Речевой поступок: риторический и методический аспекты

Прокомментируем эти условные формулы на примере конкретных ситуаций. Так, ежедневное приветствие, обращенное к приятелю, соседу ит.п., есть речевое действие ((4) С + В = РД), так как говорящий совершает иллокутивный акт, используя перформативное отглагольное выражение «здравствуйте» с целью «воздействия-взаимодействия» (термин Е. Н. Суханкиной), «произнесение данного высказывания свидетельствует об учтивом признании слушающего говорящим» [289, с. 74]. Однако то же самое «здравствуйте», произнесенное первым из поссорившихся, мы квалифицируем как речевой поступок: налицо нравственный выбор коммуниканта в кризисной ситуации (поздороваться или сделать вид, что не заметил) и воздействующая функция РП (воздействие на себя и на другого – демонстрация готовности пойти на примирение), что соответствует формуле (1) Ск + Пн + В = РП.

Обратимся к формуле (2) Ск + П + В = РД. Представим следующую ситуацию – контрольная работа по математике, ученик испытывает волнение, справится ли он с предлагаемым заданием (Ск). Проблема (П) в данном случае связана с решением трудной задачи, но не нравственного выбора. Ученик воздействует (В) на самого себя, вспоминая правила решения трудной математической задачи, не связанной, естественно, с моральным размышлением. Однако РД может стать РП, если перед учеником возникнет нравственная проблема – помочь однокласснику решить задачу или нет, либо списать или нет.

Приведем еще одну условную ситуацию, соответствующую формуле (3) С + Пн = РД, где С – фатический диалог пожилых дам; предмет разговора – нравы современной молодежи (Пн), собеседники не ставят перед собой цель воздействовать на кого-либо. Однако эти речевые действия говорящих могут приобрести функции РП только в том случае, если участники коммуникации предпримут попытку повлиять на адресата, оценивая его поведение, с тем чтобы стимулировать его размышления или изменить взгляды.

Итак, мы видим, что интенцию, смысловую наполненность речевых действий адресанта (это есть РП или РД) невозможно определить без учета условий коммуникативной ситуации, «мы должны учитывать всю ситуацию высказывания – целостный речевой акт…» [243, с. 56].

Рассматривая модели коммуникативной системы, Н. И. Жинкин выделяет коммуникативную программу (одну из трех основных, управляющих поведением человека), которая вырабатывается в процессе общения. В основе коммуникативной программы лежат конкретные действия, определяемые задачей, и поступки двух видов, общедвигательные и речевые, которые формируются в процессе коммуникаций, то есть внутри коммуникативной ситуации [111, с. 164–165]. Рассуждая о слове-предложении и слове-поступке, ученый делает акцент на воздействующей силе речевых действий в конкретной ситуации общения. Описывая стадии развития речи ребенка, он пишет: «Когда человек говорит, он совершает действие – речевой поступок, который мотивируется намерениями и желаниями говорящего. Речевой поступок нельзя понять, не учитывая ситуации, в которой осуществляется речь. Соотнеся же сказанное с ситуацией, мы улавливаем мотивы и намерения говорящего. Если ребенок кричит – ма\ ма\, то в зависимости от ситуации и интонации это могут быть разные поступки – он зовет маму, требует, чтобы она ушла, он просит защиты у мамы, он приглашает ее сесть рядом и т. и. Зов, просьба, требование, совет, приглашение, обещание и т. д. – все это речевые поступки, которые чем-то меняют ситуацию. Уже у двухлетнего ребенка речевой поступок рассчитан на управление ситуацией. Требование ребенка, чтобы пришла или ушла мама, чтобы принесли молоко, или заявление о том, что он отказывается от каши, просит карандаш и т. п. – за всеми этими поступками скрывается намерение управлять окружающими обстоятельствами» [111, с. 324].

