Иисус из Назарета. Часть вторая. От Входа в Иерусалим до Воскресения

Обратимся, наконец, к тем словам, которыми Иисус Сам объясняет изгнание торговцев из Храма. Вначале остановимся на Марке, с которым, несмотря на небольшие расхождения, согласны Матфей и Лука. Очистив Храм, Иисус, как повествует Марк, «учил их» (Мк 11, 17). Основную мысль этого «поучения» Марк выражает в словах Иисуса: «Не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? А вы сделали его вертепом разбойников». Как мы уже видели, в этом кратком изложении «поучения» Иисуса о Храме слились два пророчества. Прежде всего, это имеющее универсальный характер видение пророка Исайи (Ис 56, 7) о будущем, когда все народы будут поклоняться единому Богу в доме Господнем. В структуре Иерусалимского Храма был обширный двор язычников, где, собственно, и произошло описанное выше событие; это открытое пространство, приглашающее всех помолиться единому и единственному Богу. Действия Иисуса подчеркивают эту внутреннюю открытость ожидания жившего верой Израиля. Даже если Иисус сознательно ограничивает территорию Своего служения, Ему в полной мере присуща универсальная тенденция сделать Израиль настолько открытым, чтобы все смогли узнать в его Боге единого общего Бога для всех народов мира. На вопрос, что, собственно, Иисус принес человечеству, мы уже ответили в первой части книги: Он принес народам Бога[12 - См. Ратцингер Й. Папа Бенедикт XVI. Иисус из Назарета, т. 1. СПб.: Азбука-классика, 2009, с. 58.]. Именно об этом главном намерении и идет речь в словах, произнесенных Им после изгнания торговцев из Храма: устранить все, что противоречит всеобщему исповеданию Бога и поклонению Ему и таким образом открыть пространство для совместного богопочитания.

О том же свидетельствует маленький эпизод, описанный Иоанном в рассказе о «Вербном воскресенье». При этом мы должны иметь в виду, что, согласно Иоанну, изгнание торговцев из Храма имело место в дни первой Пасхи Иисуса, в начале Его общественного служения. Синоптики, как мы уже видели, рассказывают лишь об одной Пасхе Иисуса, и таким образом изгнание торговцев автоматически выпадает на последние дни Его служения. Хотя до последнего времени большинство экзегетов сходилось на том, что датировка св. Иоанна носит скорее богословский, нежели биографическо-хронологический характер, сегодняшние исследователи видят все больше оснований для того, чтобы высказаться за хронологическую точность четвертого евангелиста, который, при всей богословской насыщенности материала, был очень хорошо информирован относительно времени, места и того, как разворачивались события. Нам нет нужды вдаваться в детали этой второстепенной дискуссии. Давайте просто задумаемся над маленьким рассказом, который у Иоанна не совпадает по времени с событием, произошедшим в Храме, но уточняет его сокровенный смысл.

Евангелист сообщает, что среди паломников были эллины, пришедшие «в праздник на поклонение» (Ин 12, 20). Эти эллины обратились к Филиппу из Вифсаиды Галилейской с просьбой: «Господин! Нам хочется видеть Иисуса» (Ин 12, 21). В человеке с греческим именем из полуязыческой Галилеи они, по всей вероятности, видели посредника, который мог помочь им получить доступ к Иисусу. Их слова: «Господин! Нам хочется видеть Иисуса» чем-то напоминают видение св. Павла, в котором ему явился некий македонянин и сказал: «Приди в Македонию и помоги нам» (Деян 16, 9). Евангелие рассказывает, что Филипп обсуждает это с Андреем, а затем они вместе передают просьбу эллинов Иисусу. Иисус отвечает, как это часто бывает в Евангелии от Иоанна, таинственно и на тот момент непонятно: «Пришел час прославиться Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин 12, 23–24). На желание греческих паломников встретиться с Ним Иисус отвечает пророчеством о страданиях, называя при этом предстоящую Ему крестную смерть «прославлением», которое проявится в особой плодоносности. Что это означает?

