Тайник в ковре

Это шейтан и он пришел загубить мою душу, – так сказал я себе. И тут что-то во мне переломилось. Я отшвырнул мальчика, он ударился о стену и жутко застонал. Его крик боли был не похож на женский или на мужской, такого тона я не встречал ни у людей, ни даже в животном мире.

– Позови Ваиса! – в ярости крикнул я.

Аллах всемогущий! Как можно было такое допустить: один в комнате, опьяненный непонятным дурманом, да еще без кинжала. Хорошо, что мой яд сулеймания[26 - Считался самым дорогим и безболезненным ядом на Востоке.] зашит в рукаве. Он один должен был спасти меня в случае провала. А что если это ловушка и Агаи Ваис вообще не тот, за кого себя выдает? Первый день в городе – и уже неудача. Да еще этот мальчишка в моей постели! Я не относился к презренным аль-фаильям[27 - Так называли любителей мальчиков на Древнем Востоке.], и в роду у нас таких не было.

– Ты, наверно, считаешь меня аль-фаильем, не так ли, Ваис? – закричал я на хозяина дома, который продирал удивленные глаза.

Ваис смиренно опустил голову, не смея взглянуть на меня. Его помощники хотели зайти в комнату, но я их прогнал.

– Что за дурь ты подсунул мне? Где мои вещи? Где мой кинжал, где мой конь и моя одежда, презренный гяур?

– Сардар, у меня были только благие намерения. Это девственный опиум. Ты знаешь, он ведь только для самых дорогих гостей.

– Я буду твоим дорогим гостем, когда разрушу твой дом, все отниму у тебя, а твоих жен продам на рынке для черни! Каждый мелкий торгаш сможет вдоволь поразвлечься с твоими женами, Ваис.

Я ходил по комнате быстрыми шагами и кричал, вне себя от ярости. Я был страшен.

– Аллах проклянет меня, если я изменю Шахиншаху и его верным сардарам. Поверь, я просто хотел предоставить тебе все самое лучшее. Твои вещи прямо у дверей, вот же они, ты сам их сбросил, господин… Они в порядке, а конь вычищен, накормлен и отдыхает в конюшне.

Меня качало. Действие опиума еще не закончилось. Я еще раз посмотрел на Ваиса взглядом тяжелым, как у степного верблюда. Он продолжал стоять с опущенной головой. Я сказал ему выйти. Он слегка поклонился, затем за дверью послышался тихий шорох удаляющихся шагов и вскоре все стихло. Я присел у стены и только теперь начал понимать, что за дурман мне подсунули. Этот девственный опиум подавали избранным членам шахской семьи и самому близкому окружению Шахиншаха. Видимо, Ваис хотел произвести на меня неизгладимое впечатление, а я, глупец, едва не потерял контроль над своими чувствами. Провал был близок, но Аллах сжалился надо мной. Если бы это были другие люди, цель которых – заманить меня в ловушку, то я по своей беспечности подвергся бы длительным пыткам в надежде узнать, с какой миссией приехал в этот заброшенный уголок Империи тайный слуга Шахиншаха, а затем этого бедного слугу отыскали бы где-то с переломанными руками, выколотыми глазами и перерезанным горлом. Или не отыскали бы вовсе.

Заперев дверь, я плотно закутался. Тело трясло мелкой дрожью, дыхание была прерывистым. Дело было вовсе не в том что я потерял самообладание или испугался, совсем нет, – просто, как я уже говорил, ночи в Баме холодные. Но постепенно я начал успокаиваться, дыхание стало ровным…

Перед тем как мне уснуть, девственный опиум заявил о себе еще раз. На пороге дремы я почувствовал, как страстно желаю Мунизу, мою наложницу из кыпчакских степей. Ее упругое и соленое тело предстало предо мною в мечтах, я вспомнил как она угадывала мои тайные желания, какие завлекательные позы умела принимать, о Муниза, как я люблю твою грушевидную, упругую грудь…!

Глава 4

Разукрасил свой стяг небосвод бирюзовый, но тут С ним решил состязаться прекрасный земли изумруд.

