Кавказские истории Заурбека

На самом деле Хаца хотела узнать – болел ли муж и в чем причина его смерти.

Но вышло как вышло и жена покойного Жюзум поняла вопрос так, как он прозвучал, в настоящем времени. Она удивлённо глянула на Хацу, потом на всякий случай приоткрыла лицо мужа, убедилась ещё раз, что бедный Чортай не дышит, подняла глаза на Хацу и убедительно ответила: «Умер!».

Когда туман и ветер наконец-то утихли, Чортай был доставлен на кладбище на вертолете, где его похоронили с почестями как это и принято на Кавказе. А необычная история стала предметом для обсуждения среди жителей села, и до сих пор её со смехом пересказывают в Хабазе и даже в соседнем Приречном.

Ленин и Сталин тоже в тюрьме сидели

Жители нашей четырежды орденоносной Кабардино-Балкарии славятся своим кавказским взглядом на жизнь. Философским его не назовёшь, он архаичный и как правило, ограничивается родным аулом. Для стороннего наблюдателя наша ментальность не всем понятная, а тем, кому всё-таки понятная, кажется забавной. Гайдаю она была понятной и поэтому появился фильм «Кавказская пленница». Срисовал Гайдай местных хорошо. Взгляды на жизнь местного народа в виде юмора крепко вошли в советский кинематограф.

Кабардино-Балкария – это такое странное место, где в каждой деревне есть свой сельский мудрец, есть свои острословы, а потому истории об этих людях передаются из уст в уста. У балкарцев таких уважаемых называют «Таматой», что значит старший человек. Таким считали моего деда Саида, и отца Юрия. Сам не раз был свидетелем того, как отца в горных селениях окружали родственники и задавали различные вопросы. Мой достопочтенный отец был не только крупным чиновником и заслуженным Российским мелиоратором, но ещё большим шутником и юмористом.

В первую очередь он любил шутить над собой и родными, когда выпьет горячительных. Поэтому многие, рассказанные им истории об односельчанах, с которыми он вырос в Верхнем Чегеме. Семья отца жила там с самых давних дореволюционных пор, когда мои предки перебрались из Сванетии в Верхний Чегем.

Наша история случилась после войны, когда руководил СССР уже Никита Хрущёв. После разоблачения культа личности Сталина, балкарскому народу, как и другим депортированным разрешили вернуться из Казахстана в родные горы и семья отца поселилась в Нижнем Чегеме. Мама отца умерла во время депортации в 1944, а её сестра Аминат старалась приглядывать за отцом и его братом.

Жить семье в родных краях стало легче, даже веселее. В один из обычных дней тётя Аминат, пошла за покупками в сельпо, это так назывался магазин-кооператив сельского потребительского общества, где продавали практически всё: одежду, продукты питания, сельский инвентарь. Обычно в таких местах женщины делали покупки и успевали обсудить всё, что им хотелось. В этот раз, под острые языки женщин попалась Катя, фамилию указывать не станем. Тётка она была неплохая, работящая и даже симпатичная. Любила одевать цветастые платья с кружевами. Однако при всех её заметных плюсах, был очевиден красный минус. Оба сына Кати – Халим и Хусей сидели в тюрьме за мелкие уголовные провинности, подрались где-то. Неписанный кодекс внутриобщинного поведения у балкарцев такое положение вещей в этой семье делал неприемлемым для окружающих. Поэтому женщины стали ругать Катю за то, что она плохо воспитала сыновей. В пример поставили семью моего отца, где достойно росли без матери двое сыновей – Юра и Алёша.

Катя отмахивалась как могла, но женщины продолжали клевать её. Тётя Аминат к тому же была председателем колхоза и она особенно ругала родственницу. Катя не выдержала напора очередного осуждения, бросила свои полупустые сумки с покупками на пол магазина и громким голосом сказала: «Что вы ко мне пристали? Ленин и Сталин тоже в тюрьме несколько раз сидели, и ничего! Видите, какими большими людьми стали, и мои сыновья даст Аллах тоже выправятся, и станут хорошими! А вы ещё завидовать будете».

