Хроники Смирнова

– Пойдём! Я же не зря туфли брала!

Она быстро одела бежевые брюки, красивое серенькое пальто, подчёркивающее её стройную фигуру, и туфельки на каблуках, которые, правда, не лучший вариант для зимы.

Виктор просто выложил камеру и диктофон, не меняя никакой одежды.

Они вышли из отеля и стали бродить по Подолу в поисках хорошего ресторана. Анна глубоко вдыхала морозный свежий киевский воздух, стабильно отдававший жжёной резиной, и с каждым вдохом похмелье проходило.

Они наткнулись на симпатичное заведение на Контрактовой площади – центре Подола. К этому моменту Анна почти протрезвела, и тот похмел, который наблюдался ранее, как рукой сняло.

Они вошли в ресторан. Его интерьер впечатлял – вся мебель была старой, но в хорошем состоянии, чопорные официанты в блестящих туфлях и панорамные окна. Парочка села прямо возле одного из таких окон, чтобы любоваться площадью.

Сделав заказ, Смирнов достал сигарету и закурил, ловя на себе осуждающие взгляды клиентов ресторана. Площадь казалась тихой и спокойной. Более того, на ней расположилась новогодняя ярмарка, которая создавала атмосферу праздника и рассеивала воспоминания о протестах, что шли совсем неподалёку.

Виктор и Анна неторопливо поедали обед. Никольская долго расспрашивала её парня о произошедшем на протесте.

– Понимаешь, это всё очень сложно. Там настоящее месиво. – говорил Виктор, тщательно прожёвывая еду – Толпы людей: одни с пулями и дубинками, другие с простыми камнями и цепями.

– Пулями? – удивлённо переспросила Анна

– Да, резиновыми. Но они бьют больнее, чем обычные. Их вес компенсирует недостаток в уроне, и когда в тебя влетает кусок очень твёрдой резины на огромной скорости, то он не создаёт ранение, но синяк остаётся такой, что мама не горюй!

– По тебе попали?

– Нет, я быстро убежал.

– Тогда откуда разбитая губа и кровь из носа?

– Я убегал с протеста, чтобы не попасть под горячую руку полиции, а пока бежал по улице, меня поймали другие полицейские, подумав, что я протестант. Ну там меня и… ты поняла.

– Ясно. А как же камера? Они разве не могли понять, что ты журналист по камере?

– Понимаешь, нужна лицензия.

– Ты её не взял?! – Анна резко перебила Виктора

– Мне предлагали, но я как-то и не подумал…

– Надо было брать!

– Да я уж понял…Ладно, как есть. Мне сказано больше туда не соваться.

– А что мы будем делать ещё два дня?

– Не знаю. – вздохнул Виктор

К вечеру они закончили трапезничать (что необычно) и расплатились, после чего стали ходить вдоль ярмарки. Яркие гирлянды, пёстрые флажки, люди в костюмах Деда Мороза – это заставляло не думать о Майдане, но разбитая губа Виктора не давала об этом забыть.

Анна, крепко держа Виктора за руку, волновалась за него и предложила пойти погулять, на что Смирнов ответил согласием. Они медленно, никуда не торопясь, рассекали по Подолу. С горки доносился шум протестов, со временем ставший привычным для ушей. Крики людей, громкие хлопки плотно сходились с тихими звуками Подола. Необычно.

Смирнов любовался старой царской застройкой, увешанной рекламой. Причём рекламы было больше, чем в Москве. Он закурил и обнаружил, что пачка сигарет пуста – нужно покупать новую.

– Зайдём в магазинчик какой-нибудь по пути? – предложил Виктор

– Зачем тебе?

– Надо сигареты купить, может ещё что-нибудь вкусное найдём.

– Пошли!

Смирнов взял Анну под руку, и, слегка прихрамывая, он направился по улице в поисках продуктового магазина.

Вечерело. Становилось всё темнее и темнее. Яркие вывески рекламы слегка ослепляли прохожих. Вот высветилась табличка «Продукты», туда и направилась парочка.

Виктор взял себе три пачки сигарет, причём не обычных, а каких-то европейских, толстоватых, каких в России не сыщешь. Он опробовал новинку, после чего выбросил окурок в урну и серьёзным голосом эксперта вынес вердикт:

– Эти сигареты слаще, чем наши. – важно заметил он – Именно табак другой. Не могу сказать, что наши хуже, но и эти им не уступают.

– Ясно! – бодро ответила Анна.

На самом деле она всегда слушала его изречения, даже если тема была самой неинтересной. Никольская осознавала, что он, как журналист, хочет выговориться, высказать свои мысли вне статьи, в простом разговоре. Анна знала, что своим вниманием к его «вердиктам» она делает Смирнову приятно.

К этому моменту на улице и вовсе стало темно. Наступил вечер, но с виду это была глубокая-преглубокая ночь. С неба падал крупными хлопьями снег, однако мороза в воздухе не было. Была приятная прохлада, причём ничего не таяло, особой грязи под ногами не наблюдалось. Это смутило Виктора.

В Москве при такой температуре с каждым шагом брюки становились бы грязнее, и капли отлетали от месива с громким всхлипом.

Виктор и Анна направились к отелю. Они шли по брусчатке, по той самой улице, где утром Смирнов спас человека. Наверняка тот парень вынес важный для себя урок, что митинги – опасная штука. А может он, наоборот, решил отомстить за причинённую боль и снова вернулся на площадь…

С горки всё также слышались взрывы газовых гранат и хоровое пение произведений «Океана Эльзы». Как будто у них, украинцев больше ничего нет. Да, это популярная группа, но это не повод выставлять её, как национальные песни. Вакарчук точно не знал, что его песни, написанные о любви, об отношениях стали стимулятором протестов. Хотя, поговаривают, он лично на протесты ходит.

Анна и Виктор зашли в отель, и, проходя мимо стойки регистрации, парень произнёс:

– Ань, иди в номер. Я через минуту подойду!

– А что такое?

– Сюрприз! – заманчиво прошептал Смирнов

– Ну хорошо! Только не задерживайся.

Виктор подбежал в бар, что находился рядом с общим залом-рестораном. Там сидело много мужчин, именно мужчин в строгих смокингах и сигарами в руках. Они из себя Черчилля корчат? Бедолаги. Им, видимо, не понять, что толстая сигара в руке и рюмка коньяка не делает из них магнатов-олигархов. На самом деле все понимали, что это – обычные местные жители, сбежавшие на время от протестов в отель, а костюмы они одели, чтобы сделать из себя иностранцев. Это не удалось, но никто не выдавал друг друга.

Данные персоны важно сидели с газетами в руках, медленно выкуривали сигары и то и дело поглощали рюмку горячительного за рюмкой. Когда они расходились по номерам, то на барной стойке их ждали длинные чеки, в конце которых жирным текстом была напечатана цена. Совсем не маленькая цена. Даже по меркам Москвы. Однако данные люди с невозмутимым видом откидывают купюры, показывая своё безразличие к трате денег. Мол, их у них много, и какие-то пять тысяч гривен для них ничто.

Смирнов попросил у бармена три бутылки шампанского, бутылку красного французского вина и пузырь с водкой. Виктор расплатился и взял все эти ёмкости кое-как между пальцами, после чего гордо двинулся в номер. Люди, сидящие в зале, с широко открытыми глазами глядели вслед Виктору. Какой-то любопытный тип спросил бармена:

– Сколько он отдал?

– Восемь тысяч.