Имя вам Номер четыре

– Это Эдуард, – прозвучал спокойный размеренный голос.

– Эдуард? – после секундной заминки, она позволила себе добавить радостные нотки в следующий вопрос. – Какими судьбами?

– Думаю, мы с тобой достаточно знакомы, чтобы знать номера друг друга, – как будто бы улыбнулся он. Не услышав сразу подтверждение своему предположению, поспешил исправить ситуацию. – Если ты, конечно, не против!

– Нет, что ты! – окончательно включилась в беседу Сафия. – Согласна, что достаточно, – наконец она дождалась от него такого шага! Какой чудесный вечер! Вот что выше пирожков и горячительных напитков!

– Как дела? Что делаешь? – теперь голос Эдуарда слышался приглушенно, сосредоточенно.

– Хорошо все, с работы вышла, иду к метро. А ты? – в голове Сафии закрутились сценарии.

…А что, если он предложит встретиться? Сейчас уже темно, поздно, не получится. А предложит ли завтра? Ну завтра уже форум, вряд ли они рано освободятся, а поздно я никуда не выберусь. Да и рано я в выходной день тоже никуда не выберусь. Хоть бы предложил в понедельник! А пробудет ли он столько дней здесь?..

– Сегодня днем прилетел, с аэропорта заехал к другу. Думал, отдохну, но решил не тратить драгоценное время в столице на то, чем могу заняться дома, – с задором говорил Эдуард.

– Прозвучало так, будто тебе восемнадцать лет и ты впервые вырвался на свободу, – рассмеялась Сафия.

– Так и есть: в душе мне восемнадцать, и на свободу я вырываюсь так редко, что все предыдущие разы всегда обнуляются, – весьма логично объяснял Эдуард.

– Ну так и где собираешься летать? – сделала шаг в сторону встречи Сафия.

– Сегодня уже выбор небольшой – прокачусь на взятой машине, а потом заеду куда-нибудь перекусить.

После секундной паузы добавил радостно:

– Ты знаешь, очень хочу покататься по ночному Арбату!

– Слышу по твоему голосу, – Сафия тоже была заражена его радостью.

– Завтра надо будет рано вставать на форум. В выходные пробок ведь не должно быть?

– Нет, машин должно быть меньше, – подтвердила Сафия.

– Я вчера забегался и не ответил тебе. Да и уже решил по прилету набрать, чем тратить время на переписку. И почитал про форум, так тебя там не будет? – спросил Эдуард.

– Нет, там будут только большие боссы, – ответила Сафия и добавила, – но к следующему такому форуму обещаю быть в вашем строю.

– Так, а если не будешь? Нужно заложить какую-то ценность в это намерение, – сказал он.

– Например?

– Например, памятный подарок, – без раздумий предложил Эдуард.

– Я смотрю, за тобой дело не застрянет, – рассмеялась Сафия. – Но ты учитывай, что спор двусторонний. А так как я выиграю, то уже можешь придумать, что мне подарить, – добавила она, чем раззадорила Эдуарда.

– Кстати, у меня с этим туго, поэтому ты придумай и за меня тоже, – предупредил он.

– Да вообще без проблем, – рассмеялась Сафия.

– Ладно тогда, Сафия, поехал я отрываться, – с напускной заносчивостью сказал Эдуард. – Был рад тебя слышать!

– Хорошо, взаимно. – Все-таки не дождалась предложения о встрече! – Приятно повеселиться!

Сафия уже пару минут топталась перед входом в торговый центр и только теперь поняла, насколько сильно замерзли ее руки и лицо. Убирая на ходу телефон в карман, она направилась к кофейне, расположенной на первом этаже. О многом нужно было подумать за чашкой горячего кофе!

Воспоминания о войне

На следующий день Эдуард не объявился – наверное, поздно закончили с форумом. Сафия прокручивала разговор в голове, каждый раз вспоминая какую-то интересную деталь, придававшую, несомненно, новые смыслы произошедшему – со дня их знакомства это была вторая приятная неожиданность.

Вечер воскресенья оправдал ожидания девушки наилучшим образом – Эдуард написал не в рабочей программе, а на телефонный номер Сафии. С каждым сообщением время ответов сокращалось, пока оба не оказались на одной частоте. В какой-то момент на экране телефона Сафии высветился номер Эдуарда.