Тетя Аминат вернувшись с магазина со смехом рассказывала эту историю моему деду Саиду с комментариями: «Представляешь, своих оболтусов сравнила с Лениным и Сталиным…»

Я, дядя Жора и Илья

Дядя Жора жил в соседнем дворе по проспекту Ленина 45 в городе Нальчике, где Илья Вайнштейн, Олег Садов, Саша Безруков, Игорь Шишкин, Сергей Донадзе, Сергей Гонский и я тусили юными хулиганами. Это были восьмидесятые и начало девяностых годов безвозвратно ушедшего пылкого, романтичного и жестокого двадцатого столетия.

Дядя Жора Кирилов работал тогда водителем контейнеровоза на местной железной дороге и приходился дедом одному из упомянутых моих друзей Олегу Садову, который теперь живёт в городе Курске. Во время войны дядя Жора был водителем в НКВД Кабардино-Балкарии и являлся ветераном не только великой отечественной, но и ветераном войск НКВД. Дед он был суровый, но справедливый, а его любимым выражением было: «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь». Матом он не ругался, а если ругался, то плохого человека клеймил словом «падла», то есть подлец.

Однажды летним теплым днём, на моем автомобиле ИЖ 2715, который в народе назывался «Пирожок», я и Илья Вайнштейн приехали во двор. По словам Ильи, который очаровательно разбирался в автомобилях, у «Пирожка» загудел задний мост. Илья сделал глубокомысленный вывод, что нужно починить редуктор. Этим словом называлась некая литая прямоугольная часть машины, которую следовало подвергнуть ремонту. Для этих целей мы решили позвать на помощь дядю Жору, который во время войны под бомбёжкой не раз чинил служебный автомобиль, а с нашим редуктором бы справился в два счёта.

Когда заехали во двор дома №45, перед нами развернулась интересная картина. Дядя Жора стоял около калитки детского садика «Солнышко» и громко грозил директору дошкольного учреждения, что мол устрою тебе весёлую жизнь. Когда дядя Жора имел повод нервничать, его щёки наливались густым багрянцем, так было теперь. Мы бодро выскочили из «Пирожка» и подошли к ветерану, которого весьма уважали и помним всегда.

– Что случилось дядь Жора? – поинтересовался Илья и мотнул своей курчавой шевелюрой медно-рыжих волос.

– Новая директор детсада, падла, начала требовать, чтобы я не ставил машину около их калитки, так как мешаю родителям заводить детей. Я ей пояснил, что центральный вход в детсад находится с улицы Горького, а этот вход со двора запасной и должен использоваться в крайних случаях. Она же, падла, сказала, что проколет мне шины. Тогда вот привёз Толика и мы нахрен заварили эту калитку электросваркой. Угрожает написать заявление участковому. Пусть пишет. Ишь ты, порядки она будет устанавливать в моём дворе! – рассказал возмущенный дядя Жора.

Мы посмеялись от души и поддержали ветерана, при этом обернув заведующую детсадом разными матерными словами. Потом поведали ему о своей проблеме и дядя Жора приказал снимать редуктор для осмотра. Илья быстренько вытащил инструментарий, положил подстилку под машину и через минут эдак тридцать извлек из заднего моста редуктор.

Дядя Жора сказал, что будет нас ждать в подвале дома, где приготовит пока нужные инструменты и приспособления. Когда мы по бетонным ступенькам спустились вниз, дядя Жора уже стоял в черном наглаженном халате для работы и таких же черных нарукавниках, коими во времена чернильных ручек пользовались бухгалтера, чтобы не испачкать накрахмаленные манжеты рубашки. Илья отдал ему редуктор. Ветеран покрутил железяку в руках и закрепил его в тесках. Ремонт шёл полным ходом, когда в подвале появился капитан милиции. Мы втроём вопросительно посмотрели на хранителя правовых основ государства.

– Добрый день! Мне нужен товарищ Кирилов – строго сказал милиционер, озираясь по сторонам, чтобы оценить оперативную обстановку.

– А что вы хотели? Я Кирилов! – отозвался дядя Жора, тревожно вглядываясь в него.

– Участковый Шхашимишев. – представился милиционер.

– Как вы сказали – Шашимишев? – уточнил дядя Жора и достал из кармана ручку и потёртый листок тетради в клеточку, чтобы записать.