Важна не сиюминутная внешняя встреча Иисуса с эллинами. Грядет иная встреча, которая будет иметь гораздо более значительные последствия. Да, эллины увидят Его: Он придет к Ним посредством Креста. Он придет как умершее пшеничное зерно и принесет среди них плод. Они увидят Его «славу»: в распятом Иисусе они обретут истинного Бога, Которого они искали в мифах и философии. Универсальность, о которой говорит Исайя (Ис 56, 7), озаряется светом Креста: на Кресте единый Бог будет явлен народам и узнан ими. В Сыне они познают Отца и, таким образом, – единственного Бога, Который открыл Себя в неопалимой купине[13 - См. Исх 3, 1–6.].

Вернемся, однако, к изгнанию торговцев из Храма. Универсальное обетование Исайи Иисус связал со словами Иеремии: «Вы сделали дом Мой вертепом разбойников» (ср. Иер 7, 11). Мы еще вернемся к борьбе пророка Иеремии за Храм, когда будем говорить о толковании пророческой беседы Иисуса. Здесь же отметим главное: Иеремия пламенно выступает за единство культа и праведной жизни в Боге. Он борется против политизации веры, убежденной в том, что Бог будет в любом случае защищать Свой Храм, чтобы не лишиться почитания. Но Храм, ставший «вертепом разбойников», Бог защищать не будет.

Очевидно, что Иисус проводит параллель между слиянием культа и коммерции в Его дни и ситуацией, сложившейся во времена Иеремии. В этом смысле Его слова и действия являются предупреждением, содержащим предсказание падения Храма. Но ни Иеремия, ни Иисус не станут его разрушителями: оба недвусмысленно показывают, кто и что в действительности станет причиной падения Храма.

Это толкование изгнания торговцев из Храма обретает еще большую ясность в словах Иисуса, которые передает нам только Иоанн и которые в искаженном виде повторяют лжесвидетели во время суда над Христом у Матфея и Марка. Нет сомнения, что изначально эти слова принадлежали Иисусу, как несомненно и то, что они напрямую связаны с изгнанием торговцев из Храма. У Марка лжесвидетель повторяет за Христом: «Мы слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный» (Мк 14, 58). Говоря так, «свидетель» довольно близко к тексту передает слова Иисуса, ошибаясь лишь в одном: те, кто сделал дом Божий вертепом разбойников, сами отдадут его на поругание, как это было во времена Иеремии.

У Иоанна подлинные слова Иисуса звучат так: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин 2, 19). Этими словами Иисус ответил на требование иудейских властей показать им знамение, которым Он мог бы оправдать такой поступок, как изгнание торговцев из Храма. Его знамение – Крест и Воскресение. Крест и Воскресение дают Ему власть как Тому, Кто восстанавливает истинное богопочитание. Иисус оправдается Своими страданиями, они – знамение Ионы пророка, которое Он дает Израилю и миру[14 - Ср. Мф 12, 39.].

Но слова Иисуса имеют еще более глубокий смысл. Совершенно справедливо Иоанн отмечает, что лишь после Воскресения ученики «вспомнили» (Ин 2, 21), оживили в просвещенной Святым Духом памяти общины, то есть Церкви, слова Христа и смогли понять их во всей полноте.

Отвержение Иисуса, Его распятие одновременно означают конец Иерусалимского Храма. Время Храма прошло. Новый культ будет совершаться в нерукотворном Храме. Этот Храм – Его Тело, Сам Воскресший, Который соберет народы и объединит их в таинстве Своего Тела и Крови. Он Сам станет новым Храмом для человечества. Распятие Иисуса одновременно означает упразднение древнего Храма. С Его Воскресением возникает новое богопочитание, не на той или иной горе, а «в духе и истине» (Ин 4, 23).

Как же обстоит дело с «ревностью» Иисуса? На эту тему, как раз в связи с изгнанием торговцев из Храма, Иоанн оставил нам ценное свидетельство, дающее точный и обоснованный ответ. Он говорит, что ученики, став очевидцами этого события, вспомнили слова Писания: «Ревность по доме Твоем снедает Меня» (Ин 2, 17). Это строка из большого Псалма 69 (68) (Пс 69, 10). Жизнь по Слову Божьему приводит молящегося к изоляции, она становится источником страданий, которые причиняют ему окружающие его ненавистники. «Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей. (…) Ибо ради Тебя несу я поношение. (…) Ревность по доме Твоем снедает меня» (Пс 69, 2.8.10). Ученики узнали в страдающем праведнике Иисуса. Ревность по доме Божием приводит Его на Крест. Вот главный поворот в понимании «ревности», «zelos», который происходит в их умах благодаря Иисусу. Ревность, желавшую служить Богу посредством насилия, Он преобразил в «ревность Креста». Так Он установил меру «подлинной ревности» – «ревности любви», которая жертвует собой. Именно на нее должен ориентироваться христианин. В ней подлинный ответ на вопрос о зелотстве Иисуса.

