Радужная Топь

– Нет, – солгала Эльжбета, отведя глаза. Скромно потупилась. Как батюшка велел. Батюшке виднее, как с Черным Владом разговор вести.

– Учти, у меня слава дурная, – шепнул князь. – Всякое говорят. И о тебе говорить станут. Но земля моя в порядке. Люди живут на ней в достатке. И сам я без надобности зла не сделаю. Потому не бойся. По доброй воле за меня идешь – стерпится новая жизнь. Буду тебе верен, ласков буду. Коли сама другого не захочешь. Мое слово дорогого стоит. Нужно ли тебе оно?

– Благодарю, – стараясь не выдать дрожь в голосе, откликнулась Эля. – Слова твоего мне не надобно. Ты князь, под твоей рукой много земли и людей множество. К чему мне связывать твои руки словом. Доверяюсь тебе и надеюсь на доверие.

– Но учти, княжна. – Влад склонился к самому уху Эльжбеты. – Цена у моего доверия высока. Заплатишь?

Элька кивнула, надеясь, что князь перестанет пытать ее холодным внимательным взглядом. Тем временем Казимеж, вновь опустошив кубок, уронил голову между блюдами. Заснул князь. Лихо придумал: оставил невесту наедине с женихом. Проходимка обнюхал руку хозяина, смекнул, что подачки кончились, и переместился поближе к княжне, но Элька велела псу убираться. Казимеж забормотал что-то, должно быть, недовольный изгнанием Прохи, только головы поднять был уже не в силах.

Эльжбета почувствовала себя преданной. Взгляд князя Влада, цепкий, жестокий, паутиной стягивал плечи, заставляя с силой вбирать в грудь воздух. Пожалуй, поклялась бы Элька, что не колдовал князь, – не чувствовала вокруг себя магии. Да только где ей, простой золотнице, стоять против высшего мага. Он всю душу прочитает, а она и не заметит. Так уж заведено от начала времен – каждый чувствует лишь силу ниже себя. Хорошо, мануса по рукам угадаешь. Как будет силу в ладонь гнать, так хоть чуть, да заслонишься. А как словника и высшего мага распознать? Говорит, в глаза смотрит, а ты уж и делаешь все, как он приказывает.

– Возьми, – шепнул Владислав.

И Эльжбета, словно зачарованная, приняла из его руки тонкий нож с усыпанной рубинами рукоятью. Хоть и костяной, привычный. Не носят истиннорожденные при себе стали. Ее сила не любит. Но чужой нож. Таких в здешних краях не встретить.

Вынырнуло из темной тучи, из затуманенной памяти: чужая земля, страшные существа, отринувшие матушку-Землю, демоны, продающие душу ветру. Рубиновые капли крови.

– Режь гербы, – князь указал рукой на спящего Казимежа, которого слуга заботливо укрыл плащом, так что над столом виднелась только россыпь седых волос да черная груда с княжьим лисом.

Повинуясь его тихому, обволакивающему голосу, Эльжбета оправила платье, собираясь встать. И только в последнее мгновение словно вспыхнуло перед глазами видение: дрогнувший нож, желтый, как зуб старого волка, входит глубже, под вышитую ткань, в плоть, устремляется к сердцу. Рубины. Рубины повсюду.

– Не стану! – отшатнувшись, вскрикнула Элька, разжимая руку. Тонкий чужеземный нож выпал. Покатился по полу.

Князь запрокинул голову и захохотал, хлопнув ладонью по столу.

– Ты хорошая дочь, – смеясь, заметил он. – Может, и женой будешь послушной. Во всяком случае, с ножиком в постель не ляжешь.

И князь властно взял невесту за подбородок.

– Что ж. Договорились мы с тобой, княжна Эльжбета, – проговорил он. – Уж теперь пути назад для тебя нет. Стало быть, раз дело решенное, завтра за полдень и клятвы принесем. Раньше, боюсь, мой милый тестюшка не проспится.

Захлестнул сердце страх. Вот она, свадьба, завтра…

Перед глазами брызнули во все стороны радужные волны, подступила тошнота.

– Так скоро? – едва выговорила Элька, вцепляясь пальцами в край стола.

– Батюшка твой согласен, – усмехнулся Влад, одними глазами указав на храпящего между блюдами Казимежа. – А матушка, как видишь, оставила решение нам. За что честь ей и хвала. Нехорошо землю надолго без хозяйского присмотра оставлять, достаточно потратил я времени в разговорах с твоим родителем.

«Нет, нет, – звенело, пульсировало в голове у княжны, – только не завтра. Не завтра».

