Второй шанс. Америка и мир (сборник)

1996 год. США подписывают Договор о всеобщем запрещении ядерных испытаний. Происходят первые официальные двусторонние американо-северокорейские переговоры. Второе столкновение в Тайваньском проливе заканчивается ничьей и укреплением союза между США и Японией. Талибы захватывают Кабул. Накануне выборов в американский Конгресс Клинтон делает публичное заявление о намерении расширить НАТО.

1997 год. Умирает бывший лидер Китая Дэн Сяопин. Гонконг возвращается Китаю. В мае подписан Основополагающий акт о взаимоотношениях между Россией и НАТО. Шестью неделями позже Польше, Чешской Республике и Венгрии направлено официальное предложение присоединиться к НАТО. Пакистан заявляет о своей возможности стать ядерной державой. Разражается азиатский финансовый кризис. Подготовлен Киотский протокол о снижении выбросов окиси углерода в атмосферу, но Сенат США 95 голосами при отсутствии воздержавшихся или голосов «против» одобряет оговорки к нему.

1998 год. Россия формально стала членом «Большой восьмерки». США предприняли карательную бомбардировку Ирака. Индия и Пакистан провели у себя испытания ядерных бомб. Переговоры между Израилем и Палестиной, проходившие под эгидой США в Вай-Ривер, дали незначительные результаты. «Аль-Каида» совершила нападение на посольство США в Восточной Африке. США ответили бомбардировками Афганистана и Судана. Япония и Китайская Народная Республика приняли совместную декларацию о достигнутом примирении. США подписали Киотский протокол, но его не представили в Сенат для ратификации.

1999 год. НАТО ведет кампанию за изгнание Сербии из Косово. Происходит формальное расширение НАТО. Международные силы с участием США устанавливают мир в Восточном Тиморе. Сенат США отвергает Договор о всеобщем запрещении ядерных испытаний. Русское наступление в Чечне – начинается вторая чеченская война. Президент России Ельцин уходит в отставку. Международная агитация против глобализации усиливается. Индекс Доу Джонса превышает 10 000. В США растут страхи перед сбоем компьютерных систем из-за наступления нового тысячелетия.

2000 год. Владимир Путин избран президентом России. Начинается вторая интифада. Умирает президент Сирии Асад. «Аль-Каида» совершает нападение на американский военный корабль «Коул». Государственный секретарь США направляется с визитом в Северную Корею, а заместитель Ким Чен Ира посещает Вашингтон. Начало резкого падения фондового рынка США. Второй раунд переговоров в Кэмп-Дэвиде, проведение которого намечалось накануне президентских выборов в США и долго откладывалось, завершается провалом. В конце декабря Клинтон подписывает Римский статут Международного суда, но отмечает, что не намерен представлять его на одобрение Сената.

Формирование будущего

Молодость, ум и красноречие Клинтона наряду с ярко выраженным идеализмом сделали его превосходным символом доброй, но всемогущей Америки, признанной мировым лидером. Он предложил миру то, что Буш не смог или не успел: привлекательную картину будущего. Под влиянием картины истории, нарисованной Клинтоном в розовых тонах, и неопровержимой логики глобализации гонка вооружений должна была бы уступить дорогу контролю над вооружениями и ядерному нераспространению, война – миру и национальному строительству, соперничество между странами – организованному глобальному сотрудничеству, основанному на наднациональных правилах поведения.

Даже если Клинтон переоценил благотворный эффект глобализации, он все равно, повышая свой авторитет, подтвердил новые возможности, открывающиеся Америке. Придав этому подтверждению красноречивую риторическую форму, помогавшую укрепить в международном общественном мнении новый сверхдержавный статус Америки, Клинтон создал привлекательный образ молодого лидера, интересующегося технологическими и экологическими вопросами, стоящими перед человечеством, которое сознает моральную ущербность глобального статус-кво и необходимость совместных усилий для решения проблем, с которыми не под силу справиться отдельным странам.

Уход с мировой сцены Советского Союза с его приверженностью идеологическому единообразию открывал Клинтону три существенные возможности для реализации его программы упрочения всеобщей безопасности и сотрудничества.

