Река Богов

– Дружище, неужели непонятно: если гуру нет, значит, его нет.

– Я видел, там внутри кто-то движется, – отвечает Томас Лалл и начинает кричать снова: – Эй!.. Я вас вижу! Вы ходите, у меня к вам есть несколько вопросов.

– Послушайте-ка, может, вы все-таки проявите уважение к желанию человека остаться одному, – замечает второй мускулистый парень. У него вокруг шеи спирали из резного нефрита на кожаном шнурке. – Гуру не дает интервью. Никому, нигде и никак. Понятно?

– Я вам не какой-нибудь журналистишко и не карсевак, – заявляет Томас и начинает взбираться на надстройку.

– Лалл! – кричит ему Лиза Дурнау.

– Нет, это уж слишком!.. – восклицает первый австралиец.

Парни хватают Лалла за ноги и стаскивают вниз. Профессор с глухим стуком падает на палубу.

– Вы явно злоупотребили нашим гостеприимством, – говорит австралиец с зеленой спиралью.

Они поднимают Лалла на ноги, заламывают ему руки и ведут к мостику, соединяющему баржи. Лиза Дурнау понимает, что пришло время для решительных действий.

– Нанак! – кричит она, стоя на мостике. За решеткой и грязным стеклом появляется человеческая фигура. – Мы не журналисты. Меня зовут Лиза Дурнау, а его – Томас Лалл. Мы хотим побеседовать с вами о Калки.

Дверь открывается. Из нее выглядывает лицо, завернутое во множество шалей, лицо, очень напоминающее Ханумана, бога обезьян.

– Отпустите его.

Нанак, «врач-волшебник», снует по мостику – готовит хороший чай. После хайтековских корабельных надстроек интерьер его жилища производит странное впечатление – кругом плетеные кресла и вещи из бамбука в колониальном стиле.

– Простите меня за некоторую мою скрытность…

Нанак суетится с чайником, чашками и складным медным бенаресским столиком. Лиза Дурнау маленькими глотками отхлебывает чай и внимательно изучает хозяина плавучего дома. Ньюты не слишком распространенное явление в Канзасе. Особенности его кожи, искусно сделанные рубцы, идущие по обнаженной части левой руки, под которыми находятся подкожные механизмы искусственной стимуляции половой системы, вызывают у Лизы восторг. Она невольно задумывается над тем, что значит программировать собственные эмоции, планировать свою влюбленность и другие острые переживания, выбирать направление для надежд и страхов. Девушка задается вопросом, а сколько различных разновидностей оргазма можно пережить таким образом?.. Но самый главный вопрос, который неотвязно вертится у нее в голове, – мужчина перед ней или женщина? По форме тела, по распределению жировых отложений, по одежде – намеренному эклектическому смешению всего чего угодно, с предпочтением широкого и свободно свисающего, – ничего определить невозможно. Все-таки мужчина, решает она. Сексуальная идентичность мужчин хрупка и текуча. Нанак продолжает разливать чай.

– В последнее время нас упорно преследуют. Но австралийцы, с которыми вы встретились, меня оберегают. Очень приятные молодые люди… Да и работа, которой я занимаюсь, требует определенной осмотрительности. Хотя должен признаться, профессор Лалл, ваш визит – большая честь для скромного лекаря.

Томас Лалл раскрывает палм и кладет его на столик. Нанак морщится, увидев то, что изображено на дисплее.

– Это самая сложная операция, на которую я когда-либо осмеливался. Несколько недель работы. Пришлось чуть ли не разобрать по частям весь ее мозг. Полушария были извлечены и подвешены на проводах. Потрясающий эксперимент…

Лиза Дурнау видит, как напрягается лицо Лалла. Нанак касается его колена.

– С ней все в порядке?

– Девушка пытается найти своих настоящих родителей. Она поняла, что вся ее жизнь – сплошная ложь.

Губы Нанака складываются в беззвучное «О!».

– Но я ведь только предоставляю соответствующие услуги.

– Вас наняли вот эти двое?

Томас Лалл показывает фотографию на фоне храма, из-за которой и начались все его странствия.

– Да, – отвечает Нанак, пряча руки. – Они представляли влиятельного человека из Варанаси, Бадрината Сундарбана. Легендарная обитель Вишну… Мне заплатили два миллиона американских долларов, переведя указанную сумму на счет корпорации «Одеко». Я могу рассказать вам все подробности, если желаете. Почти весь бюджет ушел на пользовательское программное обеспечение. Разработчики эмотиков требуют больших денег, хотя должен вам признаться, что у нас они самые лучшие во всем Индостане.