Это толкование еще раз подтверждается двумя маленькими эпизодами, которыми Матфей завершает свой рассказ об изгнании торговцев из Храма. «И приступили к Нему в храме слепые и хромые, и Он исцелил их» (Мф 21, 14). Продаже скота и денежным операциям Иисус противопоставляет спасительную доброту. В ней подлинное очищение Храма. Иисус приходит не как разрушитель. Он не приходит с мечом мятежника. Иисус приходит с даром исцеления. Он поворачивается лицом к тем, кто, в силу своей немощи, оттеснен на обочину жизни и общества. Он являет людям любящего Бога, а Его власть – это власть Любви. Этому вполне созвучен тот факт, что дети непрерывно повторяли возглас «Осанна!», в котором Ему отказали взрослые (Мф 21, 15). Эти «малые» будут во все времена возносить Ему хвалу, те, кто видят Его чистым, не ожесточившимся сердцем и кто открыт Его благости. Так в этих двух небольших событиях предвозвещается новый Храм, который Он пришел воздвигнуть.

Глава вторая

Пророческая беседа Иисуса

После слов Иисуса «горе вам, книжники и фарисеи»[15 - См. Мф 23, 13–36.], то есть в контексте Его бесед после въезда в Иерусалим, св. Матфей цитирует таинственные слова, которые у Луки Иисус произносит по дороге в Святой Град: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Мф 23, 37–38; Лк 13, 34–35). В этих словах чувствуется, прежде всего, искренняя любовь Иисуса к Иерусалиму, Его пламенная борьба за то, чтобы Святой Град принял Весть, которую Он должен передать и которая ставит Его в один длинный ряд посланников Божиих, чьи имена запечатлела история спасения. Образ птицы, защищающей своих птенцов, присутствует в Ветхом Завете. «Он нашел его [народ Израиля] в пустыне, в степи печальной и дикой, ограждал его, смотрел за ним, хранил его, как зеницу ока Своего; как орел вызывает гнездо свое, носится над птенцами своими, распростирает крылья свои, берет их и носит их на перьях своих, так Господь один водил его, и не было с ним чужого бога» (Втор 32, 10–12). Здесь же можно процитировать прекрасные строки Псалма 36 (35): «Как драгоценна милость Твоя, Боже! Сыны человеческие в тени крыл Твоих покойны» (Пс 36, 8). Иисус фактически отождествляет Свои деяния и благовестие со всемогущей благостью Божией, покрывающей Израиль широко распростертыми крыльями (см. Ис 31, 5). Но эта благость предполагает свободную волю птенцов, а те отказываются (Мф 23, 37). Катастрофу, являющуюся следствием этого отказа, Иисус описывает таинственно, но недвусмысленно словами, включающими в себя древнее пророческое предание. Иеремия, став свидетелем непотребств в Храме, от имени Бога возвестил: «Я оставил дом Мой; покинул удел Мой; самое любезное для души Моей отдал в руки врагов его» (Иер 12, 7). То же провозглашает и Иисус: «Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Мф 23, 38). Бог уходит. Храм более не является местом, где пребывает Его имя. Он пустеет, теперь это только «ваш дом».

Читая Иосифа Флавия, историка, описавшего Иудейскую войну[16 - Иудейская война (66–73) – антиримское восстание в римской провинции Иудея. После пятимесячной осады римляне, воспользовавшись междоусобной борьбой в Иудее, взяли и разрушили Иерусалим, в том числе и Храм (70 г.). Сопротивление восставших было окончательно сломлено взятием крепости Масада (73 г.).], можно обнаружить интересную параллель с этим высказыванием Иисуса. Упоминает о нем и Тацит в своем историческом труде («Hist.» 5, 13). Иосиф Флавий сообщает о странных событиях, предваривших Иудейскую войну, и все они по-разному, но в одинаково тревожных тонах предвозвещают конец Храма. Историк рассказывает, в общей сложности, о семи подобных знамениях, но я хотел бы выделить лишь одно, странным образом перекликающееся с вышеописанным предостережением Иисуса. Событие происходит в праздник Пятидесятницы в 66 году нашей эры. «Затем в праздник Пятидесятницы священники, как они уверяли, войдя ночью, по?обычаю служения, во внутренний притвор, услышали сначала как бы суету и шум, после чего раздалось множество голосов: „Давайте уйдем отсюда!”» («De bello Jud.» VI, 299)