Девственный опиум – вещь умопомрачительная. Попробуйте себе вообразить нечто для вас желанное – красивейшую одежду, великолепный индийский юшман[28 - Кольчато-пластинчатый доспех, распространенный в странах Востока и на Руси.], звонкую саблю из Герата с самоцветами на рукояти, тонкую миниатюру, нарисованную на самаркандской бумаге. Так вот, поверьте – все это полная ерунда по сравнению с девственным опиумом.

Обычно в курительный опиум добавляют измельченные до состояния порошка сухофрукты, травы и листья, чтобы при употреблении ощущался их привкус. Это может быть цедра апельсина, сушеный персик или что-то другое. Но несколько столетий назад эмир города Мерва взялся изобрести для себя самый сумасшедший опиум. Такой же сумасшедший, как и он сам.

Эмир приказал привезти ему девственниц из разных концов света, – белых, черных, смуглых; азиаток, африканок и индианок, – заплатив за всех хорошую цену. Далее он распорядился отвести девушек на свои огромные маковые поля в то время, когда коробочки уже начинали созревать. Сделав на недозрелом плоде легкий надрез, собиратели опиума давали нектару мака выйти наружу, а затем заставляли раздетых догола девушек бегать по полям под палящими лучами солнца. Надзиратель следил за тем, чтобы бегали они долго и без устали, да так, чтобы пот с них лился рекой. Если какая-либо из девушек падала от изнеможения, ее тут же поднимали и опять гнали по маковому полю. Бывало, что даже тащили за волосы, били и злили. И все ради того, чтобы пот не остывал.

Маковый сок, который прилипал к телу девственниц, смешивался с их потом. Потом это грязное месиво соскребали с уставших до полусмерти девушек и сушили. Так получали девственный опиум. При первом же глотке дурмана человек испытывал всплеск возбуждения и был готов предаться горячей и пылкой любви с кем угодно прямо здесь и сейчас.

Я подумал, что место девственному опиуму именно в Тегеране. Где-нибудь в его тайных забегаловках что тонут в клубах дыма от многочисленных курильниц, в час расслабленных посиделок знати и духовенства, артистов и художников в компании смуглых, кудрявых, игривых танцовщиц с их тонкими талиями и пышными бедрами – вот там он пришелся бы ко двору. Ох, будь я сейчас там, как бы я развлекся с красавицами-рабынями!

Но я находился здесь, в Баме, и прямо в эту минуту стоял на одной из тридцати восьми дозорных башен городской крепости, построенной из смеси глины и пальмовых листьев мастерами-умельцами. Солнце обжигало мне лицо. Голая, безжизненная пустыня простиралась до самого горизонта. Только большие и маленькие дороги, как змеи, окружали крепость со всех сторон.

Вот тебе и южные ворота Империи… – думал я. Непросто будет удивить этим городом весь мир.

Агаи Ваис ходил за мною по пятам все утро, а за ним плелся еще и ученый слуга-таджик, который в ответ на любой мой вопрос сообщал кучу ненужных сведений: кто и когда построил крепость, зачем одна башня выше другой и насколько, как долго можно выстоять в окружении и почему в городе так много живности, особенно кошек. Оказывается, двести лет назад, во время нашествия воинов Чингисхана, только благодаря кошкам горожане смогли сдержать осаду в последние месяцы. Такое времяпровождение смертельно надоело мне уже к полудню второго дня, но и дальше веселья не прибавилось.

Часы и дни в Баме тянулись медленно. Обильные трапезы в доме Агаи Ваиса были похожи одна на другую, а девственного опиума он мне больше не предлагал. С утра я знакомился с депешами в местной дафтер-хане: великий визирь расспрашивал о моих соображениях в отношении города. Я сочинял ему в ответ письма, исполненные почтения, в которых расплывчато убеждал в наличии у меня уймы прекрасных планов, которые нуждаются лишь в небольшой доработке. Иначе говоря – изображал все намного радужнее, чем было на самом деле.

А между тем мое настроение становилось все мрачнее. Похоже, Аллах испытывал меня. Ведь здесь не было даже чинаров, которыми в Тегеране я мог любоваться часами. Во дворе моей усадьбы рос красивый высокий чинар, и я любил прислушиваться к шелесту его листвы. Когда-то давно его посадил мой отец, человек, которого я, увы, совсем не помнил. Он слишком рано ушел от нас, и лишь немногие друзья хранили добрую память о нем.