– Бюджет, – презрительно выговаривает Томас Лалл. – Как у какой-нибудь пошлой телепрограммы…

Лиза Дурнау понимает, что ей пора вмешаться.

– Ее приемные родители в Бангалоре… Они на самом деле существуют?

– О, конечно же, все выдумка, мадам. Мы потратили большие деньги на создание правдоподобной легенды. Все должно было убедительно доказывать, что она обычное человеческое существо, что у нее было детство, родители и прошлое.

– Вы хотите сказать, что она?.. – спрашивает Лиза Дурнау, боясь услышать ответ.

– Сарисин в человеческом теле, – отвечает вместо Нанака Томас Лалл, и в его голосе слышны те ледяные нотки, которые, как прекрасно известно Лизе, страшнее любых вспышек гнева.

Нанак покачивается в своем плетеном кресле.

– Совершенно верно. Извините, все это крайне неприятно. Бадринат Сундарбан занимался разработкой искусственного интеллекта третьего поколения. План, как сообщили мне ваши коллеги, состоял в том, чтобы загрузить копию на наиболее высокие когнитивные уровни человеческого мозга. Тилак служил интерфейсом. В высшей степени сложная операция. У нас получилось только с третьей попытки.

– Они напуганы, не так ли? – замечает Томас Лалл. – Они понимают, что конец близок. Сколько их осталось?

– Только три, полагаю.

– Они хотят знать, смогут ли жить с нами в мире или в любом случае должны погибнуть, но вначале понять нас. Человеческое в человеке поражает их и ставит в тупик. Для них это то самое чудо, которое способна понять Аж, вот для чего и выдуманное детство. Но сколько же ей лет на самом деле?

– Прошло восемь месяцев с тех пор, как она уехала отсюда вместе с вашими коллегами, которых принимала за своих настоящих родителей. И немногим больше года минуло с тех пор, как ко мне обратился сарисин Бадрината. О, вы бы видели ее в тот день, когда она покидала мою клинику! Девочка так радовалась, все вокруг было ей в новинку. Так называемые родители должны были отвезти ее в Бангалор. У них было очень мало времени, уровни памяти разворачивались, и, если бы они затянули с отъездом, последствия могли принять катастрофические масштабы.

– И вы бросили девочку на произвол судьбы? – возмущенно произносит Лиза Дурнау.

Она постоянно напоминает себе, что находится в Индии. Цена человеческой жизни и индивидуальности здесь совсем иная, нежели в Канзасе или Санта-Барбаре. Тем не менее у Лизы голова кругом идет от одной мысли о том, что эти люди без зазрения совести сделали с несчастной девочкой.

– Таков был план. У нас была еще одна легенда. Якобы она решила после школы попутешествовать по Индии.

– Но неужели вам никогда не приходило в голову что-то помимо всех ваших планов, легенд, развертывания уровней памяти и всякой китайской медицины? Неужели не ясно: для того, чтобы сарисин мог жить, человеческая личность должна умереть? – взрывается Лалл.

Теперь Лиза Дурнау касается его ноги. Спокойнее… Тише… Возьми себя в руки…

Нанак улыбается светлой улыбкой раздающего благословения святого.

– Дело в том, сэр, что ребенок был имбецилом. У нее не было никакой индивидуальности, никакого «Я» в принципе. Вряд ли можно говорить даже о какой-то реальной жизни в человеческом смысле слова. Это являлось необходимым условием. Мы, конечно же, никогда, ни при каких условиях не стали бы использовать в качестве носителя нормального человека. Родители девочки безумно радовались, когда ваши коллеги купили у них девочку. Они думали, что у их ребенка появится хоть какой-то шанс на нормальную жизнь. Они были счастливы и благодарили господа Вишну…

С негодующим ревом Томас Лалл вскакивает на ноги, сжав кулаки. Нанак отскакивает в сторону от возмущенного профессора. Лиза Дурнау гладит кулак Томаса, пытаясь его успокоить.

– Оставь, успокойся, – шепчет она. – Сядь, Лалл, сядь.

– Будьте вы прокляты!.. – кричит Лалл творцу ньютов. – Будьте вы прокляты, будь проклят ваш Калки и будь прокляты Жан-Ив и Анджали!..

Лиза заставляет его сесть. Нанак немного приходит в себя, но не осмеливается подойти ближе.

– Я приношу извинения за поведение моего друга, – говорит Лиза. – Это следствие переутомления…