Марианская впадина

– А почему? – спросил он снова.

Я молчала. Не знаю, не хотела я как-то принимать то, что это, так сказать, твой новый адрес. То, что ты теперь под землей лежишь, а не в детской комнате, которая когда-то была и моей. Тим, Рыботим. Пойман почти в двух метрах под землей – совсем не твоя стихия. Мысль об этом разрывала мне сердце. Мама с папой ходили туда регулярно, и я заверяла, что тоже регулярно навещаю тебя, хотя и училась на расстоянии двухсот километров оттуда. Это все неправда, конечно, что навещала.

– Я себя там не особенно хорошо чувствую, – сказала я через некоторое время.

Врач молчал, и я добавила: «Я не чувствую его там, кроме того, там так много других людей – бродят, смотрят, как ты стоишь у могилы. Мне не нравится».

– А для вас это нормально? Ну, то, что вы на кладбище не ходите?

– Не знаю.

Опять молчание. Вообще-то, мне бы хотелось к тебе сходить, но я как представлю, что в этот момент еще кто-то на кладбище придет, мне уже как-то тесновато становится. Близость и дистанция – сложная тема для меня. Я представила себе: человек, может быть, стоял бы на расстоянии двухсот метров, занятый сам собой, а у меня было бы ощущение, что я чуть ли не на коленях у него сижу, а мне-то только с тобой побыть хочется.

– Вы можете попробовать пойти туда в такое время, когда там никого нет.

– Когда, например?

– Вечером, к примеру.

– Вечером там тоже много народу. Приходят те, кто днем работает.

– Ну, значит, как-нибудь, когда совсем никого нет.

– Это ночью тогда.

– Хм, – услышала я в ответ.

– Вы хотите, чтобы я пробралась на кладбище ночью?

– Глупости. Вы меня совершенно неверно поняли, – ответил он, но по его взгляду можно было прочитать: «Да-да, именно это я и имею в виду, уважаемая, я только вслух этого не говорю. Не хватало только, чтобы вас судили за нарушение покоя усопших, а меня привлекли за подстрекательство».

– Совершенно идиотская мысль, – сказала я решительно, подумав при этом: «А что, это мысль!»

Ты бы нашел эту мысль бомбической. Однозначно.

Чем займется всякий нормальный человек, собираясь проникнуть на кладбище, первым делом? – будет гуглить. Так я и поступила. Поисковик тут же наполнился фразами типа: кладбище, вторжение, последствия; залезть на кладбище; что случится, если поймают; взлом, инструменты и т. д.

Наше кладбище не в деревне, в конце концов, находилось. Мама с папой жили, как и я, в большом городе. Там несколько кладбищ – твое закрывалось в семь вечера. Тот, кто после закрытия находился на территории, в любом случае нарушал порядок. По крайней мере, так в интернете писали.

Другая проблема: я – не спортивная, что для тебя, конечно, не новость. Мне пришлось бы залезать на стену высотой метр восемьдесят. Суперплана – как это, черт подери, сделать – у меня не было. Может, со стремянкой? Даже и так, все равно придется подтягиваться, поднимая на стену восемьдесят килограммов и сто шестьдесят три сантиметра моего тела. Я подумала, может, мне потренироваться специально для этого: в статусе лузера полгода каждый день ходить в качалку на подтягивания? Намерение без реальных шансов на успех – это я была вынуждена признать сразу. От депрессии – каждый день заниматься спортом, правильно питаться, ходить в университет и жить нормальной жизнью: хоп, и проблема решена? Конечно нет! Если бы все было так просто. Сначала надо было днем туда поехать и посмотреть, что и как. Это ясно. Мысль о том, что мне надо ехать на кладбище в часы, когда оно открыто, тревожила. Но я твердо решила не думать о том, что ты там лежишь, в земле зарытый. Я подумала: просто поеду, посмотрю на стену и больше ничего. И мне без разницы, сколько там людей на кладбище будет и сколько их там уже под землей. Речь шла о стене. Только о стене.

И все-таки я решила до этого раз-другой пойти побегать. Мне надо было выяснить, насколько я в форме (или, скорее, насколько я не в форме). Как далеко и как быстро я смогу убежать, если на кладбище кто-то застанет меня врасплох. Или еще что-то… Это днем ты смелая и имеешь на все научный взгляд и все такое, а ночью на кладбище будешь себя спрашивать: а привидений и зомби точно не бывает? Ну или что-то в этом роде. Зомби для тебя было тоже нечто из серии «бомбического».

Что я сделала дальше: я перевернула всю свою квартиру (с двумя комнатами моей малюсенькой квартирки это не сложно), чтобы найти свои фитнес-часы. Было дело, я надевала их каждый день, когда хотела похудеть, занялась спортом и другими полезными для здоровья вещами, как это бывает у взрослых. Часы, когда они на запястье, посылают всевозможные данные на телефон: мой пульс, например, который каждую минуту измеряется и отражается на графике.