– Раз уж мы общаемся в настоящий момент, считаю кощунством тратить время на набор текста, когда его можно потратить на само общение, – прозвучало в телефоне вместо «привет».

По мере общения с этим человеком подтверждались и предчувствия Сафии по поводу натуры Эдуарда.

Сафия была убеждена, что для каждого из нас свыше предопределены особенные люди в качестве спутников жизни, пока другие стремительно проносятся и исчезают. Но так или иначе все они меняют нас, немного забирают нас самих и вливают частичку себя. Это люди-настроения, люди-эмоции, люди-стихии. Они становятся для нас всем этим сразу. Люди подобные воздуху. Их хочется жадно вдыхать либо раствориться в их тишине и безмятежности. Они могут разжечь жаркий костер в душе, заставляя потрескивать каждую струнку души, подобно тому, как трещат дрова в печи. Они могут стать спокои?нои? поверхностью воды, отражающеи? тебя самого. В глубины этих вод ты будешь нырять каждыи? раз, когда захочешь бежать от всех остальных людеи?. Это будет и ночное небо, усыпанное далекими светилами, которые остается только созерцать. И летнии? дождь, приносящии? взрыв положительных эмоции?. И стихии, которые могут предстать во всеи? своеи? сокрушительнои? силе, оставляя после себя лишь безмолвие и разбитость… Встретив свою стихию, уже не захочешь кричать об этом. Когда в шумнои? компании или в гостях придет сообщение, которое создаст вокруг тебя совсем другую атмосферу, то это знак – ты в самом центре чьей-то стихии.

Сафия чувствовала, что все вокруг уходит на второй план, как в объективе умелого фотографа, и в центре событий остается только общение с Эдуардом – его чувство юмора, сообщения, присылаемые по одной фразе или вовсе по одному слову, умение слушать и направить – не было сомнений, он обладал притягательностью.

За один вечер они обсудили историю родных земель. Прошлись по временам мухаджирства – переселения чеченцев в Турцию – двинулись к следующей исторической трагедии – депортации вайнахов в далекие и безжизненные пустыни Казахстана, – оттуда оказалось рукой подать к двум чеченским войнам. Впервые Сафии попался человек, который знал больше нее самой: Эдуард, подобно дедушке, – уходил в кладовку и выходил с очередной раритетной вещью, которая таила в себе колорит и историю прошедших времен. В манере присваивать почти каждому историческому событию тон личных переживаний он делился рассказами, а Сафия молча внимала и пропускала через себя. Далеко за полночь, когда очередь дошла до последнего десятилетия истории чеченского народа, обошлись личными историями: не было необходимости обращаться к другим очевидцам событий и к историкам – рана была живой и едва ли перестала кровоточить.

– В первую чеченскую войну отец остался дома: мать и тетки не смогли уговорить его покинуть родной дом, – вспоминал Эдуард. – Человек, не чуравшийся никаких трудностей и сроднившийся с землей – какую бы должность он ни занимал, огородничество и домашний скот занимали прочное и важное место в нашей жизни – он посчитал дезертирством побег от войны. Даже если никогда не держал оружия в руках. И, кстати, такие были сплошь и рядом. А я, тогда пацан шестнадцати лет, как старший ребенок в семье и как сын, не мог оставить отца – во мне текла его кровь. Отказ от своей крови, родовых традиций и привязанности к семье был бы предательством для меня. И если в подростковом возрасте наставления родителей воспринимаются с известной долей скептицизма, то перед страшным лицом внешнего врага одна кровь превращается в живой инстинкт, помогающий выжить. И ты знаешь, выжить не только физически, чтобы вынести живым свое тело с поля войны, в которое превращается реальность, но вместе с этой плотью сохранить не поврежденными самосознание, устои, взгляды на жизнь, дух! – голос Эдуарда звучал как у предводителя, от его слов руки Сафии волнами покрывались гусиной кожей.

Эдуард продолжал, он уже не нуждался и в слушателях – душой он был там, в тревожном маленьком городе, тишину которого нарушил гул появляющихся в небе смертоносных истребителей и грохот сбрасываемых бомб, сотрясавших все вокруг.