– Капитан Шхашимишев! – погромче повторил участковый.

– Записываю, Шхабимишив. – пробубнил дядя Жора и стал черкать на листке каракули.

– Неправильно, давайте я вам сам запишу. – раздражённо сказал милиционер.

Дядя Жора протянул ему листок с ручкой и милиционер записал: участковый уполномоченный 2-го отдела МВД КБАССР капитан милиции Шхашимишев. Протягивая ветерану бумажку задал вопрос, зачем это дядя Жора заварил калитку детского сада? При этом пригрозил, что такие действия могут расцениваться, как хулиганство и он вынужден будет составить на дядю Жору протокол.

Разговор стал накаляться. Тогда дядя Жора вытащил из кармана удостоверение ветерана НКВД. Капитан внимательно прочитал, глаза его сразу наполнились уважением к коллеге. Изменив тон Шхашимишев попросил: «дядя Жора, не делай больше так».

Ветеран взбодрился, улыбнулся и ответил участковому: «Ох сынок, однажды заключенные особой тюрьмы НКВД взбунтовались и хотели разбежаться. Молодой офицерик растерялся и подбегает ко мне и говорит: Кирилов что же делать? А я ему говорю, замки не помогут, давайте заварим сваркой ворота и калитку. Так и сделали. Зеки не смогли сломать заваренные двери и ворота. Сварку то знаешь кто придумал? Русский инженер Николай Бенардос».

Участковый тихонько сказал ветерану: «дядя Жора, так детский сад же не тюрьма»…

– Эх сынок, много ты знаешь. Помню, как до войны из церквей делали тюрьмы. Сегодня это детсад, а завтра если партии нужно будет, станет тюрьмой! – сказал ветеран и поставил смачную точку в этом разговоре.

Весёлые хирурги из Кабардино-Балкарии

На дворе 2022 год. Отзвенели хрусталём новогодние праздники, опустели переполненные тридцать первым декабря столы и холодильники, собраны обратно в коробки игрушки, выброшены подсохшие ёлки. У кабардино-балкарцев начались рабочие будни.

В кабинете зазвенел телефон, и я понял, что это он, мой шеф, который пригласил зайти к нему на совещание. Я собрал необходимые бумаги, взял записную книжку и ручку. В приемной мирно за компьютером сидела худенькая блондинка арийских кровей Катя Штоль, которая с десяток лет уже работает с шефом. Босс часто себя называет «Катязависимым», так как ей приходится не только вызывать к начальнику нужных людей, напоминать расписание мероприятий, но даже разбираться в футболе, который он обожает. Кстати, в молодые годы будучи экономистом Минсельхоза СССР регулярно посещал футбольные матчи московского Спартака. Иногда ему доводилось ходить на футбол с академиком Тимуром Магомедовичем Энеевым, с которым жил в одном московском дворе, хотя и в разных домах.

Преодолев Катину приемную, я вошёл и поздоровался, не протягивая рук. Вирус всё-таки. Шеф предложил сесть и я плюхнулся на кожаный мягкий стул. Мы долго обсуждали дела, а потом ближе к обеду перешли на привольные темы. Говорили о медицине и о том, что в 70-е и 80-е годы в больницах республики работали великие хирурги, которых уважали во всей большой советской стране. Прозвучали имена Султана Емузова, Фахри Шогова, Леона Канцалиева, Бориса Байчорова.

Шеф расхваливая рассказал, как Султан Емузов мог фактически сутки напролёт оперировать больных. В какой-то период вышло так, что некоторых близких товарищей шефа, высокопоставленных чиновников Кабардино-Балкарской республики, оперировал Емузов, а шеф каждый раз сидел у операционной, а потом навещал этих людей, пока они проходили реабилитацию. На тот период шеф был большим боссом и поэтому его частое присутствие в отделении видимо создавало тоже некоторое беспокойство для хирургов и медицинских сестёр. В очередной раз встретив его в палате, хирург Султан Емузов сказал: «Вы так часто бываете в больнице, что могли бы уже работать у нас главным врачом! Но к сожалению наш главный врач Тлапшоков никуда пока не собирается уходить».

