Пеший камикадзе. Книга вторая. Уцелевший

– Хочешь горячего чаю? – неожиданно предложил Песков, окончательно пробудившись и усевшись на скрипучей кровати, как птица на жердь.

– Есть чайник?

– Термос. – Уточнил Песков. – Организм я – молодой, встаю по ночам, пожрать… – объяснил он. – Дома так делал. Пожрать, конечно, нету… Но, тут – и кипятку будешь рад!

Соглашаясь, Егор кивнул.

– Я – из Воронежа. А ты? – получил Егор в руки чашку вместе с вопросом.

– Москва.

– Никогда не слыхал… А где это? – неожиданно признался Виктор, казалось, искренне, но тут же расплылся в дружеской улыбке. – Шутка такая!

– Егор улыбнулся сквозь парящую чашку.

– Я здесь уже третьи сутки. Думал, день–два и сменим локацию. Ни шиша! Смерть, как надоело ждать – пора бы на передовую!

– А лет тебе сколько? – спросил наконец Егор.

– Двадцать три… – подул в свою Песков. – А что? А тебе?

Егор внезапно осознал, что новый сосед, несмотря на располагающую отзывчивость и доброжелательность, с утра слегка казался навязчивым, и уже изрядно утомил. А может, препятствием была непреодолимая пропасть, на дне которой лежала разбитая вдребезги опытность жизни Егора и разочарование в ней, и чрезмерная разница в возрасте.

– Тридцать шесть, – хмуро признался Егор, на мгновение ощутив себя сначала сильно старым, затем – в возрасте Песка, припомнив, что в свои двадцать три тоже оказался на войне, также пил чай, курил под дырявый свод ротной палатки, бесстыдно мог заговорить с едва знакомым человеком, без сожалений дубасил солдат, и даже, как будто ощутил ещё не ампутированные руку и ногу. Неожиданно подумал о Кате. Представил как за это время подрос сын и постарели родители. Почувствовал, как неприятная тоска защемила что–то в груди. И также быстро, за миг, осознал горечь всего происходящего с ним сейчас. Так и застыл, ссутулившись, на кровати с остывающим кипятком в бесчувственной руке.

Ротный Жорин появился в карантине ровно в восемь.

– Готов? – спросил он как перед экзаменом, добавив. – Комбат ждёт…

Егор бойко поднялся и суетливо пошёл следом, но уже на лестнице тяжело преодолевая пролёты двух этажей, будто серьёзные препятствия, почувствовал шаткость. Спуск на протезе по лестнице был немногим легче подъёма в силу конструктивных особенностей протеза, но сейчас – это было чувство совершенно иного характера.

– О! А с виду цел! – развёл руки Ходарёнок, словно хотел заключить Егора в объятья, но попятился назад пока не обрушился в кресло за столом. – Хорош! Нечего сказать, хорош! И генерал твой – тоже! – оглядел Ходарёнок Егора с головы до ног, прежде чем предложил присесть.

– Спасибо. Постою, – отказался Егор, решив, что предложение сделано из сочувствия к нему. Как инвалиду. А он – нет. Он – давно, без каких–либо признаков инвалидности, стоя, с двумя пересадками, преодолевал расстояние от станции метро «Красносельская» до «Динамо». Да мог и больше, решил Егор, припомнив Нью–Йоркский марафон восьмилетней давности и пеший марш на два километра на новеньком тогда ещё только подаренном «умном» протезе. Выстою – решил.

– Ну и наебали вы меня со своим генералом! Молодцы! – Ходарёнок, сузив озорные глазки, растянулся в жутковатой улыбке, оголив белозубый рот, отчего его неопрятно остриженная борода с усами разъехалась по щекам как будто на лицо натянули ежа.

– Если честно, генерал здесь не причём, – всерьёз сказал Егор. – Это была моя идея… Моё желание.

– Как ты уговорил–то цельного генерала на такую аферу? – продолжая ехидно улыбаться, сказал Ходарёнок, внимательно разглядывая Егора, словно представлял без всего лишнего, мешающего – одежды, протезов – в том виде, каким его собрали хирурги. А опомнившись, добавил. – Нет, ты всё–таки присядь. Разговор предстоит долгий.

Егор осторожно опустился за стол напротив, положил перед собой руки и – чтобы те нарочно предательски не задрожали – сцепил в замок такого завораживающе–фантастического вида, как если бы руки пожали люди двух разных миров или прошлое обратилось в будущее за секунду в одном человеке. Стоявший позади Жорин, молча, как если бы предложение касалось и его, опустился за стол рядом, скосившись на чудо–протез.

– Послушай… Как тебя?..

– Егор, – в ту же секунду назвался он, словно ждал этого вопроса всю тяжёлую бессонную ночь.

– Честно признаюсь, – сказал комбат, – я не очень понимаю, что с тобой делать? Ты, молодец, конечно, приехал. Настроенный, вижу, решительно. С виду – не глупый и, верю, знаешь не понаслышке, что здесь творится. Идёт война… Ты же воевал?

Егор кивнул.

– Чечня?

Егор кивнул снова.

– И конечности потерял на войне? Подрыв?

– Да, – признался Егор, чтобы не казаться безмолвным болваном.

– Сказали, опытный сапёр… Саперы нам, безусловно, нужны… Но, как же так вышло? – мотнул головой Ходарёнок, глазами указав на руки.