С нашей точки зрения, не все, приведенные Н. И. Жинкиным примеры, являются речевыми поступками, скорее, это – обычные речевые действия, цель которых, действительно, оказать воздействие на адресата: ребенок хочет, чтобы мама пришла, села рядом или что-либо принесла. Напомним, что речевой поступок всегда есть речевое действие, но не каждое речевое действие будет речевым поступком. Так, произнесенное слово «Мама!» в иной ситуации, например в ситуации обращения ребенка к мачехе, которую после долгого молчания он все-таки решился назвать мамой, мы считаем речевым поступком, так как: а) в основе этой ситуации лежит нравственная проблема: называть или не называть мачеху мамой, б) ребенок, воздействуя прежде всего на себя, делает выбор и усилием воли принимает решение – называть мачеху мамой. Мы полностью согласны с утверждением ученого, что интенцию речевого поступка невозможно адекватно воспринимать вне коммуникативной ситуации, о чем и свидетельствует приведенный нами пример.

Речевые поступки коммуникантов являются эффективным средством обоюдного управления процессом общения, они способны повлиять на взаимоотношения участников общения, на выбор оптимального решения проблемной ситуации в режиме диалога. И. А. Зимняя отмечает, что «каждый речевой поступок, реализуя коммуникативное намерение говорящего, тем самым оказывает определенное воздействие на слушателя» (с. 69).

Современные авторы, обращаясь к проблемам педагогического общения, довольно общо определяют РП: «речевой поступок – это некое синтетическое образование, включающее в себя вербальные и невербальные элементы» [165, с. 35], что, безусловно, в полной мере относится ко всем вышерассмотренным терминам.

Заслуживает внимания точка зрения на речевой поступок Г. Г. Матвеевой, которая, анализируя скрытое воздействие отправителя переводного текста на получателя, видит в речевом поступке не только «сознательное речевое действие, предполагающее внутренний план действия, сознательно выработанное намерение, прогноз ожиданий и последствий, но и заавтоматизированное, а поэтому ушедшее в глубь сознания, “скрытое” для себя и для других действие выбора лингвистических единиц и актуализации скрытых грамматических значений, воздействующих на получателей текста» [210]. Полагаем, что данный подход можно использовать, анализируя не только письменный переводный текст, но и с целью изучения скрытых действий адресанта в выборе лингвистических единиц в ситуации совершения (или несовершения) речевого поступка, правда, вряд ли в этом случае действия будут «заавтоматизированные».

Рассматривая категории «отношение» и «речевой поступок» в их взаимосвязи как внутренней и внешней сторон общения, С. В. Голубков, основываясь на положениях Л. С. Выготского и С. Л. Рубинштейна о функциях речи, говорит о том, что «информационная, аффективная и регуляционная стороны общения реализуются речевым поступком через обозначающую, выражающую и воздействующую функции с помощью, соответственно, семантического, синтактического и прагматического аппаратов языковой системы на всех ее уровнях: невербальном, фонетическом, грамматическом и лексическом» [79, с. 8]. Автор делает акцент на взаимосвязи отношения и поступка и определяет их «как динамическое единство, основанное на взаимо-переходе личностного отношения и речевого поступка в процессе общения людей» [там же]. Психолог-исследователь видит в РП основное средство организации педагогического общения, «адекватно используя которое, учитель способен гибко и естественно изменять информационное, эмоциональное и регуляционное наполнение общения с учеником через особенности реализации речевых функций: обозначающей (в самом общем виде, фокусировка внимания на актуальном либо повествовательном), выражающей (эмоциональное насыщение либо рационализация) и воздействующей (инициирование – вопрос, повествование, побуждение либо реагирование – ответ, выражение отношения, исполнение)» [79, с. 19]. В целом нам близка позиция автора, однако в представленных подходах имеет место, на наш взгляд, подмена понятий речевое действие и речевой поступок, а именно: привлекая внимание или информируя учащихся, побуждая их к действию или отвечая на вопрос и т. п., вовсе не обязательно совершать РП. Однако заметим, что все-таки чаще всего в педагогическом общении учитель совершает РП.