– Месяц мы провели с отцом, взяв под покровительство всю округу. Утро начиналось с обхода десятка дворов, в которых тоже оставались старики и мужчины. Весь брошенный скот и птицы из разных дворов были переселены в наш хлев, чтобы легче было о них заботиться. Все, что они давали, мы разносили соседям. Несколько оставшихся женщин готовили нам, чаще всего это был хлеб, запеченный на сухой чугунной поверхности – самый быстрый способ приготовить во время небольших передышек военной техники. Сафия, чтобы понять настоящий вкус жизни, надо попробовать горячий хлеб, намазанный свежевзбитым и успевшим растаять маслом, и горячий чай с кубиками сахара после ночи в подвале. Удивительно, как быстро человек забывает плохое и привыкает к хорошему! – Эдуард запнулся, видимо, размышлял о чем-то своем. Сафия не бралась нарушать ход его мыслей.

– В один день наступил переломный момент. Я ненавижу этот день, этот момент. Накануне мы не спали всю ночь из-за непрекращающегося огня, который сотрясал дома, и казалось, что рассвет мы не увидим. К утру мы были уже сбитыми с толку, потерянными во времени, уставшими от постоянного мышечного, эмоционального и психического напряжения…

Пока отец обходил соседей, я вышел к собравшимся на углу мужчинам и парням чуть старше меня. Это яркое чувство мира и счастья, когда я увидел людей, стоящих в полный рост, не сгибая спин, не прячась ни от кого, – его я помню, как сейчас! Как будто не было войны, и все было как прежде! Соседи просто стояли посреди улицы и вели будничную беседу. И только по мере приближения к ним, когда начали доноситься отрывки «Тlом хир бац боху кхунах»[17 - Войны не выйдет из этого.], «Сих дlадоьрзур ду»[18 - Скоро закончится все.], я вернулся в настоящее. Мы обменялись рукопожатиями, обнялись.

Деха-м дуьйцу ас[19 - Долго, конечно, я рассказываю.], но я хочу, чтобы ты прочувствовала все, что я рассказываю, – как бы возвращаясь в настоящее, сказал Эдуард. – Война размыла всякие границы, и с этим невозможно было бороться: еще пару месяцев назад было немыслимо встать в компанию мужчин старше и на равных вести с ними беседу, а сейчас мы, как изголодавшиеся по еде звери, вышли на охоту человеческого общения.

Увлекшись разговором, мы не сразу обратили внимание на шум приближающихся самолетов, а потом разбегаться стало поздно: они были на подходе. По команде одного из старших мы прижались к ограде, надеясь на невнимательность летчиков, которые могли нас не заметить.

Над нами пролетели три косы смерти, эти железные изваяния птиц. Ирония, не правда ли, сделать машину смерти в форме символа мира и свободы? – задался вопросом Эдуард, но ответ не требовался. – Отбежав от ограды и взглянув в небо, мы увидели, как истребители идут на разворот – явный признак внимательности и исполнительности пилотов! В воздухе раздалось «Дlай-схьай довда!»[20 - Разбегайтесь!], и мы все кинулись в разные стороны. Я бежал, и, казалось, сердце переместилось в голову! Потому что я слышал только его биение! Видел, как руки хватаются за воздух, пытаясь помочь мне бежать быстрее. Видел свои ноги, которые так отчаянно топали по земле, что в ней должны были образоваться кратеры. Глаза, у которых открылась зоркость орла, предусмотрительно замечали все препятствия на пути, чтобы ноги не споткнулись и не потеряли драгоценные секунды на спасение.

