Пеший камикадзе. Книга вторая. Уцелевший

– Ты заслужил такой?

– Кто–то скажет: нет; а кто–то – да, тем, что смог преодолеть… Я получил берет за военные заслуги и по причине неспособности заслужить его в честной борьбе, на квалификационном экзамене. В сердце спецназовского братства тоже два лагеря: те, кто проявили свой дух и выдержали кровавый экзамен и те, кто – нет, и получили заветную реликвию спецназа, знак наивысшей доблести, через страданья и боль ранений…

– Чего вдруг название такое? Краповый? Красный, что ли?

– Тёмно–красный. Символизирует берет, окраплённый кровью, потерянной бойцом во время сдачи или в бою.

– Ясно. – Ответ для Пескова был исчерпывающим. – В батальон?

– Да. Куда ж ещё?

– Можно сгонять на аэропорт, поглядеть?

– Наверное, в другой раз, Вить…

– Тогда – по домам?

Бис снова с интересом пялился по сторонам, чувствуя бессилие и опустошение от разговора, в котором, казалось, высказался обо всём и устал, решив, что наступило время помолчать, но Песков не смог высидеть в тишине и минуты.

– Знаешь, Егор, я чувствую, что у нас здесь тоже два лагеря: первый – те, кто уже воевал – типа тебя – «афганцы», «чеченцы»; вторые – кто никогда не воевал: вроде – меня; не все построено на братстве, но, все как родные… Почему?

– Те, кто сейчас здесь – сообщество недовольных в окружающем его социуме людей, ничего не знающих о войне как явлении, как событии, не знающих о природе войны ничего… не понимающих и не принимающих тех, кто знает войну как обычную жизнь…

– Уже спрашивал и всё же ответь: вернувшись с войны, ты же смог адаптироваться в привычной жизни?

– Не знаю, – задумчиво произнёс Егор. – Однажды я решил для себя: найдёшь достойную работу – куда ушёл утром, вернулся вечером, на другой день снова, два выходных, отпуск – приспособишься к изменяющимся условиям; будешь жить в семье – сможешь окружить всех любовью, заботой, на своих ладонях вырастишь детей, будешь любим и счастлив – адаптировался! Но, иногда заползёт тоска за ворот и обязательно вспомнишь прошлое, что–то такое, что утащит тебя туда за мозги, где испытал наихудшие условия, видел смерть боевых друзей, боль и ужас и был необъяснимо счастлив – затоскуешь, запьешь, заплачешь, закуришь и покажется весь этот ужас такими сладкими, что забываешь о счастье, которое в доме, потому что там, на войне – всё, и счастье – было простым: вон – враг, вот – брат!.. Вспомнишь, когда был, как Джеки Чан: выкинешь двойку, блок, уширо маваши, рявкнешь… оглянулся, а рядом из того счастья никого, ни брата, ни врага – напротив… Всё! Тихо, солдат, успокойся! Войне конец! Задания нет… Вернёшься в дом, где семья с каждой зарплаты как проклятая откладывает в носок денег на отпуск, а наступит лето – достанешь, разложишь, посчитаешь – а там семнадцать тысяч… Адаптироваться к жизни после войны можно только храбрясь на словах и напрягаясь убогим телом, но какая будет у твоих слов интонация и как будет при этом биться сердце в груди – вопрос открытый! Почему мы здесь, на войне, так счастливы? Потому что однажды ослепли и счастье другого не увидели! Кто–то никак не устроится в жизни, кто–то не может в работе, а кто и вовсе – в этой вселенной. Кому–то счастливой семьи не удалось построить, а кому–то это счастье не удалось разглядеть за войной. И вот – мы здесь!

Виктор Песков, словно был нем, одарил Биса сочувствием и потускнел лицом, как упавшая с неба звезда, будто понял что–то про счастье, а может, знал и тоскливо уставился вдаль, в закатный горизонт. Вечерело.

– Кстати, как погода в Москве? Как семья: жена, сын? – спросил Песков.

– Не знаю, – признался Бис, – не ей звонил…

– А кому? – удивился Песков.

– Важному человеку…

– С женой понятно… Сыну?

– Нет.

– А чего так? Не знаешь номера?

– Знаю, – признался Бис. – Не знаю, что говорить…

– Знаешь, что бы я хотел услышать от своего «козла»? – строго посмотрел Виктор, сказав совершенно понятно: про отца. – Что он меня любит! Это же так просто, да? Мне было бы достаточно слова: люблю!

– Почему решил, что не любит? Наверняка, любит! Может, просто слово ему это сказать тяжело?

Песков задумался.

– Мог бы, другими словами, а если не словами: поступками… Ладно, не обо мне разговор… Давай, звони сыну!

– У меня телефона нет!

– На, – протянул Витька свой в очередной раз, – держи!

Номер сына Егор не знал, знал только Катин – она не давала, не хотела, чтобы отец звонил сыну исключительно когда пьян как свинья и жалок – Егор набрал её десятизначный номер по памяти, с трепетом в горле дождался гудка, будто кто держал его под дульным срезом пистолета, вынуждая совершать трудное действие, и после второго – сбросил.

– Не отвечает… – протянул он трубку назад.

– Оставь себе, – сказал равнодушно Витька. – Вдруг перезвонит? У меня есть второй…

– Вить, где можно взять пистолет?

– Ты чего? Проблемы?

– Вроде того…

– Серьёзные?

– Могут быть – да. Хочу быть готов.

– Согласен, – задумался Песков. – Можно, перетереть с Медведчуком… Я сегодня поговорю…

– Если не трудно… Дело срочное и безотлагательное!

– Договорились: сегодня же спрошу, отзвонюсь!

– Куда отзвонюсь? – ошалел Егор. – Ах, да! – махнул он телефоном в руке. – Забыл уже… Конечно, звони!

Вечером вновь явился Аллагов.

– Поговорить можем? – сказал он.

– Я устал, Аллагов! Что тебе нужно? – дважды пожалел Бис, что безоружен и ко всему был уже в постели без искусственных конечностей. – «Чёрт, чёрт!» – выругался он в голове, сведя брови. – Когда уже поймёшь: для разговора не ходят по двое, к тому же по ночам!

– Я один пришёл, – обиделся чеченец. – Разговор серьёзный к тебе…

– Разве есть о чём? – жёстко ответил Бис.

– Зачем так говоришь, а?! – важно сказал Муса. – Поговорим без нервов?

Бис поднялся, откинув простыню, принял сидячее положение на кровати, умышленно оголив отсутствующие части тела. Аллагов сильно смутился: зрелище было не для слабонервных, но и привычному, приятным бы не показалось. Егор не мог не заметить и молча позлорадствовал над такой реакции чеченца, выкладывая рядом с собой на кровать из дорожной сумки протезы руки и ноги.

– Ну, говори, – натянул Бис на культю манжету.

– Короче, доун, я узнал тебя! – сказал Муса. – Я поклялся: узнаю кто ты, что ты? Я за тебя всё выяснил!