• Во-первых, это создавало условия для расширения американских и российских инициатив в ограничении гонки вооружений между двумя государствами, которая много лет сдерживала возможность использования средств на социальные цели, усиливая международную напряженность. Менее антагонистические отношения позволяли ввести более эффективные ограничения на испытания, производство и распространение ядерного оружия.

• Во-вторых, исчезновение биполярного мира делало возможным создание мощной системы совместной безопасности. Начало ей могло бы быть положено решительными мерами, препятствующими обретению ядерного оружия все большим числом стран.

• В-третьих, конец разделения Европы означал, что теперь может появиться расширившаяся и более жизнеспособная Европа, тесно связанная с Америкой узами Атлантического союза. И это богатое демократическое сообщество могло бы стать внутренним политическим и экономическим ядром, основой мирового сотрудничества.

Администрация Клинтона стремилась использовать все эти три возможности, но не всегда успешно. Некоторые цели оказались слишком амбициозными, и их риторика выходила за пределы возможного. Достижение других наталкивалось на укоренившееся наследие прошлого, проявившееся после прекращения холодной войны. Возникали проблемы и в связи с тем, что способность президента воодушевлять и руководить падала из-за личных трудностей и вследствие нежелания Америки преодолеть вредную привычку потакать своим желаниям и пойти на некоторое ограничение национального суверенитета, которое она ожидала от других стран.

Развал советской сверхдержавы и экономический кризис в России создали особенно благоприятные условия для достижения первой цели – сдерживания гонки вооружений между Соединенными Штатами и Россией. Поначалу здесь был заметен реальный прогресс. Программа Нанна – Лугара выделяла финансовые средства для консолидации советского ядерного арсенала в пределах территории самой России. Начатая в последний год президентства Буша и завершенная в 1996 году, эта программа не позволяла Украине, Белоруссии и Казахстану иметь ядерное оружие. Трудно даже представить, как бы выглядела безопасность Европы десять лет спустя, если бы эти три страны превратились в ядерные державы.

Второй Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений, заключенный с Россией в 1993 году, также предусматривал существенное уменьшение ядерных арсеналов Америки и России и был еще одним важным шагом к прекращению гонки вооружений, продолжавшейся более сорока лет. Примерно через год Договор о взаимном перенацеливании ракет еще больше уменьшил страх перед разрушающим обменом ядерными ударами. Были предприняты шаги к обеспечению безопасности российских сооружений для хранения ядерных боеголовок и других ядерных материалов. Более того, тысячи единиц ядерного оружия и систем доставки были дезактивированы и демонтированы. Соединенные Штаты также добились обязательства Украины присоединиться к Договору о нераспространении в качестве государства, не имеющего ядерного статуса, в обмен на увеличение экономической помощи.

Также удалось убедить Украину расторгнуть заключенный в последние дни существования Советского Союза контракт с Ираном о строительстве ядерного реактора в Бушере. Однако Соединенные Штаты впоследствии не выполнили своего обещания о компенсации украинскому заводу в Харькове, лишившемуся заказа на строительство реактора в Иране. Вопрос этот еще более осложнился в начале 1995 года, когда Россия договорилась с Ираном о завершении частично уже построенного объекта.

Результатом всех этих шагов был переход от порождающей угрозу безопасности гонки за стратегическое превосходство к более предсказуемому стабильному уровню противостояния. Обе стороны сохраняли способность нанесения устрашающего удара. Обе сохраняли возможность повышения эффективности их теперь уже количественно ограниченных арсеналов. Обе могли бы даже рассчитывать на достижение значительного стратегического преимущества путем технологического совершенствования своих вооружений или путем каких-то новых возможностей, способных подорвать контроль над системами другой стороны. Но на данном отрезке времени как Америка, так и Россия могли избежать опасности, что бесконечная и неконтролируемая гонка вооружений может внезапно поставить одну из них перед выбором: капитулировать перед подавляющей мощью противника или стать жертвой одностороннего разрушения.