Чинар, посаженный отцом, был очень добрым. Когда в ущелье Дербента дул сильный ветер, листья дерева в один голос шумели… нет, скорее шептали, – все те умные, ласковые слова, которые не успел сказать мне отец. Казалось, что именно так он говорил бы со мной, если бы мог.

– Сардар, для тебя есть сюрприз. – Вернул меня с небес на землю неожиданно подошедший в чаханнам[29 - Ад на турецком.] Агаи Ваис. Его толстое лицо лучилось удовольствием. – Хочу предложить тебе особенный ужин. Представь, местные контрабандисты доставили мне черный рис. Только представь! Черный, как помет наших рыб.

– Знаю про такой рис, – я зевнул, – он растет только в горах Тибета, я видывал его в шахском дворце.

– А пробовал?

– Нет, врать не стану. Его подавали только к столу Шахиншаха. Но я пробовал красный рис из долины кафиров[30 - Неверующий, иноверец (арабск.)].

– О, ты не представляешь! Сегодня постараюсь тебя удивить – я наказал приготовить хан-плов!

– Да, Агаи Ваис, у тебя действительно иногда получается удивить гостей, – с улыбкой ответил я.

Не каждый кулинар мог приготовить хан-плов, да и блюдо это предназначалось лишь для высоких особ. Чернь ничего не должна была знать о подобных яствах. Редкий черный рис, отменное мясо, молодой каштан и кишмиш заворачивают в специально приготовленное тесто и запекают в печи. Да, на этот раз повар Агаи Ваиса заслужил похвалу: черный рис с легким привкусом ореха получился просто восхитительным. Возможно, после трапезы не помешала бы и трубочка дурмана, но и без того спалось этим вечером чудесно. А наутро пришло важное донесение.

В депеше мне предписывалось срочно собираться в дорогу. Следовало направиться еще дальше на юг, к нашему главному порту в Бендер-Аббасе, а оттуда – к Странам Темных морей[31 - Так обозначали страны Юго-Восточной Азии.]. В письме отмечалось, что остальное я узнаю по прибытии на место – конверт, запечатанный шахской канцелярией, пришел вместе с первым распоряжением. Похоже, дело идет к войне, – невольно подумал я, – иначе как объяснить, что меня отрывают от важного задания, которое, еще немного, и было бы выполнено мною с обычным блеском?…

Под утро, проскакав без остановки несколько фарсангов[32 - Путевая миля в Персии.], я все-таки не утерпел и распечатал второй конверт. В нем было письмо на турецком, написанное на редкость красивым почерком. Из него я узнал что должен немедленно покинуть порт и следовать на корабле венецианских кафиров до их конечного пункта назначения, а по пути раздобыть как можно больше сведений о змеях. Интересовало буквально все: виды, размеры, повадки, а также использование у разных народов – употребляют ли этих тварей в пищу, как собирают, хранят и применяют змеиный яд – то есть все что я только смогу выяснить. Немного поразмыслив, я начал понимать, для чего это было нужно.

Еще до поездки в Бам мне было известно что любимой женой Тахмасиба была дагестанская кумычка Мавзали Султан. Их первенец Мухаммед с трех лет страдал ночными кошмарами. Ребенок очень плохо спал. Лекари постоянно дежурили у его постели и наблюдали за странностями в поведении. Случалось, прямо посреди ночи, не открывая глаз, мальчик вставал с кровати и, заливаясь слезами, быстро полз на четвереньках к стене. Достигнув цели, Мухаммед в панике начинал стучать маленькими кулачками по красиво расписанным камням, и успокаивался далеко не сразу. А спустя час или два все повторялось снова.

Лекари успокаивали Шахиншаха, предписывали мальчику пить настои из трав, принимать различные порошки и снадобья. Муллы ночами читали суры Корана, пытаясь изгнать злых духов, а повара готовили изысканные сладости и любимые блюда Мухаммеда-мирзы. Охотники приносили для потехи красивых животных. Время шло, однако ребенку ничего не помогало. Однажды наблюдательный мушавир[33 - Придворный, советник.] заметил что болезненнее всего ребенок реагирует на змей. Когда при нем огромный удав заглатывал белого пушистого зайца или бился с ежом, ребенок хватался руками за няню. Змеи – вот источник его кошмаров, решили лекари.