Что бы там ни произошло, ясно одно: в годы, предшествовавшие трагедии 70-го года, Храм потому и был окружен тайным знанием, что пришел его конец. «Се, оставляется вам дом ваш пуст». «Уйдем отсюда!» Бог Сам, используя характерную для библейских текстов форму «Мы» (см. Быт 1, 16), возвещает, что Он покидает Храм, оставляет его «пустым». В воздухе ощущались грядущие перемены всемирного масштаба, которых нельзя было не заметить.

У Матфея за словами о пустом доме Божием, возвещающими еще не разрушение Храма, но его внутренний упадок, утрату былого значения как места встречи человека с Богом, непосредственно следует пророческая беседа Иисуса о падении Храма, разрушении Иерусалима, Страшном суде и конце мира. Эта беседа, которую синоптики передают нам в различных вариантах, можно назвать самым сложным для понимания текстом Евангелия. С одной стороны, это объясняется трудностью содержания, которое частично касается уже имевших место исторических событий, но в еще большей степени относится к будущему, выходит за рамки времени и нашей реальности и возвещает ее конец. Здесь предсказываются события, которые превосходят категории нашего мышления и, тем не менее, могут быть описаны только образами, известными нашему опыту, абсолютно не соответствующему тому, о чем идет речь. Этим объясняется тот факт, что Иисус, всегда подчеркивающий непрерывность Закона и пророков, представляет их как единое полотно, сотканное из слов Писания, в которое Он включает и новизну Своей миссии, миссии Сына Человеческого.

В то время как видение грядущего описывается образами Предания, желающего приблизиться к невыразимому, к трудностям понимания содержания добавляются проблемы редактирования: именно потому, что слова Иисуса были призваны продолжить Предание, а не описать грядущее, носители Предания могли «расширять» их, учитывая обстоятельства и уровень восприятия слушателей, но сохраняя при этом основное содержание Вести Иисуса.

В задачу этой книги не входит детальное рассмотрение различных проблем, связанных с историей передачи свидетельств и их редактирования. Я хотел бы ограничиться лишь тремя элементами пророческой беседы Иисуса, в которых проявились ее наиболее значимые направления.

1. Конец Храма

Прежде чем мы вновь обратимся к словам Иисуса, поговорим о событиях 70 года. В 66 году с изгнания прокуратора Гессия Флора и успешного отражения контрудара римлян началась Иудейская война, которая была не только войной иудеев с римлянами, но в еще большей степени войной между соперничавшими иудейскими группировками и их предводителями. Именно по этой причине борьба за Иерусалим носила столь ожесточенный характер. Евсевий Кесарийский († ок. 339) и несколько иначе расставляющий акценты Епифаний Саламинский († 403) сообщают, что еще до начала осады Иерусалима христиане бежали в восточное Заиорданье, в город Пеллу. Согласно Евсевию, они решились на бегство после того, как их «испытанным»[17 - Так в раннехристианские времена называли наиболее авторитетных членов общины.] было дано откровение с соответствующим указанием («Hist. eccl.» III/5). Епифаний, напротив, пишет: «Христос сказал им, что они должны покинуть Иерусалим, ибо он будет захвачен» («Haer.» 29, 8).