Таким образом, в середине 1990-х годов от Советского Союза уже не исходило политических вызовов и вслед за тем была остановлена самая опасная и потенциально разрушительная гонка вооружений в истории человечества. И хотя окончание холодной войны не привело к разоружению в более широком международном масштабе, установление разумных рамок в самом расточительном и вызывавшем политическую неустойчивость соперничестве дало миру уверенность в том, что холодная война действительно окончена.

Ограничение гонки вооружений при Клинтоне свидетельствовало также об осторожном пересмотре доктрины стратегического превосходства Буша. Де-факто это означало обещание Америки, данное России, что Соединенные Штаты не воспользуются своим преимуществом, которое дают им богатство и технологическое ноу-хау, чтобы получить решающее стратегическое превосходство, вызывающее опасения у другой стороны. В то же время, принимая во внимание высокий уровень американской экономики и одновременный провал российской, Соединенные Штаты могли направить свои ресурсы на быстрое увеличение и развертывание по всему миру обычных вооруженных сил и повысить их боеспособность, о чем со стороны России не могло быть и речи. Короче говоря, Америка и Россия обе усиливали свою безопасность, но Америка при этом обретала несопоставимое военное влияние.

Несмотря на то что весь мир получал существенную выгоду от этой стратегической сделки между двумя государствами, обладавшими способностью в течение нескольких минут развязать чудовищную войну, везде росло понимание необходимости более широкой и более эффективной системы безопасности. Угрожающая перспектива того, что обнищавшие страны могут приобрести ядерное оружие и использовать его в политических конфликтах с соседями, оправдывала новую форму сдерживания. Как отмечалось в предыдущей главе, такая опасность во время президентства Буша исходила от Северной Кореи, Индии, Пакистана, Ливии и, возможно, от Ирана. Только Америка, не связанная больше холодной войной, была способна преградить путь такому развитию.

Пару недель спустя после первой инаугурации Клинтона Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ), не имевшее гарантий того, что Северная Корея подчинится его атомной программе, выдвинуло требование проведения специальных проверок. Северокорейский режим не только отказался пойти на это, но вызывающе заявил о намерении выйти из Договора о нераспространении, процитировав статью 10, которая предусматривает возможность выхода по причинам национальной безопасности. Так возник первый кризис, с которым столкнулась Америка в качестве нового мирового лидера, влекущий за собой осложнения, выходившие далеко за пределы Северной Кореи.

Нельзя точно сказать, чем при этом руководствовалась Северная Корея, но некоторые соображения, связанные с осуществлением Америкой ее роли, вполне уместны. Северная Корея не могла не принять во внимание быструю победу Америки во время войны в Заливе в 1991 году, одержанную над противником, не обладавшим серьезным средством сдерживания превосходящей мощи обычных Вооруженных сил США. Более того, распад Советского Союза и последующее американо-российское стратегическое урегулирование, возможно, вызвало у Северной Кореи тревогу, что российский ядерный зонтик больше не служит защитой для оставшихся коммунистических государств, выполняя теперь свои функции противостояния американской ядерной угрозе лишь в отношении самой России. Китайцы, между тем, совершенно намеренно заняли позицию минимального стратегического сдерживания, достаточного, с их точки зрения, лишь для того, чтобы не допустить угроз Китаю, но недостаточно широкую, чтобы служить защитой своего воинственного и непредсказуемого соседа. Не имея ядерной защиты, Северная Корея, по-видимому, пришла к заключению, что ее интересам лучше всего будет отвечать тайное приобретение собственного ядерного потенциала, достаточного для нанесения существенного ущерба интересам США, даже если на первых порах только в Южной Корее или Японии.

Далее последовала игра в кошки-мышки, и здесь администрации Клинтона вряд ли есть чем гордиться. На выход Северной Кореи из Договора о нераспространении Соединенные Штаты отреагировали предложением оказать ей помощь в осуществлении мирной ядерной программы. Графитовые ядерные реакторы Северной Кореи, способные создавать компоненты для изготовления ядерного оружия, предлагалось заменить реакторами на легкой воде. Кроме того, Соединенные Штаты брали на себя обязательство не применять силу против Северной Кореи. Однако эта конструктивная программа не была сбалансирована надежными карательными мерами, например угрозой морской блокады северокорейского судоходства, тем более при полной свободе действий Америки и почти полной изоляции Северной Кореи. К концу 1993 года, по оценке ЦРУ, Северная Корея уже наработала около двенадцати килограммов плутония – количества, достаточного для одной или двух бомб.