У меня на холодильнике тогда висела распечатка такой диаграммы от 23.09.2016 и показывала, как сердце ускорилось с 74 до 156 ударов в минуту, потом частота сердцебиения медленно поднялась еще до 172, стабилизировалась и не падала еще несколько минут. Это было, когда мама позвонила мне из вашей поездки на Майорку – я еще трубку взяла только после второго звонка, а она все молчала. И я ответила раздраженно: «Мама, ну, говори! Я в магазине». Я думала: это опять из серии ее пресловутых «звонков из кармана брюк», набранных случайно. А потом она сказала: «Тима больше нет».

У меня на холодильнике до сих пор висит диаграмма, на которой видно, как разбивается человеческое сердце.

9950

Я была готова. Теплой летней ночью, в 1:46, я стояла у стены кладбища, на том месте, которое выбрала неделю назад. Место было идеальное: его прикрывал куст орешника, со стороны улицы меня никто не увидел бы, и я могла спокойно поставить к стене свою стремянку, которую притащила с собой. Я еще раз огляделась – все чисто – и поднялась на пять ступенек, откуда довольно легко могла бы перелезть через стену. Забравшись на стену, я повернулась и потянула веревку, специально привязанную к ручке лестницы. Стремянка ударялась и скребла о стену, в ночной тишине это казалось мне громом. Я затаила дыхание, прислушалась, нет ли шума или каких-нибудь голосов. Все было тихо. Я затащила стремянку наверх и опустила ее по ту сторону стены, чтобы можно было спокойно спуститься вниз и не пораниться. Я сложила стремянку и повесила ее на веревке через плечо.

Огляделась, и сердце у меня ушло в пятки. Да, ночью на кладбище жутко именно так, как себе это обычно представляют. Могу поспорить, ты был бы в восторге. Я специально подгадала под лунную ночь, чтобы все было видно и не пришлось включать фонарик. Сейчас я пожалела об этом; по мне, так видно было даже слишком хорошо. Я посмотрела на тропинку: ее обрамляли высокие черные ели, на гравий падали причудливые тени. Прямо передо мной находился источник, на страже которого стоял каменный ангел без головы, ростом с человека. Чего можно было ждать дальше? Воя волков? Лязганья цепей? Все внутри меня кричало: «Паула, беги отсюда!» Но я взяла себя в руки и посмотрела в смартфоне, где нахожусь. Там на карте я отметила твою могилу, чтобы можно было увидеть маршрут, как пройти. Сто семьдесят шесть метров.

Я пошла вперед, руки у меня дрожали, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Любой незначительный шорох повергал меня в ужас, а когда рядом со мной неожиданно вспорхнула птица, я чуть не разревелась. Думать рационально и логически рассуждать днем – это просто. Ночью на кладбище тебе вдруг снова семь лет, и в голову приходят истории типа «Кладбища домашних животных» или «Оно», и монстры в голове начинают представлять совершенно реальную опасность.

Через несколько метров узкая тропинка повернула направо и вывела на главную дорогу, которая была значительно шире, по краям стояли высокие липы. Здесь было порадостнее и посветлее. Памятники с обезображенными ангелами виднелись поодаль от дороги. Повернуть направо, потом налево, и я на месте – так показывала карта. Я прошла мимо мавзолея, о котором смутно помнила еще с твоих похорон. Там мама останавливалась, чтобы присесть на ступеньку, когда мы возвращались с могилы, у нее подкашивались ноги. «Все нормально. Все нормально», – повторяла она, хотя все видели, что ничего не нормально. Как могло быть все нормально, когда мы только что положили тебя в землю?

Я отбросила все мысли, чтобы сконцентрироваться на своей миссии, и пошла дальше, пока вдруг не оказалась перед твоей могилой. Неожиданно. Бамс! – и я вдруг стою там и смотрю на квадратную темно-серую плиту, на которой мы выгравировали огромного бочкоглаза. Мне тогда пришлось даже ругаться с папой: ему это казалось глупо и не к месту. Это оттого, что он-то не путешественник и не исследователь морей, каким был ты. Ну а что тут поделаешь, они всего лишь родители, да ведь? На твоей надгробной плите написано:

Тим: путешественник, исследователь морских глубин, лучший в мире пловец, брат и сын.

А внизу: дата твоего рождения и дата твоей смерти. И больше ничего.

Я положила стремянку на землю и села на траву около твоей могилы, скрестив ноги. Что делать дальше, я не знала. В кино люди часто разговаривают с могилами, но у меня для этого маловато веры в спиритизм. Я перечитывала надпись снова и снова, хотя знала ее наизусть, потому что это я ее тогда и сформулировала. Надеюсь, тебе понравилось, как я придумала. Я считаю, надо просто и без прикрас говорить все так, как есть. Через некоторое время я заметила, что, видимо, бессознательно начала рвать руками траву вокруг могилы, и тут же остановилась. Ты бы меня пристыдил: «А как же муравьи?» – сказал бы ты. Или: «Ты живых существ убиваешь!»