– Разве захочет князь опозорить свою нареченную скорым замужеством, – вновь попыталась умолить Влада Эльжбета. – И гонцы не успеют оповестить гостей. Да разве ж так готовится свадьба?!

– Поверь, девочка, – почти ласково шепнул князь. – За высшего мага замуж идешь. Для моей силы есть мало невозможного.

Эльжбета молчала. В голове металась одна лишь безумная, загнанная мысль – только не завтра, не завтра.

– Завтра. – И, словно запечатывая свои слова, князь вновь положил широкую темную ладонь на белую дрожащую руку Эльки. – Пойдем, кликнем твою маменьку. А то бяломястовский владыка Казимеж, видно, не рассчитал княжьей силы…

Владислав поднялся со скамьи и пошел к двери, из-за которой выглянула – и тотчас спряталась – любопытная мордочка Ядзи. Сунулся было обратно изгнанный Проходимка.

Едва жених отвернулся, Эльжбета выхватила из рукава заветную бутылочку, неверными пальцами распечатала, ухватила другой рукой высокий Владов кубок.

«Три дня, – билась в висках безумная надежда. – А там все само собой обернется. Матушка что-нибудь придумает…»

Выплеснула темное, едва уловимо пахнущее травой зелье в кубок.

В тот же миг широкая ладонь каменной хваткой сжала ее запястье.

Эльжбета обернулась. Сердце ухнуло вниз, застучало в животе, скрутило нутро.

Демон. Ветер. Да что там, сам Отец всех ветров стоял перед ней в обличье князя Влада. Серые глаза потемнели, налились грозовой яростью. Побледневшие губы сжались в тонкую линию. Брови сошлись. И в то мгновение Эльжбете показалось, что сейчас он ударит ее. Ударит наотмашь темной от солнца рукой. Ударит, чтобы убить, а не наказать.

– Прими, Землица, душу дочери… – выкрикнула Элька, надеясь успеть перед смертью вверить душу матушке – покровительнице всего живого. Да только не успела. Широкая ладонь закрыла ей рот.

– Помолчи, княжна, – прошипел Владислав, сжимая ее руку так, что Элька взвизгнула от боли. – И так достаточно. Теперь вижу, что ты почитаешь за доверие. Только отравить меня не выйдет. Пробовали. И люди были поумней тебя, маленькая лгунья. Принимаю твое доверие, тем же отплачу…

И князь вырвал из руки Эльки пустой пузырек.

– Завтра.

Он вышел, едва не налетев в дверях на грозную и степенную Агату. Эльжбета закрыла лицо руками и разрыдалась.

18

Слезы капали сквозь пальцы, текли по тыльной стороне ладони. Горячие от обиды, горькие от безысходности.

Разве можно быть такой глупой, такой наивной, такой самонадеянной? Пытаться обмануть Судьбу?

Судьба смеялась. Скалилась развороченным черным проемом двери. Глядела пустыми глазницами окон, богато опушенными зелеными ресницами травы. Не дом – череп. Мертвый остов того, что каких-то четыре года назад было домом.

Агнешка закусила до боли костяшки пальцев.

Не к лицу волку песий скулеж. Пусть плачет княжонка Эльжбета: прибегут маменька да батюшка, утрут белым платочком дочкины слезки. А ей, Агнешке, для кого плакать? Не поднимется матушка из земли. Не откроет синих глаз манус Иларий – крепко держит его колдовской морок.

Стонет по ночам Земля, зовет, уговаривает: отдай, девочка, чернобрового колдуна. Не жилец он на этом свете. Так и не мучай, отпусти…

Идет день и ночь за подводой сестрица-Безносая. Семицветными глазами в затылок глядит. Обернется Агнешка, зло прищурится и свернет незримой попутчице добрый крестьянский шиш:

– Обойдешься, гадина. Матушку отдала, отпустила, глупая была, слабая. А мануса не отдам.

Усмехнется Погибель на девчачий шиш, залюбуется на злюку-лекарку. Экая упрямица. Любит Безносая упрямцев.

По сердцу ей маленькая мертвячка. И будь то в ее власти, вернула бы Цветноглазая травнице ее дом, смахнула тощей рукой траву и сор, подняла просевшую крышу. Чтоб не плакала девочка, не рвала земной сестрице древнее как мир сердце. Да только у домов своя Погибель.

Безносая подошла неслышно, накинула на плечи травнице небесный плащ, вытерла длинными костлявыми пальцами слезы, погладила по спутанным волосам.

Девочка перестала плакать, свела светлые брови.