все молоды душой.

Труппа одобрительно закивала, но Виктор и Степан молчали, хоть было совершенно ясно, что намекают именно на них.

– Не спорю, не спорю, – Иван Фёдорович снова коснулся переносицы пальцами. – Вот только тело нас подводит, не считаясь с душой. В любом случае, этот вопрос мы ещё решим.

– Вы уж простите меня. Моё дело – кухня, – заговорила вдруг Екатерина Марковна. – Но я вам сразу скажу, без клоунады цирк – не цирк. Так что вы намёки свои бросьте, – она поднялась.

Она всегда выглядела эффектно, казалась моложе своего возраста, слегка вьющиеся каштановые волосы красиво оттеняли светлую кожу лица, аккуратный и строгий макияж акцентировал чуть раскосые зелёные глаза. В цирке поговаривали, что этот зелёный омут заворожил немало душ. Многие порой откровенно любовались Екатериной, восхищаясь её умением держать себя. Среди труппы она пользовалась непререкаемым авторитетом.

Иван Фёдорович посмотрел на Екатерину Марковну и чуть нахмурился. В кабинете повисла гнетущая тишина. В конце концов, ему пришлось уступить. Трудно было сказать, что же произошло, но Марковна села, уже улыбаясь, а Иван Фёдорович, замявшись, отвернулся к окну.

Николай Васильевич пожал плечами, поймав несколько вопросительных взглядов.

– Я ничего такого в виду не имел, – наконец подал голос Иван Фёдорович. – До утверждения сценария точно никому ничего не грозит. Вы – труппа сложившаяся, давно работаете вместе. Нет смысла разбивать вас сейчас, да и опыт ветеранов арены – бесценен.

– Думаю, на этом пока и всё, – вмешался Николай Васильевич. – Пора по домам, и так уже засиделись.

По атмосфере, воцарившейся в кабинете, было ясно, что дальнейший разговор вряд ли сложится, так что артисты только одобрительно закивали, а кое-кто и усмехнулся. Уж чего-чего, а момент Николай Васильевич чувствовал чётко, потому в труппе всегда было мало споров.

Ксения выскочила из кабинета, не дождавшись отца. Новый директор и новая программа – вот её шанс добиться сольного номера! Нужно было приложить все усилия, чтобы заполучить своё, вырваться, наконец, из-под гнёта имени Савельевых. Безусловно, Валерия и Павел многое сделали для неё, многому научили, но не сидеть же вечно у них под крылом!

Ксения надеялась, что, быть может, возможность выступать отдельно, подстегнёт её, и она, наконец, сумеет добиться такого безупречного выполнения трюков, которым славилась её мать. Быть может, она сумеет очаровывать своими выступлениями, превращаясь в живую сказку! Да, ей обязательно стоит попросить о сольном номере!

Майская ночь, полная ароматов сирени и жужжания майских жуков, успокоила её, почти околдовала. Ксения пошла медленно, даже разок оглянулась на громаду цирка. В детстве это здание ночью напоминало ей кита, чудом оказавшегося на берегу, в полированных боках которого отражался фонарный свет.

До дома можно было добраться и на маршрутке, но лезть в духоту автобуса совершенно не хотелось, а идти было не так уж и далеко, всего пару кварталов мимо старого парка. И пусть мышцы привычно ныли от напряжения – после представления и тренировок это было обычным делом – но от пеших прогулок Ксения не могла отказаться с детства.

Она хоть и хотела на ходу поразмышлять о сольном номере, но почти сразу задумалась о том, что на самом деле тревожило гораздо больше. Когда-то она так же вышагивала по тротуару, держась за руки отца и матери. Как она была счастлива! Но что осталось от того времени?.. Тогда казалось, что у неё самые любящие и понимающие родители в мире. А теперь она даже не могла спокойно поговорить с отцом.

Ксения вздохнула. Как бы она не игнорировала собственные чувства, но непонимание со стороны Виктора задевало её. И так сильно не хотелось признаваться себе в этом, что Ксения невольно злилась, пресекая любые возможности поговорить по душам. Всякий раз она возвращалась к одному и тому же вопросу: насколько важным для неё должно быть мнение отца? Ответ, который казался очевидным, ничуть не устраивал, и она напоминала себе, что даже мама, в конце концов, покинула Виктора. Ксения всегда пыталась найти в этом оправдание собственным конфликтам, но в глубине души та маленькая девочка, какой она была когда-то, знала истину – отношения матери с отцом и её отношения с отцом совершенно разные.

Поёжившись, как будто от холодного ветра, Ксения пошла быстрее. Радостное настроение и предвкушение исполнения желаний улетучились, осталась только невысказанная тупая тоска, так похожая на утрату чего-то очень и очень важного. Только Ксения никак не могла сообразить, что же она потеряла, почему и как это случилось.

Покидали цирк и остальные участники труппы. Последними на крыльцо вышли Виктор и Степан. Сейчас, когда на их лицах не осталось грима, они были почти неотличимы от обычных людей, только вот чудилось в них даже теперь что-то этакое, клоунско-шутовское.

Степан Петрович как-то сказал:

– Мы с тобой, Виктор, носим на челе печать шута. Такая у нас судьба.

И иначе это было не назвать.

Задержавшись на ступенях, ведущих к главному входу, Виктор Анатольевич спросил:

– Ты вот скажи мне, чего хочет нынешняя молодёжь?

– Если ты про Ксюшку, – Степан нахмурился, – то её понять трудно. Была б она вся в мать, я бы сразу тебе её мысли прочёл. Но она себе на уме, чёрт её разберёт и только. А вот Димка – он нашей породы птица, да и этот, как его там, сценарист.

– Аркадий, – напомнил Виктор. – Да, он мне как человек глянулся. Только я больше думаю, как с Ксенией сладить. Роман и Марина вот вроде и старше её всего на полтора года, а насколько другие люди! Никак не пойму, что с нею делать, чего она хочет.

Степан закурил, качнул седой головой.

– Да, сложно отцу-одиночке с девкой-то.

– Тебе хорошо, твои в цирк не подались, – горько пошутил Виктор.

– Да уж, хорошо, одна юристкой стала, второй компьютерами бредит, – усмехнулся Степан. – И оба меня не в грош не ставят с моей-то профессией.

Они замолчали. Ночной ветер протащил мимо клочок сорванной с тумбы афиши.

– Закончился сезон, – вздохнул Степан. – Что-то на душе кошки скребут.

– Это да.

И они медленно двинулись к остановке.

Николай Васильевич, уже из собственной машины, печально глянул на цирковое здание, родное, знакомое до последней чёрточки.

– Вот мы и прощаемся, старый мой друг, – прошептал он. – Спасибо тебе за эти годы.

Цирк хранил молчание. Мимо парковки, переговариваясь, прошли Степан и Виктор. Никонов не стал их окликать, сегодня ему хотелось побыть наедине со своими мыслями.

В памяти всё ещё звучал звук аплодисментов, шумели дети на трибунах, сиял золотой круг манежа. Даже не верилось, что теперь всё это – лишь часть прошлого. Цирк, хоть и въевшийся в кровь, ставший частью души, всё-таки оставался позади. Теперь Николай Васильевич превратился всего лишь в зрителя, он мог только любоваться на чудеса, а вот стать их участником, узнать, как они рождаются – это ему больше было недоступно.

Тяжело было оставлять труппу, где каждый стал надёжным другом. Печаль и усталость грызли изнутри.

– Вот она какая, старость, – Николай завёл машину и неспешно тронулся с места.