Пока мы беседовали Катя принесла нам чай со сладкими сухофруктами. Выпив его залпом шеф заметил, что Султан Емузов был не только замечательным хирургом, которого Бог создал для этой профессии, но и большим шутником. В какой-то день хоронили большого начальника. На городском погосте имеется специальное место, где упокоения удостаиваются выдающиеся люди. На этой же церемонии были все члены правительства Кабардино-Балкарии, а также хирурги Емузов, и Шогов. Когда процессия углубилась к месту захоронения, Шогов и Емузов остались вместе и не стали идти за толпой. Шогов обосновывая свой поступок Емузову: «Султан мы покойному уже ничем не поможем, постоим здесь». А Фахри Шогов в это же самое время внимательно разглядывал могилы великих, которые нашли там своё последнее пристанище. Причем Шогов так увлечено ходил между могильных плит, что Емузов стал с любопытством поглядывать за коллегой. Сделав паузу и оглядевшись вокруг, нет ли посторонних ушей, Султан Емузов обращаясь к Шогову сказал: «Фахри, ты что там считаешь тех, кого отправил на кладбище»? Шогов обернулся и увидев довольную физиономию Емузова украдкой помахал ему кулаком и ответил: «Я хоть посчитать ещё могу, а ты наверное и счёт уже потерял им».

Потом эта байка долго гуляла среди врачей, друзей, которые с доброй памятью вспоминали этих хирургов Емузова и Шогова, у которых были золотые руки! Как можете убедиться, а друзья их вспоминают и сегодня.

Если бы я знал, где Обком, а где Горком

Советские начальники все были коммунистами, как правила все прошли достаточно сложную дорогу в жизни – коллективизацию, голод и репрессии в 30-е, Великую отечественную войну в сороковые, опять послевоенный голод, сталинский подъем промышленности и сельского хозяйства, хрущевское преодоление культа личности и прочее. Брежневский период для них казался спокойным и счастливым. Они любили отдохнуть, выпить водочки, пожарить шашлыки, пообщаться с дамами-коммунистками. Обычно такие застолья проходили на природных памятниках Кабардино-Балкарии или в закрытых дачах.

Эта история случилась в начале 80-х годов ХХ столетия. Начальники – коммунисты по обыкновению собрались на даче известного человека, врача Бетала Хусейновича Тлапшокова, который создал республиканскую больницу (РКБ) и успешно руководил ею 30 лет. Пользовался непререкаемым авторитетом среди врачей и чиновников самого высокого ранга за свою порядочность, честность, талант. В тот самый вечер, когда на даче уже все хорошо выпили и поели, к Беталу Хусейновичу подошёл его водитель и что-то спросил на ухо. Водитель был человеком сельским, не очень образованным, но с крестьянской хитрецой. Соответственно рассуждения и взгляды на жизнь были таким же незамысловатыми. Тлапшоков встал, вышел с водителем из комнаты и долго что-то объяснял парню. Тот кивал головой, но видно было, не всё понимал. Поэтому Бетал Хусейнович настойчиво продолжал минут пять говорить.

Когда вернулся с покрасневшим от напряжение лицом, кто-то поинтересовался, почему Бетал так долго отсутствовал за столом. Приняв внутрь штрафную рюмку прохладненского коньяка рассказал, что водителю иной раз приходиться долго и нудно объяснять, куда и зачем его отправляют. И сделав паузу поведал, как однажды с водителем случилась забавная история. Бетал Хусейнович утром своим ходом поехал в Обком партии, то есть в местный Кабардино-Балкарский Дом Советов. Водителю с вечера было поручено ждать начальство у Обкома партии. После окончания совещания Тлапшоков вышел из Обкома и не обнаружил свою служебную Волгу. Долго ходил, искал на стоянке и не нашёл. Кто-то из коллег подвез главного врача до республиканской больницы, где он поинтересовался, куда подевался шофёр?