Е.В. Денисюк в своем исследовании рассматривает речевые поступки как единицу манипулятивного воздействия, подробно анализируя их коммуникативные и прагматические смыслы. В главном мы согласны с автором: манипулируя сознанием объекта с помощью речи, субъект, безусловно, совершает речевой поступок. Другие же размышления вызывают сомнения. Е. Д. Денисюк различает коммуникативные смыслы высказывания и речевого поступка на основании разной природы и приводит в качестве примера высказывание «Подай мне, пожалуйста, соль». Исследователь рассуждает: «Коммуникативный смысл речевого поступка, конструируемый на основе приведенного высказывания в форме прямого побуждения, можно сформулировать как «я человек, нуждающийся в соли, потому что прошу ее подать». Объект РВ (речевого высказывания. – 3. К.) выполнит просьбу субъекта РВ не столько потому, что субъект РВ просит, сколько потому, что у него есть какие-либо аргументы вообще помогать этому человеку вследствие определенного к нему отношения» [101, с. 9]. Мы полагаем, что высказывание «Подай мне, пожалуйста, соль» может квалифицироваться как РП и как РД (при отсутствии нравственной проблемы). В частности, если коммуникант обращается с обычной просьбой предать ему соль – это будет обычным речевым действием. Но может быть и другой мотив адресанта, например, желание помириться, в этом случае его действия мы квалифицируем как речевой поступок.

Интересна позиция некоторых авторов, связывающих силу слова, поступка с судьбой. По их мнению, поступки и слова могут предопределять жизнь человека. Речевой поступок – намеренное высказывание, так как субъект по собственной воле принимает решение и совершает определенные речевые действия. Речевой поступок, подобно поступку физическому, оказывает не меньшее, а, возможно, большее влияние на развитие судьбы человека, так как слово не только выражает мысли человека, но оно способно материализоваться в свершения, в которых «как бы завершается то или иное действие, начатое человеком по собственной воле, но затем вышедшее из-под его ведома и контроля» [361, с. 549]. В свершениях, по мысли Эпштейна, то, что совершает сам человек, затем совершается с ним самим: «Он предстает как объект того воздействия, которое прямо или косвенно вытекает из действий, предпринятых им как субъектом» [там же, с. 546]. Иллюстрируя эту мысль, автор приводит пример из «Евгения Онегина» (сцена в саду), который непосредственно связан с РП: герой осознанно отказывает Татьяне во взаимности. Впоследствии Онегин «превращается» в объект собственных действий: теперь Татьяна отказывает ему.

Следует отметить, что позиция современного исследователя М. Эпштейна близка рассуждениям известного филолога и философа XIX века А. А. Потебни, который писал: «Самостоятельность слова видна уже в том, что как бы ни могущественны были порывы молящегося, он должен знать, какое именно слово следует ему употребить, чтобы произвести желаемое. Таинственная связь слова с сущностью предмета не ограничивается одними священными словами заговоров: она остается при словах и в обыкновенной речи. Не только не следует призывать зла <…> но и с самым невинным намерением, в самом спокойном разговоре не следует поминать известных существ или, по крайней мере, если речь без них никак не обойдется, нужно заменять обычные и законные их имена другими, произвольными и не имеющими той силы <…> и трудно определить, где здесь кончается обыкновенная вежливость и начинается серьезное опасение за жизнь и счастье собеседника. Если невзначай язык выговорит не то слово, какого требует мысль, то исполняется не мысль говорящего, а слово» (выделено нами.-3. А’.) [259, с. 154–155].

Выводы

1. Понятия «речевой поступок» и «речевое действие» как явления речевой деятельности представляют собой мотивированные и целенаправленные высказывания, однако отличаются они следующим:

во-первых, основой речевого поступка является нравственная составляющая, что было доказано в результате лексико-семантического анализа слов «поступок» и «действие»;

во-вторых, РП всегда совершается в кризисной ситуации, требующей от участника коммуникации решения, следовательно, речевой поступок – потенциальное средство и способ решения нравственной проблемы;

в-третьих, речевой поступок – всегда сознательно, намеренно совершаемый акт, цель которого – воздействие на самого себя или/и партнера, влияние на взаимоотношения коммуникантов (конструктивные или деструктивные). Слово в речевом поступке действует на других и «устанавливает между замкнутыми в себе личностями связь… настраивая их гармонически» [259, с. 226];

