Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945

Молнией исчезли мы с мостика, последним прыгнул в люк командир. Об атаке с нашей стороны нечего было и думать. Эсминцы моментально оказались над нами и так же быстро ушли дальше, как и появились. И вновь наступили покой и тишина.

Появился еще один эсминец. Дистанция малая, прямо по нашему курсу. Он держал курс к выходу из фьорда. Когда я глянул в перископ, то увидел высокий столб дыма. Через несколько минут лодка вздрогнула от сильного удара. В перископ мы увидели высокий столб огня, окруженный гигантским облаком дыма. Горящее судно разваливалось на части.

Объяснит мне кто-нибудь, спрашивал я себя, что здесь происходит? Все перемешано. Где свой, где чужой? Британская подводная лодка стреляла по германскому судну или германская лодка стреляла по британскому эсминцу?

Только позже я выяснил, что к чему. Эсминец, который мы видели, перехватил и потопил немецкое судно снабжения „Каттегат“.

Наконец-то кота извлекли из мешка. Британцы быстро изготовились для ответного удара. Они пустили в ход все, что у них было: линкоры, крейсеры, эсминцы. Они бросили к Норвегии всю свою превосходящую военную мощь. На кону теперь стояла не просто Норвегия, а репутация Королевского военно-морского флота. Они считают, что уже одна его мощь должна принести и принесет им победу.

Все на корабле заволновались.

Малейший шум докладывался операторами гидрофонов как шум подводной лодки. В действительности, конечно, мы и представления не имели о том, что за взрывы сотрясают лодку. Взрывы и их отзвуки шли со всех сторон, многократно отражаясь от „стен“ узкого фьорда. А игра воображения порождала беспокойство.

Наступили долгожданные сумерки. Миновал бесплодный день. Наконец мы могли всплыть и подзарядиться.

Мы все истощились – и люди, и батареи.

Я прилег поспать.

– Боевая тревога! По местам стоять, к погружению готовиться!

Я моментально проснулся.

Командир устремился в центральный отсек. Он отменил команду к погружению. Старшина рулевых находился в глубоком волнении, нервы у него были напряжены. Он твердил что-то насчет „эсминцев, идущих на нас на полном ходу“.

„Не могут они нас здесь выследить, – думал командир. – Они и представить себе не могут, что мы здесь, у самого берега“.

Но старшина был прав, эсминцы приближались. Но шли они от Нарвика. И опять тот же бьющий по нервам вопрос: свой или чужой? Доложили о готовности торпедных аппаратов к выстрелу.

Но эсминцы были немецкие. Поднимая форштевнями фосфоресцирующие буруны, они на большом ходу промчались мимо. Добрый час спустя они снова прошли над нами.

Из тесной рубки радиста командиру принесли радиограмму командования: „Следуйте в Нарвик для встречи с командующим 4-й флотилией эсминцев“.

Этот приказ оказался для всех членов команды чем-то вроде чашки крепкого кофе. После бездействия последних дней в нас вселилась надежда, что эта переброска окажется ненапрасной.

Нарвик увидели издалека. Снега отсвечивали кроваво-красным цветом. Огни пожаров отражались в окнах уцелевших домов. Освещения в порту не было. Медленно и с предельной осторожностью приблизились мы ко входу в гавань и чем ближе подходили, тем безмолвнее становились. Мы отчетливо увидели лицо войны.

Разрушения, разрушения, разрушения.

Одно разбитое судно за другим.

Мачты, мачты, мачты.

О небо! Тут ад порезвился вовсю. И это только начало, прелюдия.

К нам подошел катер. На борт поднялся лоцман, представился на мостике. Ему поручено провести нас среди обломков. А между делом он рассказал нам, как все было:

– Эсминцы подошли к Нарвику по плану. На борту каждого было по двести человек из горнострелковых частей. Норвежский корабль береговой обороны, было видно, собрался оказать сопротивление. Тогда с эсминца „Хайдкамп“ туда направился на катере капитан 1-го ранга Герлах, офицер штаба флотилии эсминцев. Он задал норвежскому командиру роковой вопрос: „Вы собираетесь сопротивляться или нет?“ – „Собираемся и будем“. Тогда немецкий офицер отдал ему честь и вернулся на „Хайдкамп“.

В небо взвилась ракета, красная, как кровь. Был произведен залп тремя торпедами, и норвежский корабль скрылся в гигантской туче воды. Эсминец „Берндт фон Арним“ двинулся дальше и с дистанции в несколько сот метров был поприветствован огнем второго корабля береговой обороны. Первый залп оказался с недолетом, второй с перелетом, в скалы. Для третьего времени уже не осталось. Из семи выпущенных торпед две попали.

– А начало напоминало средневековые переговоры герольдов, – продолжал наш лоцман. – Обе стороны выжидали. Норвежцы продемонстрировали рыцарство, достойное их высоких традиций. С заряженными орудиями они ждали, пока немецкий офицер вернется на свой корабль… Норвежцам не повезло тем, – отметил он, – что немцы оказались разворотливее. Психологические расчеты Редера оказались верны применительно к командам кораблей береговой обороны. Норвежцы были слишком неповоротливы, они среагировали слишком поздно.