– Ошибся, – обычно, без сожаления, произнёс Егор.

– Ошибся… – раздосадовано повторил Ходарёнок. – И вот, ты здесь?.. Не боишься ошибиться второй раз? Зачем тебе это? Только давай честно – без геройства: не сорок второй год на дворе, не Москва же в огне, и ты – ну, никак не Маресьев…

– Бис – моя фамилия, – согласился Егор.

– Да к чёрту твою фамилию! – совсем беззлобно сказал Ходарёнок, как если бы его прервали на полуслове. – Как ты собираешься воевать безрукий и безногий… Тьфу, прости, Господи! – извинился Ходарёнок, то ли за то, что вспомнил чёрта, то ли представил оторванные конечности, или наоборот, отвратительного вида тело без них. То ли за то, что никак не получалось подобрать нужное, характерное для безрукого и безногого человека слово, необидное, но ёмкое, способное заменить любое из тех, что бессовестно лезли на язык. – Ну? Как ты представляешь себе это?! Харчи варить – и то две рученьки нужны… – вдруг ласкательно и бережно заговорил комбат. – Согласен со мной?

– Не согласен… – негромко, но довольно жёстко сказал Егор. – Вы меня разубедить хотите? Или в Маресьеве заинтересованы больше, чем в сапёре, потому что танцоры требуются? А может, повара? – с трудом сохраняя ровность голоса, сказал Бис. – Я не по этой части… И вот, мои ноги! – помогая руками, Егор вывалил протез из-под стола на соседний от себя стул, – а это – руки! – громыхнул он протезом по столу, да с такой силой – не рассчитав высоты, что Жорин вздрогнул и шумно выдохнул, будто бы успев задремать. – Может, мне «Барыню» станцевать в доказательство своей нормальности?!

– Спасибо. Не надо… – растерянно сказал Ходарёнок. – Мне, конечно, плевать, чем ты мотивирован на войну, но раз ты здесь – значит, нет плана – делать это в одиночку. О вашей спецназовской идеологии про «боевую единицу» я не так давно слыхал… – заметил комбат маленький фрачный знак на лацкане куртки, – …но, ты пришёл к нам! А мы, как подразделение, как единый боеспособный живой организм, должны быть уверены друг в друге, поддерживать плечом и огнём, и доверять на все сто процентов, на триста шестьдесят градусов! А как – в случае чего – другие смогут доверить тебе свои жизни, в том виде, в котором ты сам уязвим? Подставиться самому – полбеды, подвести ребят – последнее дело, осознаешь?

– Осознаю, – произнёс рассудительно Егор. – И довольно трезво оцениваю сложившуюся ситуацию и свои возможности! Ну, тогда и вы судите объективно: боевых навыков и опыта у меня – больше, чем у большинства ребят, с кем я успел познакомиться в карантине… Они, «в случае чего», – Егор выразительно произнёс последние слова, предполагающие по замыслу Ходарёнка внезапное развитие различного рода неприятностей, – уязвимы не меньше моего и не застрахованы от гибели…

– Послушай, – прервал Егора комбат, – ты прав! Абсолютно прав! Только твоя ситуация во много раз сложнее, и сложна она тем, что нет у меня такого права, не могу я навязать тебя кому–то из командиров. Ну, не по–людски это будет. Вот, спроси Игната – возьмёшь его в свою роту?

Утомленный Жорин с трудом разлепил глаза, как полагал Егор, после ночной пьянки.

– Чего ему делать у меня? – пробормотал он, с видом, в понимании Егора, далеко не представляющим офицера или командира. Так мог выглядеть шахтёр или бригадир шахтёрского звена – с большой–большой натяжкой, и не после тяжёлой попойки, а после тяжёлой ночной смены под землёй.

– Ты, командир, решай! – сказал комбат.

– Нечего решать. Не подходит он мне.

– Видишь? – обратился Ходарёнок к Егору. – Мало кто представляет: что ты будешь делать и каким тебя наделить функционалом, ввиду твоей неполноценности… Тьфу, ты, чёрт… как ещё сказать–то – иначе?!

– …Ограниченности, – подсказал Егор.

– Точно: ограниченности! – согласился Ходарёнок и, тут же, забыл. – Пойми ж ты: вчера карантин смотрел на тебя с восторгом, а завтра – как на печальный результат того, что может случиться с каждым – так себе мотивация, скажи?

Егор заёрзал на месте.

– Могу предложить работу в тылу, – намеренно, с прицелом на характер, сказал Ходарёнок, – согласен? – забарабанил комбат шариковой ручкой между пальцев.

– В тылу?! – искренне возмутился Егор, на секунду окаменев от услышанного. – Нет… Так не пойдёт… Я ж!.. – проглотил он возмущение. – Устройте мне экзамен по основным видам боевой подготовки?! Тестирование – если угодно?! – лихорадочно стал предлагать Бис. – По итогу – примите решение: где я буду полезен! Слово офицера даю, это точно будет не тыл!

– Не будет никаких экзаменов! – сказал комбат, оборвав барабанную дробь. – Не время сейчас этим заниматься! В таком случае проведём честное голосование… – решил он. – Если, кто из ротных командиров согласиться взять тебя – препятствовать не стану…