в-четвертых, а) адресант, совершающий речевой поступок, возлагает на себя ответственность за произносимое (или написанное) речевое высказывание/текст; б) совершающий речевые действия может быть индифферентен к результату собственных речевых действий: «говорящий, в чью обязанность входит предлагать информацию, инструкцию или советы, может выполнять это с явным безразличием к тому, воспринята ли его информация, выполнены ли его инструкции, воспользовались ли его советом» [304, с. 150]. Заметим, что последнее (пункт б) не может относиться к педагогической деятельности учителя вследствие того, что задача педагога как раз и состоит в том, чтобы переданная информация была не только воспринята, но и понята учениками;

в-пятых, речевой поступок как результат речевой деятельности всегда предполагает рефлексию (самоанализ, оценку, анализ оценки окружающих), что влияет на формирование личности, так как «речь – не просто внешняя одежда мысли, которую она сбрасывает или одевает, не изменяя этим своего существа <…> в речи мы формулируем мысль, но, формулируя ее, мы сплошь и рядом ее формируем» [277, с. 458].

2. Речевой поступок является «высказыванием», включающим в себя, как правило, аргументацию (явную – РП эксплицитный и скрытую – РП имплицитный[22 - О речевом поступке эксплицитном и имплицитном см. разд. 1.6.]) как способ воздействия на адресата.

3. Речевой поступок как воздействующее высказывание говорящего соотносится с речевым актом (речевым действием), выполняющим три функции: иллокутивную, локутивную и перлокутивную. В этой триаде особое значение для речевого поступка имеет перлокутивная функция РА, так как «перлокуция – воздействие на мысли и чувства аудитории и посредством этого воздействия на дела и поступки людей – это тот аспект речевого акта, которым издавна занималась риторика» [143, с. 14].

1.4. Речевой поступок и речевой жанр

Изучение речевого поступка как наиболее яркого проявления нравственной стороны речевого поведения личности невозможно без обращения к речевым жанрам, так как наша речь «отливается» в речевых жанрах, «относительно устойчивых типах высказываний» [36, с. 250].

Проблема изучения речевых жанров занимает в речеведении одно из ведущих мест, «речевой жанр следует считать одним из ключевых понятий, структурирующих новую научную парадигму» [284, с. 7], о возросшем интересе ученых к жанрологии свидетельствуют выпуски специальных научных сборников, освещающих общие теоретические проблемы речевых жанров и отдельные РЖ[23 - См.: сб.: Жанры речи. – Вып. 1–6. – Саратов, 1997–2009; Антология речевых жанров. – М., 2007.], диссертационные исследования[24 - Т.В. Анисимова, E.H. Беседа, С.И. Везнер, С.Ю. Данилов, Л.Р. Дускаева, Т.В. Дубровская, И.Г. Дьячкова, H. В. Ершова, Ж.В. Зигманн, О. А. Казакова, Ю.В. Казачкова, Л.В. Красильникова, В. А. Мишланов, И.Ю. Мясников, Л. В. Рехтин, О. С. Рогалева, Я.Т. Рытникова, В.А. Салимовский, М.А. Сидорова, Т.В. Тарасенко, Н.М. Татарникова, О.Н. Хоршко, Ю.В. Щурина, Г.М. Ярмаркина и др.]. Мы не ставим своей целью подробное реферирование и анализ всех опубликованных работ, обозначим лишь некоторые аспекты, актуальные для нашего исследования.

Термины «речевой жанр», «жанроведение», «жанрология» широко используются в современных лингвистических исследованиях (Н. Д. Арутюнова, А.Г. Баранов, Г. И. Богин, А. Вежбицкая, Т.Г. Винокур, В.Е. Гольдин, В. В. Дементьев, О. Н. Дубровская, Е. А. Земская, М. В. Китайгородская, Т. В. Матвеева, Н. Н. Розанова, К. Ф. Седов, М.Ю. Федосюк, Н.И. Формановская, Т.В. Шмелева и др.). В основе большинства работ, посвященных проблемам жанроведения (генологии, генристики), лежит концепция М. М. Бахтина, который рассматривал речевой жанр (РЖ) как высказывание и как отдельное речевое произведение. Он писал: «Мы отливаем нашу речь по определенным жанровым формам. <…> Эти речевые жанры даны нам почти так же, как нам дан родной язык. <…> Научиться говорить значит научиться строить высказывания» [36, с. 271].