Я теребила рукой правый рукав футболки, ковыряла пальцем дыру на коленке джинсов, пытаясь конвертировать таким образом напряжение в кинетическую энергию, не в состоянии сидеть просто так.

«Привет», – тихо сказала я потом.

Молчание в ответ оглушило, как пощечиной. Обычно ты ответил бы: «Привет-медвед!» Но сейчас это было невозможно – ведь ты лежал на глубине метр девяносто под землей, и тебя уже начинали пожирать беспозвоночные членистоногие. Потому что все закончилось. Потому что твой голос ушел из этого мира, забрав с собой все слова. Потому что все равно это уже было только твое тело, но не ты сам. Тот самый Ты – сформированный нейронными соединениями в головном мозге и оставшийся мне таким близким по сей день.

Мне было так паршиво.

Я злилась на своего терапевта, спрашивая себя, какой именно эффект все это должно было вызвать, кроме того, что мне стало еще хуже. Я не могла остановиться и все представляла себе, как твое тело грызут жуки и червяки, как твои глазные яблоки вытекают из глазниц, разжижаясь. Каким серым, наверное, стал язык, а живот уперся в крышку гроба, вздувшись от гниющих внутри органов. В моей голове раскручивался фильм ужасов, и я была не в состоянии остановить его. Одновременно мне почти хотелось смеяться, потому что я думала о том, что ты был бы в восторге. У меня в голове все перемешалось.

И вдруг в этот момент я услышала голос. Сначала я подумала, мне показалось: наверное, просто ветер или голоса доносились с трассы. Но слишком уж далеко в глубине кладбища я находилась.

«Черт подери!» – ругался кто-то.

Я затаила дыхание. Fuck! А когда, собственно, начинают работать кладбищенские садовники? Я немного приподнялась, пытаясь хоть что-то увидеть поверх множества надгробий, закрывавших мне обзор. Ужасающе близко от меня, всего в нескольких метрах, мигал луч света и копошился какой-то человек. Черт, это что, могильщик? Кажется, в руках у него была лопата. А что, могилы сегодня не экскаваторами роют? Я по-пластунски медленно подползла, спряталась, присев на корточки за одним из надгробий, и стала наблюдать. Склонившаяся фигура – однозначно – держала в руках лопату, ковыряясь в земле. Но на профессиональную работу садовника это не было похоже. Скорее, как-то хаотично и уж точно нелегально. Я ползком вернулась назад к твоей могиле и решила уходить. Когда я подняла стремянку, она загремела, и я еще раз обернулась в сторону той фигуры. Фигура замерла.

«Кто здесь?» – произнес хриплый голос.

Я не ответила, пытаясь только умостить веревку стремянки на плече и быстрее бежать оттуда. Но оттого, что я так суетилась, я тут же споткнулась о невысокий надгробный камень сбоку от меня и растянулась во всю длину под грохот падающей лестницы. Твоя сестра опять блеснула элегантностью и изыском, это выглядело просто волшебно.

«Черт возьми», – на этот раз чертыхнулась я и схватилась за сильно ушибленную голень. Теперь мерцающий луч света приближался ко мне, и я увидела, что фигурой был мужчина, а свет исходил от маленького старинного керосинового фонаря «летучая мышь», о чем ты непременно сказал бы: «Как-то по-пиратски». Я в панике стала карабкаться назад: откуда я знаю, может быть, это какой-нибудь сумасшедший убийца, который здесь как раз зарывал труп? Но когда я увидела этого человека перед собой, мне стало ясно, что он по крайней мере не особо опасен.

Это был пожилой мужчина, в его тонких седых прядях играл легкий летний ветерок. Он был немного похож на нашего дедулю «Тик-так» на старых фотографиях или на голубиного птенчика: у них на головке тоже вот такой спутанный пушок бывает. На мужчине были темные старомодные брюки, а поверх – рубашка в клеточку с короткими рукавами, цвет которой я не могла разобрать в желтоватом свете фонаря. Выше воротника на меня таращилось испуганное лицо, недоверчивое и одновременно рассерженное. Столько чувств на каких-то нескольких сантиметрах морщинистой кожи! Я подумала о своей собственной пустоте, завидуя такой полноте эмоций.

– Что вы делаете в такое время здесь на кладбище? – проворчал старик в мою сторону.

– Я к своему брату пришла.

– Сейчас? Почему вы не приходите на могилу днем, как все нормальные люди?

Между тем я уже присела и рассматривала в свете фонаря, насколько сильно я поранила ногу, то и дело поглядывая на мужчину с лопатой. На всякий случай.