Действительно, в пророческой беседе Иисуса мы видим указание к бегству: «Когда же увидите мерзость запустения, реченную пророком Даниилом, стоящую, где не должно, тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы» (Мк 13, 14). Определить, в каком именно событии или при каких именно обстоятельствах увидели христиане этот знак – «мерзость запустения» – и решились пуститься в путь, не представляется возможным. Но в годы Иудейской войны было достаточно событий, которые можно было истолковать как предсказанное Иисусом знамение, словесное выражение которого было заимствовано у пророка Даниила (Дан 9, 27; 11, 31; 12, 11) и которое предвозвещало осквернение Храма эллинами. Это взятое из истории Израиля пророчество допускало различные толкования грядущего. Так из слов Евсевия можно сделать вывод, что наиболее авторитетные члены первохристианской общины узнали предсказанное ранее знамение и истолковали его как указание оставить город. Александр Миттельштэдт упоминает о том, что летом 66 года, «наряду с Иосифом бен-Горионом, ведущим стратегом войны был избран первосвященник Анна II, тот самый Анна, который распорядился убить Иакова, брата Господня, предстоятеля иудеохристианской общины («Lukas als Historiker», S. 68). Его избрание, без сомнения, могло послужить иудеохристианам сигналом к бегству, хотя это, разумеется, только одна из гипотез. В любом случае, бегство иудеохристиан еще раз со всей очевидностью подтверждает их отказ от зелотского толкования библейской Вести и образа Иисуса. Их надежда совсем иного рода.

Вернемся, однако, к ходу Иудейской войны. Веспасиан, которому Нерон поручил операцию, после того как в 68 году было объявлено о смерти императора, приостановил все военные действия. После короткого перерыва он сам 1 июля 69 года был провозглашен императором. В связи с этим Веспасиан поручил взять Иерусалим своему сыну Титу.

Согласно Иосифу Флавию, Тит подошел к вратам Святого Града точно в праздник Пасхи, в четырнадцатый день месяца нисана, то есть в сороковую годовщину со дня распятия Иисуса. Тысячи паломников устремились в Иерусалим. Иоанн Гискальский, один из соперничавших предводителей восстания, тайно провел в Храм вооруженных воинов, переодетых паломниками, где они вступили в бой с соратниками его противника – Елеазара бен-Симона и вновь, уже в который раз, омыли святыню кровью невинных (см. Mittelstaedt, S. 72). И все же это было только начало той невообразимой жестокости, которая, становясь с каждым днем все ужаснее, постоянно усиливала фанатизм одних и все более возрастающий гнев других.

В этой книге мы не будем обсуждать детали завоевания и разрушения города и Храма. Но все же будет полезно процитировать Миттельштэдта, кратко излагающего жестокий ход этих драматических событий. «Конец Храма включил в себя три этапа: сначала было прекращено регулярное жертвоприношение, затем Храм был предан огню, и, наконец, римляне сравняли его с землей. Наиболее значительные разрушения произошли во время пожара, окончательный снос Храма – только эпилог… Того, кто пережил эту трагедию и не умер от голода и болезней, ожидали цирк, рудники и?рабство» (S. 84). Число убитых Иосиф Флавий оценивает в 1 100 000 человек («De bello Jud.» VI 420). Орозий («Hist. adv. pag.» VII 9, 7) и Тацит («Hist.» V 13) пишут о 600 000 жертв. Миттельштэдт считает, что эти данные преувеличены и в действительности могло быть около 80 000 убитых (S. 83). Тот, кто прочтет все свидетельства об убийствах, резне, разорениях, грабежах, голоде, осквернении трупов, уничтожении окружающей среды (в радиусе 18 км все было вырублено и опустошено), поймет, что имеет в виду Иисус, говоря словами пророка Даниила: «Ибо в те дни будет такая скорбь, какой не?было от начала творения, которое сотворил Бог, даже доныне, и?не?будет» (Мк 13, 19; ср. Дан 12, 1).

У Даниила за этой угрозой следуют слова обетования: «Но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге» (Дан 12, 1). Также и в беседе Иисуса последнее слово остается не за злом. Дни скорби «сократятся», и избранные спасутся[18 - См. Мф 24, 22.]. Бог предоставляет злу и пособникам зла большую, по нашим понятиям, даже слишком большую свободу, и все же ход истории – в Его руках.

Во всей этой драме, которая, к сожалению, служит печальным примером для многих трагедий человеческой истории, есть событие, занимающее центральное место и имеющее непосредственное отношение к истории спасения, последствия которого имели значение для всей истории религии и человечества: «5 августа 70 года в Иерусалимском Храме по причине голода и недостатка жертвенных животных перестала приноситься ежедневная жертва» (Mittelstaedt, S. 78). После разрушения Храма Навуходоносором в 587 году до н. э. жертвенный огонь в Храме также угас на 70 лет. Второй раз Храм был осквернен во времена правления греческого царя Антиоха IV между 166 и 164 годами до н. э., и жертва единому Богу была заменена жертвоприношением Зевсу. Но и в том, и в другом случае Храм возродился, и предписанный Торой культ был восстановлен.