Мы придерживаемся позиции М. М. Бахтина, который утверждал, что «к речевым жанрам мы должны отнести и короткие реплики бытового диалога (причем разнообразие видов диалога в зависимости от его темы, ситуации, состава участников чрезвычайно велико), и бытовой рассказ, и письмо (во всех его разнообразных формах), и короткую стандартную военную команду, и развернутый и детализированный приказ, и довольно пестрый репертуар деловых документов (в большинстве случаев стандартный), и разнообразный мир публицистических выступлений (в широком смысле слова: общественные, политические); но сюда же мы должны отнести и многообразные формы научных выступлений…» [36, с. 250–251]. Далее М.М. Бахтин замечает: «Замысел нашего высказывания в его целом может, правда, потребовать для своего осуществления только одного предложения, но может потребовать их и очень много. Избранный жанр предсказывает нам их типы и их композиционные связи» [там же, с. 275].

Вслед за М. Бахтиным современные исследователи определяют речевой жанр как «вербальное оформление типичной ситуации социального взаимодействия людей» (Дементьев, Седов), «вербальное отражение интеракции, социально-коммуникативного взаимодействия индивидов» [284, с. 10], как «единицу такого уровня, когда стираются границы между речевым и языковым» [95, с. 53] и т. п.

Мы склонны придерживаться мнения ученых, считающих, что речевой жанр сложился не в лингвистических теориях, а в реальном восприятии общения, прежде всего с точки зрения получателя речи (О. Б. Сиротинина, Г. И. Богин и др.).

Интересна точка зрения на жанры польского ученого Станислава Гайды, который называет разные способы существования жанра: «1) в конкретных текстах, в системе (узус) на текстовом уровне и в компетенции; 2) в жанроведческих описаниях (как познавательная категория); 3) в кодифицированной норме (запреты, предписания), особенно в дидактической практике», при этом он полагает, что «каждое высказывание выступает в культурно определенных условиях и может быть в разной степени детерминировано ими» [71, с. 105]. Он пишет: «Можно выделить три контекста. Ближайший составляет коммуникативная ситуация. Она находится в рамках более широкого контекста – социокультурного (включающего типы ситуаций, категории участников – их функции и общественные роли и конвенции поступков). Этот последний, в свою очередь, детерминирован общекультурным контекстом с такими элементами, как виды и цели общественной деятельности» [71, с. 105–106]. Как видим, автор коммуникативную ситуацию воспринимает в качестве особого контекста. С. Гайда предлагает следующую типологизацию речевых жанров: 1) простые, соотносимые с иллокутивными актами (угроза, отказ, присяга, вопрос, клятва, приглашение и т. д.), и сложные, представляющие собой типизированную последовательность речевых актов, структура которых имеет относительно конвенциональный характер (например, поздравление и благодарность); 2) примарные (актуализируются в текстах), «которые рождаются в коммуникативных условиях “лицо-в-лицо” и непосредственно отнесены к “Я – Здесь – Сейчас говорящего”» (вопрос, разговор), и секундарные (производные) жанры, которые «появляются в условиях высоко развитой культурной коммуникации и являются дериватами от примарных жанров (бытовое письмо, дневник, дискуссия)»; 3) тематически специализированные РЖ, к ним относятся жанры речевого этикета (соболезнование, благодарность, приветствие, прощание, пожелание и т. д.) [там же, с. 110–111].

В настоящее время ученые рассматривают РЖ в разных аспектах: речеведческом (Т. В. Шмелева и др.), лингвопсихологическом (К. Ф. Седов), системно-лингвистическом (М.Ю. Федосюк), стилистическом (М.Н. Кожина), герменевтическом (Г. И. Богин), когнитивном (А. Г. Баранов).

Некоторые исследователи полагают, что необходимо разграничение жанров, требующих специальной подготовки, и жанров, используемых в типичных, неофициальных ситуациях (О. Б. Сиротинина, К. Ф. Седов и др.). О. Б. Сиротинина пишет: «.. один и тот же жанр может быть чисто речевым при отсутствии специально спланированного, сознательно использованного построения речи и употребления в ней определенных языковых средств и риторическим – в случае сознательного планирования и употребления тех или иных средств (подчеркнутая вежливость просьбы, подчеркнутая императивность приказа и т. д.)» [290, с. 28]. Подобное противопоставление жанров вызывает вопрос, могут ли быть риторические жанры неречевыми.