Бетал Хусейнович негодовал, так как водителя не было в больнице, и никто не знал, где он. Ближе к обеду шофёр появился и виновато зашёл к шефу. Тлапшоков обрушил на водителя свой гнев, обругал. Тот стал оправдываться и сказал, что ожидал шефа ниже площади имени царицы Марии и профсоюзов, у «Обкома», как тот и приказывал. Для молодого поколения следует пояснить, что в нынешнем здании Парламента Кабардино-Балкарской республики, где Тлапшокова и ждал водитель, до 1991 года в городе Нальчике располагался Горком коммунистической партии Кабардино-Балкарии. Бетал Хусейнович ещё больше разозлился и сказал водителю, что ниже площади имени царицы Марии и профсоюзного здания расположен Горком, то есть городской комитет партии, а не Областной комитет партии! На что водитель обиженно заметил: «Бетал Хусейнович, если бы я разбирался как вы, где Обком, а где Горком, я бы не работал шофёром, вы бы меня возили на машине, а не я вас»!

Все сидящие за столом дружно смеялись и Тлапшоков в том числе. Эту историю Тлапшоков ещё не раз рассказал друзьям, и всегда это было весело слушать.

Похороны Леонида Ильича

В своем загородном доме Зурик смотрел вечером передачу про спорт, которую вёл легендарный хоккеист Вячеслав Фетисов. Он рассказывал про легендарного игрока НХЛ Уэйна Гретцки: «Анатолий Тарасов недолюбливал игроков, пришедших в ЦСКА из других клубов, а ценил коренных армейцев. На вопрос игроков ЦСКА, можно ли пригласить Гретцки в команду, Анатолий Тарасов сказал, что Гретцки не сможет играть за сборную СССР, потому что не комсомолец. Да, сейчас это звучит смешно, но в те времена…»

Тут же Зурику вспомнилась комсомольская юность и многие связанные с ВЛКСМ истории. Учился он тогда в средней школе №5 расположенной по улице Пачева-Ногмова в городе Нальчике. Учебное заведение было среди лучших в городе, если не самое лучшее. Вокруг школы росли каштаны, которые летом расцветали удивительными гроздьями красно-белых цветов. Директором школы в те времена была Хараева Светлана Мухадиновна, женщина мудрая и очень добрая. О ней в памяти у Зурика остались самые восторженные воспоминания. Светлана Мухадиновна была талантливым организатором и все требования советской школы там были на высоте. Соответственно на «отлично» была поставлена партийная и комсомольская работа. Председателем партийной организации пятой школы был худощавый учитель физики Виктор Григорьевич Додоенков, а председателем комсомольской организации ученик школы Альбек Фриев.

На дворе стояла осень 1982 года, 10-ое ноября. Шёл урок литературы и Мария Степановна Горяйнова рассказывала про Достоевского. Примерно в 10 часов утра почему-то с опозданием в класс зашёл Анзор Дикинов. Обычно на урок к Марфе (так мы звали Марию Степановну за глаза) старались быть вовремя, строгая была. Анзор тихонько шепнул Зурику и Саше Лапинагову, что по телеку сообщили о смерти Леонида Ильича Брежнева. Пацаны сначала не поверили, всем казалось, что Брежнев будет жить вечно. С ним они родились в 1969, с ним пошли в детсад, потом в школу, с ним было связанно буквально всё – партия комсомол… А тут умер… Да не может быть! Чушь! Тогда Зурик в голос сказал Марфе, что вот Анзор Дикинов только из дома прибежал и сообщил о смерти Леонида Ильича. Марфу взяла оторопь. Она тут же плюхнулась на свой стул, растерялась и с минуту молча глядела на класс. И пришла в себя, когда другой ученик Тимур Слонов громко сказал: «Офигеть»!

Школа, как и вся страна погрузились в глубокий траур, хотя по выражению лица Зуриковского одноклассника Ильи Вайнштейна этого сказать было нельзя. Он ходил как обычно весел, ироничен и бодр, даже шутил про покойного. Всех обязали сшить дома траурные повязки и прийти в школу. Кто-то сшил, кто-то нет. Отец Зурика дал ему готовую уже повязку. Она была красная нарукавная повязка с черной лентой. Учитель истории участник ВОВ Захаров Владимир Захарович закрывшись в своём кабинете оплакивал вождя мирового пролетариата, верного продолжателя дела Ленина, пламенного патриота, выдающегося революционера и борца за мир Леонида Ильича Брежнева. Он же следил за тем, что бы все одели траурные повязки и громко не разговаривали, не бегали и не смеялись в школе.