Забежал во двор, взбежал по ступенькам в дом, оказался в зале, окна которого выходили туда, откуда обратно летела смерть. Несколько раз я метнулся в разные стороны, – кинулся на кухню, бросился в сторону ванной и обратно забежал в зал – не мог решить, куда спрятаться, – тут голос Эдуарда осекся. Сафия боялась выдать свои слезы и, зажав текущий нос, продолжала вслушиваться в тишину на том конце провода. – Никогда не делился этим воспоминанием ни с кем, – как бы оправдываясь, сказал Эдуард. – Через прозрачный тюль, которым заботливыми руками матери были обвешаны окна зала, я смотрел, как грозно приближаются истребители. Неизбежность придала мне решительности, в голове промелькнула последняя надежда: «Надо встать в дверном проеме, возможно, меня не завалит». И когда я выбрал себе последнее пристанище – дверной проем, обрамленный выкрашенными в белый цвет деревянными наличниками, – губы сами зашептали: «Со кхоьллина волу Аллахl, гечде Ахь суна!»[21 - О, мой Создатель, прости мне мои грехи!], – голос Эдуарда дрогнул. Дальше была тишина, Сафия боялась услышать всхлип, но Эдуард продолжил. – Послышался свист скидываемых ракет, земля пришла в движение, я схватился руками за боковые наличники. В окно самолетов уже не было видно – значит, уже подлетали. Дом затрясся, вокруг начало сыпаться, шум самолетов слился со взрывами ракет. Все это время на фоне не стихал шум пулеметного обстрела и сопровождающий его душераздирающий скрежет металла.

Я закрыл глаза и с обреченностью повторял одно и то же. Я хотел, чтобы все произошло быстро и безболезненно, и где-то глубоко внутри все же надеялся остаться живым! Моя надежда была неуместна в готовом рухнуть на мою голову доме.

И вот все смешалось в одно мгновение: раздался хруст разламывающейся деревянной оконной рамы, одновременно во все стороны со стоном разлетелись стекла, послышался свист чего-то очень быстрого, я зажмурился и весь сжался. Глухой звук – и комнату заполнил шум вращения. Он звучал так отчетливо, как будто только он и существовал во всей Вселенной. Я открыл глаза и с ужасом заглянул через плечо вправо: из стены торчал хвост ракеты, на котором отчаянно вращался пропеллер. В какой-то момент он стал сбавлять скорость вращения, и это стало сигналом, что мне нужно бежать, сломя голову. И снова весь мир переполнило биение сердца, оно стучало у меня в висках. Я спустился с лестницы в два рывка, перескакивая ступеньки.

Моим глазам предстал двор, и я его не узнал: старая яблоня была свалена поперек двора – не двинуться, крыша гаража снесена вместе с одной стеной, от большого дома остались только пару стен и лестница. Все происходило в мгновения – я кинулся на улицу и бежал вдоль домов все дальше и дальше от своего двора.

Я пришел в себя, когда был уже в конце нашей улицы, потребовалось усилие воли, чтобы заставить мышцы перестать сокращаться, неся тело. Успокоившись, я двинулся обратно. Шел медленно – ждал взрыва ракеты. Потерял счет времени и не мог прикинуть, пора ли пропеллеру остановиться или еще нет. В своих раздумьях я подошел к своему двору и увидел, как из нескольких соседних ворот выглядывают люди…

Приближаясь, я увидел, что сровняли с землей не только наш дом, но и соседский. Просто был дом десять минут назад, и нет его. В этом доме, не уезжая, оставались отец и трое сыновей. Старшего из них отец буквально до авиаудара отправил через несколько улиц к родственникам узнать, все ли живы. И вот, я слышу слабые стоны, доносящиеся из-под завалов дома, и обращаюсь к тем, с кем еще полчаса назад стоял и разговаривал, с просьбой подойти и помочь разгрести завалины, и достать человека. Однако, все продолжают все так же стоять на своих местах и выглядывать из-за ворот как загнанные зверьки. В этот момент к этой картине подоспевает старший сын соседа, которого отец отправлял навестить родных. Увидев разрушенный до основания дом и услышав стоны, доносящиеся из-под завалов, он начал плакать. – Сафия слышала дыхание Эдуарда, возможно, его унесло ожившими воспоминаниями. – Я подошел к нему и сказал: «Саlид, хlокху бухахь верг гой хьуна, мохь хьоькхуш? Тlаккха, тlеван цхьа а ваьхьаш воций гой хьуна? Хьоъ хlинца вуохахь, хlара кху бухлахь вуьсур ву хьуна»[22 - Саид, ты слышишь, как он из-под завалов кричит? И видишь, как никто не осмеливается подойти? Если и ты сейчас сломаешься, он останется под завалами.].