К. Ф. Седов предлагает иной вариант классификации: риторические жанры/нериторические жанры, где «риторические жанры – это способы оформления публичного, по преимуществу “внепрактиче-ского”, социально значимого взаимодействия людей», нериторические жанры «обслуживают типические ситуации неофициального, непубличного, бытового по преимуществу поведения, которые имеют характер естественного, бессознательного (помимовольного) взаимодействия членов социума)» [284, с. 20]. Как известно, риторические жанры (судебные, политические, эпидейктические) изучались начиная с античных времен.

М. М. Бахтин речевые жанры делил на первичные, реализующиеся в повседневном общении, и вторичные, реализующиеся в сфере научного, делового общения, а также относящиеся к жанрам художественной речи.

Рассматривая текстовую природу речевых жанров, М. Н. Кожина отмечает, что «по отношению к однословным высказываниям вряд ли можно говорить о композиции; кроме того, стихийность, широкая стереотипность, даже клишированность многих высказываний (особенно этикетных) в ходе реплицирования в разговорной речи трудно сопоставима с продуманной композицией, стилем. <…> Справедливое в отношении первичных РЖ утверждение, что “мы говорим высказываниями”, вряд ли справедливо в отношении вторичных РЖ…» [145]. Заметим, М. М. Бахтин предостерегает: необходимо отличать высказывание как единицу речевого общения от предложения как единицы языка.

Нельзя не сказать и о подразделении жанров на информативные (цель общения – сообщить о чем-либо) и фатические[25 - Фатическое общение мы подробнее рассмотрим в разд. 1.5.] (коммуникативная цель – установить и поддержать контакт, само общение) (Т. Г. Винокур, В. В. Дементьев, М. В. Китайгородская, Н. Н. Розанова, К. Ф. Седов, Н. И. Формановская и др.). К. Ф. Седов отмечает: «Генеральной фатической интенцией является удовлетворение потребности в общении – кооперативном или конфликтном, с разными формами, тональностью, отношениями <…> в реальной речевой практике информативная и фатическая иллокуция тесно переплетены в рамках любого жанра. Поэтому, классифицируя речевые жанры, мы можем говорить лишь об их тяготении к информатике (информативные по преимуществу) или – фатике (фатические по преимуществу)» [284, с. 20–21].

Различные подходы современных ученых к характеристике речевых жанров убеждают нас в том, что до сих пор не сложилась общепринятая трактовка понятия речевых жанров и типов их классификации. В. Е. Гольдин справедливо замечает: «Понятие жанр речи “втиснуто”, если так можно выразиться, между понятиями речевого акта, текстового типа, тональности общения и некоторыми другими» [81, с. 5]. Так, одни исследователи рассматривают речевые жанры, делая больший акцент на одном из участников коммуникации – адресанте, говорящем (Н. Д. Арутюнова, Т.В. Шмелева и др.), что не поддерживается другими (В. В. Дементьев, М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова и др.), считающими недопустимым «крен в сторону говорящего» [95, с. 48]. На важность роли адресата, занимающего «активную ответную позицию», указывал М. М. Бахтин, то же отмечают и современные ученые. Так, О. Б. Сиротинина подчеркивает, что речевой жанр складывается «в реальном восприятии общения», то есть «прежде всего с точки зрения получателя речи» [290, с. 27]. Многие ученые (А. Н. Баранов,