Следующие несколько лет были свидетелями то успокаивающих жестов со стороны Северной Кореи, то вызывающих действий. В 1994 году она дала согласие на инспекции, потом отказалась их принять, далее заявила о выходе из МАГАТЭ, а затем заключила с США «согласованный план действий», предусматривавший прекращение северокорейской ядерной программы в обмен на экономические льготы и обещание нормализации экономических и дипломатических отношений. В течение нескольких следующих лет США и Северная Корея вели бесплодные дебаты о северокорейских ракетных программах, включая экспорт северокорейской ракетной технологии. Однажды, а именно в 1996 году, администрация Клинтона затеяла игру с идеей превентивного удара по ядерным объектам Северной Кореи, но решила прибегнуть вместо этого к ограниченным экономическим санкциям. Потом начались более широкие региональные консультации по северокорейской проблеме, сначала с Японией и Южной Кореей, а позднее с Китаем.

Незавершенный характер всех этих инициатив побудил Южную Корею установить прямой канал общения с Севером, что получило название «политика солнечного света», которая отражала и стимулировала подъем как панкорейского национализма среди южных корейцев, так и растущую неудовлетворенность статусом страны как американского протектората. Главной стороной, получившей от этого геополитические выгоды, был Китай, потихоньку использовавший эти настроения наряду с корейским антагонизмом в отношении Японии, чтобы повысить влияние в регионе. В 1999 году бывший министр обороны Клинтона посетил столицу Северной Кореи с целью неофициальных переговоров о возможности широкомасштабного американо-северокорейского урегулирования. В конце 2000 года, как раз за две недели до президентских выборов в США, госсекретарь Клинтона Мадлен Олбрайт также встретилась с лидером Северной Кореи, пытаясь добиться какого-либо сдвига в отношениях. В качестве сладкой приманки она использовала возможность визита в Пхеньян для встречи с диктатором самого президента Клинтона, оказав тем самым на собеседника скорее успокаивающее, чем побуждающее воздействие.

Из вышесказанного можно сделать три вывода. Во-первых, для Северной Кореи так и не возникла заслуживающая доверия перспектива, что цена решимости приобрести ядерное оружие может перевесить выгоды от его приобретения. Во-вторых, колебания США дали Пхеньяну возможность эксплуатировать растущее желание Южной Кореи к примирению с Севером, тем самым ухудшая совместную позицию на переговорах США и Южной Кореи. И, в-третьих, что самое важное, в течение всего этого времени Северная Корея была в состоянии продолжать свои разработки, в результате чего к 2001 году американские чиновники пришли к выводу, что Северная Корея тайком создала несколько единиц ядерного оружия. Вызов Северной Кореи таким образом состоялся.

Американское противодействие индийским и пакистанским попыткам иметь ядерное оружие оказалось в такой же степени тщетным, хотя следует признать, что в данном случае Америка располагала еще меньшими возможностями. По мере того как развивалась история отношений с Северной Кореей, Соединенные Штаты прилагали все новые усилия для продления действия Договора о нераспространении, который администрация Клинтона рассматривала как прочную основу своих действий, чтобы не допустить появления этого оружия у других стран. Это вызывало негодование у стран, считающих, что Америка стремится к сохранению постоянного международного неравенства в вопросе национальной безопасности. Критики этих попыток США отмечали, что старания сделать действие Договора о нераспространении бесконечным не сопровождались достаточными усилиями для уменьшения числа государств, владеющих ядерным оружием, или для достижения равенства в программах по использованию атомной энергии.

