Клейменая

– Пойдемте, – напряженно сказал Риваль. – Вы должны укрыться.

Кинни подняла голову, зло сощурилась.

– Я ненавижу тебя, сын варвара, предатель и убийца, – четко проговаривая слоги, сказала она. – И лучше умру, чем стану твоей женой.

– Кто-то должен продолжать славный род антилоп.

– Им будет не никчемный сын барса, – выплюнула девушка, поднялась на ноги и, шатаясь, побрела к городским воротам. Риваль сжал зубы, догнал Кинни, перекинул через седло. Она принялась неистово брыкаться и кусаться. Рыцарь достал веревку, связал ее руки и ноги.

– А этих посадите рядом с собой! – крикнул воинам из свиты брата, указывая на Айну с сестрой Кинни. – И проследите, чтобы им было удобно. Сам проверю!

6

Оставляя позади выгоревшую дотла деревню с чернеющими домами-призраками, войско двинулось в путь. Кинни подняла заплаканные глаза на разграбленное селение. Обгоревшие глиняные стены с зияющими дырами на месте окон купались в зловещей тишине. Рои мух носились по улицам, высматривая свежую падаль. Газель сморгнула слезы, глаза болезненно защипало от избытка соли.

Риваль развязал Кинни и посадил ее так, чтобы было удобнее. Девушка одарила его пренебрежительным взглядом и отодвинулась как можно дальше. Черный конь медленно шагал прочь от былого селения антилоп, на запад по темному лесу мимо могучих дубов, елей и орешника, оставляя позади милые девушке места, до боли знакомые заячьи норы, беличьи дупла, ручей, где газель вязала себе свадебный полог. Да и вряд ли он теперь понадобится… Пышные сосновые шапки неистово клонились во все стороны под напором мечущегося ветра. Черные тучи обняли небо, лишив луну возможности осветить воинам путь. Где-то далеко на горизонте все бушевала гроза. Небо то и дело прорезало острое лезвие молнии, освещая свод ослепительным светом, который бывает только в рябиновую ночь. В очередную вспышку Кинни заметила было удаляющуюся вершину белоснежного храма, но зрение тут же затуманилось очередной соленой каплей, и в следующее мгновение видение исчезло. Вместо него перед глазами встало измученное страданием бледное лицо матери. Риваль сам выбрал тихое пустынное место с высокой тревожно воющей по ветру травой, выкопал могилу, опустил в нее бездыханное тело Будики. И долго еще по полю носилась стонущая от боли заупокойная песнь Кинни и младших сестер по племени.

Газель украдкой смахнула слезу и обернулась к девочкам. Завернутые в пледы юные антилопы сидели на лошадях вместе с рыцарями свиты и заметно дрожали. Встретившись взглядом с малышкой Ренатой, Кинни почувствовала давящую боль в груди. Как можно было довериться барсу, пусть даже такому как Риваль. Дурища проклятая. Лучше бы провалиться ей прямо в пекло за это. Девочка по-детски наивно улыбнулась, как будто Кинни была для нее самим солцем. Газель почувствовала очередную каплю, неспеша ползущую по щеке.

Риваль перехватил поводья одной рукой, а другой обнял девушку за талию, прижал к себе. Она попыталась извернуться, но жених держал железной хваткой.

– Кинни, – прошептал на ухо и приник лицом к ее затылку. – Мне так жаль.

Она поморщилась, дернула плечом.

Риваль с Кинни ехали во главе войска следом за Тристоном. Граф молчал и на младшего брата не оборачивался, только изредка неодобрительно косился на дикарку рядом с ним. Кинни его не боялась. Пусть только попробует подойти – отведает острого клинка настоящей хранительницы. Меч у нее, разумеется, отобрали, а вот про смертоносный кинжал за поясом знал только Риваль, но по какой-то причине до сих пор молчал.

Когда воинство выбралось из леса, горизонт за спиной озарила рябиново-красная полоса. Вот и рассвет. Смертоносная ночь, изменившая участь целого племени, позади, а вместе с ней и жизни сотни людей. Отец, мать, сестры, Марри, брат Орад, седовласый Кирс, старый мудрец и хранитель Свихт… Кинни сглотнула подступивший ком.

За спинами воинов из-за леса выглянуло солнце и осветило тяжелые рыцарские доспехи желто-оранжевыми лучами. Натертое до блеска железо вспыхнуло дюжиной новых светил. Войско пересекло широкое поле и двинулось по дну ущелья между женской и мужской горами. Газели показалось, что на одной из скал кто-то был. Но скоро она одернула себя. Так обреченный на гибель приговоренный до последней секунды надеется на помилование.

Воины медленно двигались вперед, лошади громко и тяжело дышали, вспарывая весело бегущий с женской горы ручей десятками подкованных копыт. Кинни тоскливо вспомнила последнее свое путешествие в ущелье. Все было так просто, понятно, селение живым и шумным. И все было бы как раньше, если бы не барс, будь он трижды проклят.

Риваль протянул руку, вынул из пасти смиренно следовавшего рядом Кроша большой красный цветок и вставил в волосы Кинни. Она вскинула руку, выдрала лилию и швырнула далеко в ручей. Лошади тут же смешали ее с гладкими камнями и порогами.

Женская и мужская гора медленно проплыли мимо и исчезли позади. Караван въехал в земли, где Кинни никогда в жизни еще не бывала. Рельеф был холмистым, высокая трава доставала до всадников, щекотала щиколотки. Чуть дальше холмы становились ниже и ниже и, наконец, переходили в обширную скогскую равнину. Выгоревшая на щедром летнем солнце трава клонилась под напором ветра, переливаясь огненными красками. Кинни заворожено оглядела поле, окруженное дремучими лесами. Легенда гласила, что оно имело правильную округлую форму. Перед глазами так и встала картина, много раз рассказанная ей мудрым старцем Свихтом, – два могучих воинства медленно вышли из-за вековых сосен и дубов и встали напротив друг друга, чтобы заключить мир. Вожди вынесли уготованных в жертву детей из плотных рядов воспитанных войною мужчин. Малыши отчаянно сопротивлялись, изворачивались, но когда острый клинок полоснул по ладони, вдруг замолчали, пораженные людской жестокостью. Кинни моргнула, и видение исчезло.

Впереди, у самого основания последнего холма расположился большой людный лагерь. Вокруг просторного шатра, увенчанного синим знаменем с эмблемой скрещенных боевых копий, расположилось около десятка менее вместительных палаток, столь же торжественно обустроенных, а еще дальше – телеги, нагруженные мешками с провиантом, мирно пасшиеся лошади. В нескольких местах лагеря горели костры, возле них хлопотали женщины с ведрами и котлами, по периметру медленно двигались туда-сюда вооруженные до зубов часовые. Воинов в этом выросшем посреди скогского поля временном поселении было раза в три больше, чем отряд, в котором ехала Кинни, и девушка содрогнулась, представив, что за зверства способны учинить барсы, действуя в полную силу. Время обеда давно прошло. Рыцари ждали от Тристона сигнала расходиться. Когда граф поднял руку, ровный упорядоченный строй опрометью кинулся к шатрам. Кинни тоже хотела было спрыгнуть в траву, но Риваль пришпорил лошадь и поравнялся с братом.

– Это что такое, Тристон?

Кинни вздрогнула – никогда Риваль не говорил с ней таким гневным рокочущим голосом.