В. В. Дементьев, М.В. Китайгородская, Г.Е. Крейдлин, Н.Н. Розанова, К. Ф. Седов, О. Б. Сиротинина и др.) вслед за М.М. Бахтиным, называющим диалог «классической формой речевого общения», считают, что «разведение» диалогических единств реплик (например, просьба/ отказ или согласие) по разным РЖ «приводит к разрыву их текстового единства (как формального, так и содержательного)» [142, с. 23]. Так, Н. Д. Арутюнова, описывая жанры общения, выделяет пять типов диалога: информативный; прескриптивный (предписывающий определенные правила ведения диалога, регламентирующий употребление языковых единиц в речи); обмен мнениями в диалоге с целью принятия решения или выяснения истины (спор, дискуссия); диалог, имеющий целью установление или урегулирование межличностных отношений; праздноречевые жанры [24]. А. Г. Баранов, «спасая диалог как первичный в генезисе тип текста», развивает бахтинскую классификацию речевых жанров, выделяет первичные простые (они близки речевым актам) и сложные речевые жанры (они равны диалогическому тексту), вторичные простые (функционально-смысловые элементарные тексты) и сложные («тексты, включающие низшие речевые жанры в трансформированном виде») [33, с. 8].

Другие исследователи, представители лингвистического изучения РЖ (В. В. Дементьев называет это направление генристикой), речевой жанр считают тождественным речевому акту (высказыванию), единице речевого общения (А. Вежбицкая, Дж. Остин, Дж. Серль и др.). А. Вежбицкая полагает, что замена понятия «речевой акт» на понятие «речевой жанр» разрешит существующие проблемы, она пишет: «Я думаю, что для выхода из тупика <…> в теории речевых актов следует начать именно с перенесения акцента с понятия “речевой акт” на бахтинское понятие “речевой жанр”. <…> Слово “жанр” все же лучше, меньше вводит в заблуждение, чем слово “акт”. <…> В результате исследование речевых действий человека часто превращается (чтобы не сказать: “вырождается”) в исследование типов предложений – в особенности тех типов предложений, которые специализировались как орудия определенных жанров» [58, с. 101]. Однако другие ученые (М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова, М.Ю. Федосюк) высказывают иную точку зрения: отождествление жанра и РА не вполне правомерно, так как «это явления разного порядка»: «если РА, являясь действием одного из ПК [партнеров коммуникации] (вставлено нами.– 3.К.), относится к самому процессу коммуникации, то жанр представляет собой ее и р о д у к т, текстовое воплощение» [112, с. 23].

Полемика вокруг терминологического определения РА и РЖ и их взаимосвязи приводит специалистов (М.Н. Кожина – 1999, В. В. Дементьев – 2007 и др.) к выводу, что, несмотря на существующее сходство между РА и РЖ (они являются единицами процесса языкового общения и речевой деятельности), несмотря на стремление ученых выйти за рамки абстрактной системы языка в живую практику речевого общения и изучать эти единицы в контексте экстралингвистических факторов (интенции адресанта, отношения говорящего и слушающего, содержание РА и РЖ, условия и обстоятельства их производства, ситуации общения) [146, с. 53–54], все-таки РЖ существенно отличаются от РА, а именно: а) в теории речевых актов (ТРА) рассматривается грамматический аспект, РА «привязаны» к грамматике языка, изучаются предложения в определенных условиях, функционирование РЖ исследуется в условиях коммуникативных ситуаций; б) в ТРА трактовка речевого общения строится на основе психологической позиции, а в РЖ – на социологической основе; в) РА всегда соотнесен с лицом говорящим, на первый план выступает воздействие говорящего на адресата, а в основе теории РЖ – диалогическая природа коммуникации, ориентация на взаимодействие; г) РА трактуется как действие, отдельная реплика в диалоге, РЖ может состоять из нескольких РА (в большей степени это относится к вторичным РЖ). М. Н. Кожина пишет: «Положение о том, что РЖ отечественный аналог РА, лишь в какой-то мере справедливо, по нашему мнению, относительно первичных РЖ (но не вторичных)» [146, с. 59].

Сравнивая генристику и жанрологию, В. В. Дементьев, с одной стороны, утверждает, что для прагматического жанроведения характерно признание равной степени важности фактора адресанта и фактора адресата, более пристальное внимание к психологическому аспекту коммуникации (в противовес преобладающей ориентации на логику и грамматику), а также большая ориентация на социолингвистический аспект, на социально-культурные условия коммуникации. С другой стороны, он отмечает, что в прагматическом жанроведении языковым явлениям отводится «служебная роль», в этом он видит «главный недостаток прагматического жанроведения», «РЖ и язык не тождественны, но имеют общую коммуникативную природу», поэтому целесообразно объединить их в «синтетическое» направление теории речевых жанров – «коммуникативную генристику», «где рассматривались бы как диалогические, так и лингвистические аспекты речевых жанров» [95, с. 50–52].