– Высадка войск была произведена в соответствии с планом, – продолжал рассказчик. – Один за другим эсминцы подходили к германскому судну снабжения „Ян Веллем“ и заправлялись горючим. Четыре других эсминца под командованием капитана 1-го ранга Бая были направлены в два других фьорда. А тем временем под прикрытием плохой видимости пошли в атаку пять британских эсминцев. На входе во фьорд они развернулись и выпустили торпеды. Военные транспорты „Хайдкамп“ и „Шмидт“ были потоплены, а с ними и восемь грузовых судов. „Дитер фон Рёдер“ получил сильные повреждения в двух местах. К бою присоединилась группа Бая. Два британских эсминца нашли свой конец в этом бою. „Хантер“ протаранили, и он затонул, другой эсминец охватило огнем. Остальные три ушли на большой скорости, – закончил наш лоцман свое сообщение.

После встречи с командующим 4-й флотилией эсминцев мы пошли в Нарвик.

На ночь мы остались дежурить в районе Фарнеса. К утру вышли в море, но скоро вернулись обратно и пришвартовались к эсминцу „Тиле“. На берег сносили убитых. В их числе оказался расчет одного орудия. На внутренней якорной стоянке мы увидели „Берндт фон Арним“. Оба эсминца были слегка повреждены.

Вечером мы снова ушли. Патрулирование закончилось без каких бы то ни было приключений.

12 апреля

Принято решение загрузиться припасами и топливом. Теперь мы стояли возле эсминца „Людеманн“. Меня ждал приятный сюрприз. На борту „Людеманна“ я встретил своего флотского товарища Перла.

Сегодня во второй половине дня пришла „U-64“. Ее командир сообщил: „У входа во фьорд сильный патруль эсминцев противника. Есть опасность, что Нарвик превратится в мышеловку“.

„U-49“ сообщила о вражеских самолетах, идущих курсом на восток. Вскоре после этого была объявлена воздушная тревога. Весь личный состав, кроме тех, кто был необходим на борту лодки, отправили на берег. Я остался на борту с артиллерийским расчетом. Прилетели самолеты, они стали сбрасывать бомбы над нами и эсминцами. Мы стреляли как сумасшедшие. Но с неба так ничего и не упало. Бомбы – да. Одна упала в пятидесяти метрах от нас. Мои ребята были изумлены. Я тоже. И оружие что надо, и делали все как по нотам – и хоть бы что. Одно нам было утешением: эти ребята наверху тоже были здорово огорчены, видя, как их бомбы падают мимо целей. Одну цель им, правда, удалось поразить – укрытие, которое охватил огонь. Рядом лежало несколько убитых».

Так это выглядело в Нарвике. Редер направил верховному командованию следующее сообщение:

«Задействованы все имеющиеся корабли германских ВМФ. В боевых действиях участвуют все имеющиеся подводные лодки. Три лодки находятся в Нансен-фьорде, три – в Вест-фьорде, три идут с боеприпасами и снаряжением в Нарвик. Одна находится на пути в Нансен-фьорд, еще две лодки готовятся выйти в Нансен-фьорд и Фолден-фьорд. Три находятся в районе Тронхейма. Одной приказано следовать в Ромсдальс-фьорд, пять действуют под Бергеном и две – под Ставангером».

* * *

Там же находилась и «U-48».

«Папочка» Шультце по-прежнему командовал лодкой, а старпомом у него был Тедди Зурен. Матрос Хорст Хофманн тоже был на борту членом команды. «U-48» получила приказ поддержать нарвикскую группировку и идти в Нарвик. Когда лодка входила во внутренний фьорд, ему повстречалась лодка Золера, шедшая занимать новую позицию. Шультце сообщил Золеру о своем новом задании. По радиообмену ничего нового никто не сообщал.

Дальше слово Хорсту Хофманну:

«Мы пошли прямо вперед, Золер последовал за нами. От Золера мы услышали, что у группировки германских эсминцев дела совсем плохи и что она, видимо, разгромлена.

Тем не менее в это утро 13 апреля мы направились в главный нарвикский фьорд. То и дело внезапно появлялись самолеты, и то и дело нам приходилось нырять. Я сбился со счета, сколько раз пришлось погружаться.

Неожиданно перед нами показался эсминец. Шультце сразу навел на него перекрестье перископа. Было туманно, и Шультце словно прилип к перископу, пытаясь распознать эсминец. Внезапно он повернулся.

– Зурен! Зурен! – закричал он. – Поди сюда и посмотри. Этот малый все время дает „А“.

Зурен посмотрел в перископ. Действительно, странный эсминец давал сигнальным прожектором беспрерывную цепь „А“.

На борту „U-48“ никто не знал, британский это или германский эсминец. Шультце дал опознавательный сигнал по подводной сигнализации – четыре, пять, шесть. Никакого ответа.

Делать было нечего. Пришлось всплыть и повторить сигнал.

Запутанная ситуация. Могли или не могли болтаться здесь наши эсминцы?

Шультце вылез на мостик, за ним Зурен и верхняя вахта. Зурен дал азбукой Морзе опознавательный световой сигнал. Тем временем эсминец приближался на малом ходу. Но после повторного сигнала „U-48“ он резко увеличил ход. Волна от форштевня стала выше и круче. Так он нам ответил.