Два события, связанные с этой темой, осложняли работу администрации Клинтона. Во-первых, французское правительство провело серию ядерных испытаний в Тихом океане, настаивая, что они необходимы для подтверждения роли «европейского» средства сдерживания, которое фактически явно было французским. Хотя к 1995 году Соединенным Штатам удалось добиться признания Договора о нераспространении возобновляемым в течение неопределенного срока, французы все же провели свои испытания, игнорируя протесты Пакистана и Индии, выражаемые ими для самооправдания. Вскоре и Китай провел свои подземные испытания.

Попытки администрации Клинтона ратифицировать Договор о всеобщем запрещении ядерных испытаний, который она считала существенной частью системы одобренных на международном уровне мероприятий против распространения ядерных вооружений, после французских испытаний все меньше находили политическую поддержку в Конгрессе. В ходе жестких и все более однопартийных дебатов Конгресс США неожиданно отклонил законопроект о ратификации Договора, укрепив за границей представление о том, что американские попытки добиться нераспространения мотивированы главным образом монополистическими соображениями.

В этом контексте Индия и Пакистан сочли возможным завести собственные ядерные арсеналы. Еще в 1993 году администрация США осознала, что проводимая ею политика односторонних санкций против Пакистана неэффективна. Не ограничивая свободу Индии осуществлять свои ядерные программы, санкции вынудили пакистанское правительство ответить таким же образом и вместе с тем, будучи направленными исключительно против Пакистана, нанесли ущерб другим американским интересам в регионе (особенно американо-пакистанскому сотрудничеству в ликвидации послевоенной смуты в Афганистане).

В итоге к 1997 году, несмотря на настойчивое, но совершенно очевидно безуспешное противодействие США, в мире появились еще две ядерные державы. Осенью премьер-министр Пакистана официально заявил, что «ядерные возможности Пакистана стали свершившимся фактом». В начале следующего года Пакистан осуществил пробный запуск своей баллистической ракеты дальнего действия, способной нести ядерную боеголовку, что снова привело к введению американских санкций в отношении Пакистана. В ответ Индия в мае провела пять испытаний ядерного оружия, одно из которых совершенно определенно было термоядерным. Через две недели Пакистан ответил шестью подземными ядерными взрывами. В связи с этим Соединенные Штаты, Япония и несколько других стран заявили о намерении ввести более строгие санкции, но было уже поздно: в эксклюзивном ядерном клубе, в котором до недавнего времени состояло пять стран, появилось два новых члена.

Явные успехи Индии и Пакистана и скрытые изыскания Северной Кореи явились заразительным примером для Ирана. В 1990-е годы, в основном под давлением Конгресса, подстрекаемого израильским лобби, Соединенные Штаты приняли серию законодательных актов, направленных в первую очередь против Ирана, что не способствовало развитию серьезного американо-иранского диалога. Закон 1995 года о нефтяных санкциях в отношении Ирана, предусматривавший дополнительные нефтяные и торговые санкции, принятый почти сразу после одобрения весьма жесткого закона о санкциях против Ирана и Ливии, практически лишил администрацию Клинтона возможности реагировать на редкие и почти незаметные попытки иранской стороны налаживания более конструктивного диалога с Соединенными Штатами. Трудно сказать, мог бы такой диалог помешать Ирану продолжать осуществление ядерной программы, но вполне разумно заключить, что иранцы находились под впечатлением успеха своих восточных соседей. Во всяком случае, ясно, что ядерная программа Ирана, начатая за много лет до этого, еще при шахе, и на самом раннем этапе при помощи французов и, наверное, даже Израиля, может оказаться главным яблоком раздора в американо-иранских отношениях.