В рамках нашего исследования актуальны следующие обозначенные выше направления теории речевых актов и теории речевых жанров: как мы определили выше, речевой поступок являет собой речевое действие (речевой акт), выполняющее воздействующую функцию с целью нравственного влияния на собеседника, поэтому: а) результат, эффективность диалога/монолога будет зависеть от умения говорящего создавать высказывание с учетом всех составляющих коммуникативной ситуации, прежде всего адресата, а также психологического и социального факторов КС, обеспечивающих взаимодействие участников общения; б) РП может состоять из одного или нескольких РА; в) РП реализуется как в первичных, которые, на наш взгляд, включают в себя риторические средства и приемы создания высказывания, так и во вторичных речевых жанрах. Речевой поступок как явление коммуникативное воплощается в конкретные речевые жанры, которые естественно связывать «с категорией ситуации как формы, структуры события» [80, с. 32].

Как видим, классификация, типология речевых жанров еще в стадии формирования, вопрос о критериях выделения жанрообразующих признаков и о методах описания речевых жанров остается открытым, поскольку исследователи предлагают учитывать разные жанрообразующие признаки. Обратимся к характеристике отдельных систем описания РЖ.

Наиболее продуктивными, на наш взгляд, являются подходы к описанию РЖ, предложенные Т. В. Шмелевой, М. В. Китайгородской и Н. Н. Розановой, К. Ф. Седовым. Рассмотрим основные направления в описании РЖ этими авторами.

Модель речевого жанра Т.В. Шмелевой включает семь конститутивных признаков [352, с. 91–96]:

коммуникативная цель (ей отведено первое место среди всех параметров РЖ), позволяющая выделить четыре типа РЖ: цель информативного жанра – предъявление/запрос, подтверждение/опровержение информации; цель императивного РЖ – «вызвать осуществление/неосуществление событий, необходимых, желательных или, напротив, нежелательных, опасных для кого-то из участников общения»; цель этикетного РЖ – «осуществление особого события, поступка в социальной сфере, предусмотренного этикетом социума», и цель оценочного РЖ – «изменить самочувствие участников общения, соотнося их поступки, качества и все другие манифестации с принятой в данном обществе шкалой ценностей» [там же, с. 92];

образ автора, информация о нем как об участнике общения, причем эта информация, как подчеркивает Т. В. Шмелева, «заложена» в типовой проект речевого жанра, обеспечивая ему успешное осуществление. Концепция автора проявляется в таких аспектах, как социальная роль и социальный статус (или позиция), авторитет и полномочия, заинтересованность и осведомленность и др.;

образ адресата, может быть адресат-исполнитель, адресат-подчиненный, адресат-конфидент и др. Для коммуникативного облика адресата речевого жанра важно не только то, какими предварительными знаниями о ситуации он обладает, но и каково вообще его представление о мире и принципах общения;

образ прошлого и образ будущего, показывающих взаимосвязь предшествующих и последующих ситуаций общения в условиях конкретного коммуникативного события; в аспекте фактора прошлого речевые жанры могут быть инициальными, то есть способными начинать общение, и реактивными, то есть являющимися реакцией на другие жанры. Фактор будущего предполагает дальнейшее развитие речевых событий, воплощающееся в появлении других речевых жанров;

тип диктумного (событийного) содержания, влияющий на выбор участниками коммуникации того или иного РЖ в условиях конкретной ситуации общения; жанрообразующий признак диктумного содержания обращен к внеречевой действительности. Одно и то же диктумное содержание может быть представлено, как замечает Т.В. Шмелева, в различной «жанровой оправе». Важными признаками диктумной информации при формировании РЖ являются временная перспектива диктума (жанры с перфектной и футуральной перспективой диктума), характер актантов и отношения актантов и участников речи, существенен также фактор оценки диктумного события, противопоставляющий императивные жанры, например: разрешение и запрет, приказ и совет, а также отрицательную (например, для РЖ жалобы или упрека) и положительную (например, для РЖ похвалы, комплимента) оценки;