Разрушение 70 года было окончательным. Попытки восстановить Храм во время восстания Бар-Кохбы (132–135 годы н. э.) при императоре Адриане и позднее при Юлиане (361 год) потерпели крах. Наоборот, после восстания Бар- Кохбы Адриан запретил иудеям даже приближаться к Иерусалиму. На месте Святого Града император воздвиг новый город, Элию Капитолину, в котором поклонялись Юпитеру Капитолийскому.

«Лишь император Константин позволил иудеям раз в год, в день падения Иерусалима, посещать город и плакать у стены Храма» (Gnilka, «Nazarener», S. 72).

Прекращение жертвоприношения и разрушение Храма, несомненно, было для иудеев огромным потрясением. Храм и жертва занимают центральное место в Торе. Теперь в мире не осталось искупления, не осталось ничего, что могло бы противостоять дальнейшему осквернению мира. Бог, избравший Храм, чтобы «пребывать там имени Его», то есть таинственным образом живший в нем, утратил обитель на земле. Где же Завет? Где обетование?

Ясно одно: Библия – Ветхий Завет – должна быть прочитана по-новому. Саддукеи, всей душой привязанные к Храму, не пережили этой катастрофы. Также и кумранская община, хоть и выступавшая против иродианского Храма, но ожидавшая его обновления, исчезла со страниц истории. Есть два ответа на эту ситуацию, два способа читать Ветхий Завет после 70 года: читать его вместе со Христом, исходя из пророчеств о Нем, или читать его так, как это делают раввины.

Из всех иудейских течений, существовавших во времена Иисуса, выжило только фарисейство, центром которого стала раввинская школа Ямнии, разработавшая особый способ чтения Ветхого Завета вне Храма, исходя из Торы. Именно с этого времени мы можем говорить об иудействе в собственном смысле слова, рассматривающем канон библейских текстов как Откровение Божие и читающем их вне храмового культа. Этого культа более не существует. В этом смысле можно сказать, что после 70 года вера Израиля трансформировалась.

После столетий противостояния наша задача состоит в том, чтобы оба этих способа нового прочтения библейских текстов – христианский и иудейский – вступили в диалог ради правильного понимания воли Божией и Его Слова.

Оглядываясь назад, Григорий Назианзин († ок. 390) попытался, исходя из даты падения Иерусалимского Храма, разработать своего рода периодизацию истории религии. Он говорит о долготерпении Бога, Который не дает человеку непосильных задач. Бог действует, как опытный воспитатель или врач. Он постепенно отменяет одни обычаи, терпит другие и таким образом совершенствует человека. «Нелегкое это дело – изменить действующий и испокон веков чтимый обычай. (…) Что я хочу этим сказать? Первый Завет ниспроверг идолопоклонство, но терпел жертвоприношения. Второй положил конец жертвам, но не запретил обрезания. Если люди в какой-то момент отказались от обрезания, то они отказались от того, что Бог лишь терпел» (цит. по: Barbel, S. 261/263). По мнению отца Церкви жертвы, предписанные Торой, также были лишь тем, что Бог «терпел» как некий этап на пути к истинному богопочитанию, как нечто преходящее, что человек должен был прожить и пережить, как то, через что провел нас Христос и в итоге вывел к истине.

Но здесь возникает вопрос: как это видел Сам Иисус? И как христиане поняли Его? В этой книге мы не ставим перед собой задачи исследовать, в какой мере отдельные моменты пророческой беседы Иисуса соответствуют Его подлинным словам. То, что Он предсказал конец Храма, причем именно его «теологический конец» с точки зрения истории спасения, не подлежит сомнению. Об этом, наряду с пророческой беседой, свидетельствуют, прежде всего, слова о «пустом» доме, с которых мы начали наш разговор (Мф 13, 37–38; Лк 13, 34–35) и слова лжесвидетелей на суде над Иисусом (Мф 26, 61; 27, 40; Мк 14, 58; 15, 29; Деян 6, 14), которые были произнесены как насмешка под Крестом и которые мы слышим из уст Иисуса в их подлинном звучании в Евангелии от Иоанна.