Неудача в попытках сдержать распространение ядерного оружия на Дальнем Востоке и в Южной Азии явилась отрезвляющим уроком. Без односторонних военных действий даже единственная сверхдержава в мире оказалась не в состоянии в одиночку убедить страну, твердо решившую иметь ядерное оружие, отказаться от осуществления ее планов. Успешные превентивные шаги потребовали бы заблаговременной подготовки внимания на проблеме решительных и скоординированных действий других заинтересованных стран и быстрого создания программы, включающей как стимулы к самоограничению, так и риск слишком серьезных последствий в случае продолжения попыток овладеть ядерным оружием. На ранней стадии американского одностороннего превосходства было легко игнорировать едва возникшую тенденцию к распространению ядерного оружия, находясь в уверенности, что самой угрозы ответных действий США будет достаточно, чтобы ее пресечь. Уроком для наследников администрации Клинтона стало то, что даже при огромном неравенстве силовых потенциалов Соединенных Штатов и страны, претендующей на роль ядерной державы, альтернативой военной акции может быть только международное сотрудничество, организованное хотя бы в региональном масштабе уже на начальном этапе ядерного вызова.

Третий вариант возможного конструктивного укрепления всеобщей безопасности и сотрудничества после холодной войны появился в Европе. Конец разделения Европы означал, что американо-европейское партнерство могло бы теперь подняться на новый международный уровень. Реализация такой возможности предполагала экономическую и политическую интеграцию всех стран Европы с одновременным усилением влияния Атлантического сообщества для решения общих проблем.

Внезапное окончание разделения Европы привело к возникновению у ставших свободными посткоммунистических государств огромного желания стать неотделимыми и надежно защищенными членами Атлантического сообщества. Для того чтобы справиться с этой дилеммой, Клинтону потребовалось несколько лет, но в конце концов она стала наиболее конструктивной и весомой частью его внешнеполитического наследия. Накладывающиеся друг на друга реальности альянса НАТО, объединившего 27 стран (из них 25 европейских), и 25 стран, объединенных в Европейском союзе, свидетельствуют о том, что старый лозунг «трансатлантического партнерства» наконец наполнился содержанием. Это партнерство создало потенциал, для того чтобы влить политическую жизненную энергию в работу по формированию мировой системы с более высокой степенью сотрудничества.

Расширение НАТО стало катализатором обновления альянса. Сначала это казалось отдаленной перспективой. Войска России все еще находились посреди Европы, даже когда центральноевропейские страны (до этого их обычно называли восточноевропейскими) уже переориентировались на Запад. Последние военные части бывшего Советского Союза ушли из Польши в сентябре 1993 года, через несколько лет после объединения Германии, и до лета 1994 года оставались в Балтийских республиках. До этого времени любые формальные обсуждения вопроса о расширении НАТО были преждевременными, хотя некоторые официальные лица в Госдепартаменте Клинтона начали продвигать эту идею раньше. Однако на более высоком уровне администрация продолжала считаться с российскими интересами. И тем не менее некоторые стратегические мыслители вне департамента открыто говорили о расширении НАТО как логичном и необходимом действии, которое укрепило бы новую политическую реальность Европы.

Когда президент Валенса выразил желание Польши стать членом НАТО, всех изумила положительная реакция российского президента Ельцина. Во время своего визита в Варшаву в августе 1993 года, когда войска еще оставались в Восточной Германии, Ельцин публично заявил, что не считает такую перспективу противоречащей интересам России. Однако главные советники Клинтона по российским делам, так же как и его государственный секретарь, призывали к осторожности. Поэтому в течение примерно еще года США сосредоточивали свои усилия на основательной «подготовке» к расширению НАТО, не без лукавства именовавшейся «Партнерством ради мира», которое делало расширение более вероятным, при этом отдаляя его начало. Но в это время отношение России изменилось, она перешла на позицию открытого противостояния, и к концу 1994 года Клинтону пришлось заверить Ельцина в том, что будет соблюдено тройное «нет»: не будет неожиданностей, не будет спешки и не будет исключения России.

Между тем внутри администрации Клинтона баланс постепенно смещался в пользу мнения, что долговременная стабильность в Европе и здоровые американо-европейские отношения не достижимы, если значительная часть Европы останется ничейной землей. Это мнение укреплялось по мере постепенного осознания, что Россия находится в состоянии кризиса и это делает ее поведение в долгосрочной перспективе крайне непредсказуемым. Эту точку зрения разделяли объединенная Германия и несколько сдержаннее Великобритания. Но в Соединенных Штатах против нее все сильнее возражала группа бывших американских дипломатов, исследователей и ученых, выступавших за создание в самом центре Европы своего рода нейтрального пояса. В отсутствие уверенного и ясного мнения по этому вопросу и при сохранении двойственной позиции самого Клинтона перспектива расширения НАТО казалась весьма сомнительной.