Именно тогда и решили попробовать вылечить наследника любовью. Давным-давно, когда первые арабские завоеватели появились на просторах Персии, они принесли с собой тайны удивительных методов лечения. Оказывается, от многих болезней можно избавиться, попарившись в дымящихся банях с примешиванием различных пряностей, дурманящих растений и лекарственных трав, которые в несметных количествах растут на высокогорьях. Эти же лекари утверждали, что можно лечить и с помощью любви.

У великого Низами в поэме «Лейла и Меджнун» есть сцена, где Меджнун спокойно живет меж львов и тигров в открытой пустыне. Смысл истории прост – даже дикие звери чувствовали его влюбленность, настолько она была сильна, и не причиняли никакого вреда. Более того – они всячески оберегали его от врагов.

И теперь советники и лекари Шахиншаха решили отыскать что-нибудь связанное со змеями. Все, что может понравиться наследнику. Вдруг это окажется действенным способом излечения?…

Глава 5

Путь в неведомый край ты всегда, человек, ненавидел,
Потому что глазами его не своими ты видел.

В порту меня уже поджидал степенный пожилой даруга[34 - Полицейский чин в империи Сефевидов.], глава местной тайной полиции.

– За многолетнюю службу у меня было немало странных поручений, – покачал головой он, – но такое удивительное, пожалуй, впервые.

Седые волосы еще не признак большого ума, – подумал я. Этот даруга явно был одним из тех людей, о которых великий визирь отзывался как о работающих ногами, а не головой. Из тех, кто не понимает, что там, наверху, не существует больших или малых вопросов. Важны все без исключения. Я представил, что бы мог сказать великий Казвини по этому поводу, находись он рядом со мной… О, он бы все разложил как по-писаному. Его словами могли бы быть:

«Многое сейчас на кону. Если Шахиншах в ближайшее время не отыщет лекарства для своего наследника, то Дом Сефевидов попадет под мощное давление. В центре интриг окажется, того не ведая, сам ребенок. Недруги, злорадствуя, обвинят Повелителя в слабости его наследника. Начнутся домыслы – якобы причинами странной болезни являются плохая кровь Мухаммеда, что это кара Аллаха за грехи и проступки отцов и дедов. Медленно, но верно начнет трясти сначала династию кызылбашей, а затем и всю державу…»

На Востоке во все времена хорошо понимали, что проблеме нельзя давать зреть. Все, что может считаться потенциально опасным, необходимо уничтожать в зародыше. Потому и существовала ужасная практика убийства детей и жен враждующих династий или даже неудобных представителей династии правящей. Как только одна семья сменяла на троне другую, предавали смерти всех родственников прежней – вплоть до младенцев. Как, например, произошло с Лал Би, любимой женой Умар-шейха, второго сына Тимура. Об уме и красоте этой женщины слагали легенды, но все изменилось, когда ее муж погиб на поле брани. В одно мгновение она превратилась в умную и красивую соперницу первой жены и ее взрослых наследников. И все почему? Лал Би при известном повороте могла стать причиной больших бед для тимуридов. И когда эта благородная красавица попыталась вместе с сыном сбежать из дворца, ее настигли, изнасиловали, а после убили. Не лучшей участи удостоился и ее сын – он был безжалостно заколот.[35 - Вероятно, герой имеет в виду Лал Би Тукмак, дочь Ширваншаха Ибрагима I и одну из младших жен Умар-шейха. Впрочем, о печальной участи Лал Би после смерти Умара нам ничего не известно.] Вспоминая эту историю, я каждый раз так расстраивался, что мне хотелось плюнуть на все, убежать в самый дальний уголок земли и не показываться на людях до конца своих дней.

Пока же я продолжал слушать скучную речь главы местного истикбарата[36 - Одно из названий разведки в тюркских языках.].

– А зачем проделывать путь в сотню дней, когда и в пределах державы водится достаточное количество змей, – недовольно проговорил он. – Вот, например, прибрежные воды Бакинского моря[37 - Древнее название Каспийского моря.] просто кишат змеями! Видывал я, как они поднимаются над водой и стремительно плывут к незваному гостю, нагоняя на него страх!