Иисус любил Храм как дом Своего Отца (Лк 2, 49) и охотно учил в нем. Он защищал его как дом молитвы, предназначенный для всех народов, и пытался подготовить его к этому. Но Он также знал, что время этого Храма прошло, что грядет нечто новое, связанное с Его смертью и Воскресением.

Формирующаяся Церковь должна была собрать воедино «осколки» слов Иисуса о Храме и, прежде всего, о Кресте и Воскресении, чтобы, в конечном итоге, увидеть в них единое целое, то, что хотел сказать Иисус. Это была нелегкая задача, но, начиная с Пятидесятницы, ученики приступили к ее выполнению, и сегодня мы можем сказать, что все наиболее значимые элементы нового синтеза богословия апостола Павла были известны еще до внешнего разрушения Храма.

Об отношении первохристианской общины к Храму рассказывают «Деяния апостолов»: «И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа» (Деян 2, 46–47). Таким образом, Священное Писание называет два места пребывания Церкви: для проповеди и молитвы христиане встречаются в Храме, так как он по-прежнему воспринимается ими как дом Слова Божьего и молитвы, а Евхаристия – новое «культовое» средоточие жизни верующих – совершается в домах как местах собрания, следуя наказу Воскресшего Господа.

Даже если эта община еще открыто не дистанцируется от предписанного Законом жертвоприношения, мы уже видим существенное отличие: то, что до сих пор было жертвой, упраздняется «преломлением хлеба». За этими простыми словами кроется указание на завет Тайной вечери, на единство и общение в Теле Христовом, на Его смерть и Воскресение.

За новым богословским синтезом, видящим в смерти и Воскресении Иисуса конец Храма еще до его внешнего разрушения, стоят два великих имени: Стефан и Павел. Стефан принадлежал в иерусалимской общине к группе «эллинов», то есть к группе говоривших по-гречески иудеохристиан, которые своим новым способом толкования Закона подготовили «почву» для христианства св. Павла. Большая речь, в которой Стефан пытался изложить новый взгляд на историю спасения, в решающий момент прерывается: ярость противников достигает своего апогея и находит выход в избиении Стефана камнями. Но то, о чем, собственно, шла речь, ясно выражено в предъявленном синедриону обвинении: «Мы слышали, как он говорил, что Иисус Назорей разрушит место сие и переменит обычаи, которые передал нам Моисей» (Деян 6, 14). Речь идет о предсказанном Иисусом конце каменного Храма и о совсем ином Храме, которому Стефан уже посвятил себя и сделал центральной идеей своего благовестия. Даже если мы не можем во всех подробностях реконструировать откровение св. Стефана, главная мысль этого откровения ясна: время каменного Храма и его культа прошло. Ибо Бог Сам сказал: «Небо – престол Мой, и земля – подножие ног Моих. Какой дом созиждете Мне или какое место для покоя Моего? Не Моя ли рука сотворила все сие?» (Деян 7, 49–50; ср. Ис 66, 1). Стефан знаком с критикой пророков. Для него со смертью и Воскресением Иисуса время храмовой жертвы и время самого Храма истекло. Слова пророков вступили в полную силу. Началась новая эпоха, эпоха исполнения изначального Замысла.

Жизнь и благовестие св. Стефана остались фрагментом, внезапно оборвавшимся его казнью, которая одновременно стала исполнением его вести: его предсмертные страдания уподобляются страданиям Иисуса. Как и распятый Христос, он молится перед кончиной: «Господи! Не вмени им греха сего» (Деян 7, 60). Претворить в жизнь откровение Стефана и, основываясь на нем, открыть двери Церкви язычникам выпало другому – Павлу, который, будучи в тот момент еще Савлом, одобрял убийство Стефана (см. Деян 8, 1). В задачу этой книги не входит описание ни основных тезисов богословия св. Павла, ни даже его представлений о культе и Храме. Речь здесь идет лишь о том, что формирующееся христианство задолго до внешнего разрушения Храма было убеждено в том, что время Храма в истории спасения прошло, как об этом возвестил Иисус в Своем слове об оставленном доме и в беседе о новом Храме.

Великая борьба св. Павла за принятие в лоно Церкви язычников, за христианство, «свободное от Закона», разумеется, не имеет прямого отношения к Храму. Основной темой споров различных иудеохристианских группировок были обычаи, в которых выражалась иудейская идентичность: обрезание, суббота, заповеди, касавшиеся вкушения пищи, «законы чистоты». В то время как обсуждение в христианской среде вопроса о спасительной необходимости соблюдения этих «обычаев» носило драматический характер и, в конечном счете, привело к аресту апостола в Иерусалиме, в Священном Писании странным образом отсутствует даже намек на споры о Храме и необходимости принесения в нем жертв. И это при том, что, согласно «Деяниям апостолов», очень многие из священников «покорились вере» (Деян 6, 7).

Тем не менее Павел не оставляет этот вопрос без внимания. Напротив, центральной идеей его благовестия становится мысль о том, что в крестной Жертве Иисуса Христа все жертвы нашли свое исполнение, что на Кресте совершилось то, ради чего и приносились все жертвы, а именно искупление. Иисус заступил на место Храма, Он Сам стал новым Храмом.

Достаточно краткой ссылки. Наиболее существенное высказывание на эту тему мы находим в Послании к римлянам: «Потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по?благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, Которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его через веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде» (Рим 3, 23–25). Слово, переведенное здесь как искупление, на греческом языке звучит как «hilasterion», а на иврите – как «kappor?t». Этим словом обозначалась крышка (очистилище) Ковчега завета (Лев 16, 2). Это место, над которым в облаке являлся Яхве, Господь, место таинственного присутствия Божьего. Это святое место окроплялось в День очищения Йом-Киппур[19 - В немецком языке День очищения звучит как «Праздник примирения».] кровью принесенных в жертву за человеческие грехи тельцов, «чья жизнь отдавалась в умилостивительную жертву Богу за грехи людей, по собственной вине лишивших себя жизни» (Wilckens II/1, S. 235). Основная мысль заключалась в том, что Бог Сам касался жертвенной крови, вбиравшей в себя все человеческие грехи, очищая ее, и люди, за которых эта кровь проливалась, также очищались посредством соприкосновения с Богом. Эта удивительно глубокая и в то же время очевидно недостаточная мысль, конечно же, не могла остаться последним словом в истории веры Израиля.

Когда Павел использует слово «hilasterion» применительно к Иисусу, называя Его очистилищем Ковчега завета и, таким образом, местом пребывания живого Бога, вся ветхозаветная теология культа (и вместе с ней – все теологии культа в истории религии) упраздняются и одновременно переходят на новый уровень. Иисус Сам являет присутствие живого Бога. В Нем соприкасаются Бог и человек, Бог и мир. В нем совершается то, для чего и был установлен обряд очищения: посредством крестной Жертвы Иисус как бы погружает все грехи мира в океан Божественной Любви и растворяет их в нем. Приступить ко Кресту, войти в общение со Христом означает войти в пространство преображения и искупления.

Все это сегодня представляется нам очень сложным. Мы вернемся к этой теме, когда будем подробно говорить о Тайной вечере и крестной смерти Иисуса, и попытаемся понять, о чем идет речь. Здесь же достаточно показать, что Павел практически полностью включил идею упразднения Храма и его теологию жертвы в свою христологию. Для Павла Храм и его культ прекратили существование в момент распятия Христа. Если мы вместе с Ульрихом Вилькенсом допустим, что эти строки из Послания к римлянам (Рим 3, 25) являются иудеохристианской «формулой веры» (I/3, S. 182), мы увидим, как рано это убеждение созрело в христианстве. С самого начала христианство знало: воскресший Христос – новый Храм, подлинное место соприкосновения Бога с человеком. Вот почему Вилькенс с полным правом говорит: «Христиане с самого начала не принимали участия в храмовом богослужении. (…) Поэтому разрушение храма в 70 году н. э. не было для них религиозной проблемой» (II/1, S. 31).

Таким образом, становится очевидным, что великое теологическое откровение Послания к евреям лишь развивает то, что уже было сказано апостолом Павлом, а Павел, в свою очередь, в значительной мере использует Предание Церкви.

Позднее мы увидим, что первосвященническая молитва Иисуса также по-новому истолковывает происходившее в День очищения и, таким образом, всю ветхозаветную теологию искупления и видит ее исполнение в крестной Жертве.

2. Время язычников