Ситуация еще больше осложнилась из-за разгоравшегося конфликта в постюгославской Боснии. Попытки НАТО пресечь насилие и беспрецедентное решение использовать авиацию против сил Сербии, вызвавшее резкие возражения со стороны Ельцина, оказали парадоксальное влияние на вопрос расширения НАТО. То, что военная акция НАТО была необходима, чтобы приостановить хотя бы на время военные действия в геополитически нестабильном регионе, было совершенно очевидным. Но тот факт, что Россия, сначала осудив действия НАТО, в конце 1995 года согласилась участвовать в мирном урегулировании в Боснии, свидетельствует также о том, что России необходимо было в какой-то форме установить более официальные отношения с альянсом.

Так возникла двойная политика: укрепить связи России с НАТО и при этом осуществить его дальнейшее расширение. В конце 1996 года, накануне президентских выборов, Клинтон публично заявил о намерении Соединенных Штатов расширять НАТО, и после его избрания этот процесс ускорился. Госсекретарь первого срока был заменен более динамичной Мадлен Олбрайт, протеже первой леди (и другом, и в прошлом коллегой автора этой книги), имевшей более широкие политические связи. Лично интересующаяся расширением НАТО на Восток, она придала этому направлению стратегическое значение.

Теперь двойная политика осуществлялась более жестко. В мае 1997 года был подписан Основополагающий акт о взаимоотношениях между Россией и НАТО, целью которого было заверить Россию в том, что отныне НАТО становится ее партнером по безопасности. Клинтон снова воспользовался возможностью, чтобы подтвердить дружественное отношение Америки к России Ельцина. В июле Польше, Чешской Республике и Венгрии были направлены официальные приглашения для вступления в НАТО. Вскоре приглашения получили Балтийские республики, Румыния и Болгария. Теперь стало логичным и неизбежным и расширение самой Европы. После того как бывшее Европейское сообщество превратило себя в Европейский союз, сами европейцы решили, что теперь нет смысла исключать их новых демократических соседей, уже связавших себя посредством НАТО как с Соединенными Штатами, так и с Европейским союзом, из состава фактических членов ЕС. И несмотря на критику, в первые годы XXI века этот процесс завершился созданием – единого наиболее важного и тесно взаимодействующего сообщества в масштабах всего мира.

Этот результат был и важным, и в то же время парадоксальным достижением эры Клинтона. Первоначально расширение НАТО и Европейского союза не было для Клинтона приоритетом, поскольку имело мало общего с его центральной задачей – глобализацией. Не было оно и таким эмоциональным, как, например, его попытка поддерживать личные отношения с Ельциным. Последнее было его персональной миссией, в то время как первое было стратегической обязанностью и актом исторической справедливости.

Клинтон осуществил это расширение в значительной степени благодаря усердию главных членов его команды и не входивших в нее сторонников этой идеи, которые сообща добились обсуждения вопроса и ускорили его решение. Явный энтузиазм удовлетворенных центральноевропейцев также оказался заразительным. Клинтон был уже настоящим приверженцем этой идеи, когда в июле 1997 года, стоя перед Королевским замком в Варшаве, объявил восторженной толпе народа и торжествующему Леху Валенсе о том, что Польша и ее два центральноевропейских соседа приглашены к участию в альянсе.

Если бы Клинтон взял на себя меньшие обязательства, неизвестно, насколько неуверенной и нестабильной могла бы быть ситуация десять лет спустя, когда Америка и Европа разошлись во мнениях по Ираку. Движение Европы к политическому единству замедлилось бы из-за внутренних разногласий, а Россия снова начала бы играть мускулами в Украине, Грузии и даже в Балтийских государствах и Польше. Холодная война, закончившаяся в 1990 году, могла бы возобновиться в какой-то иной форме, с новым идеологическим или территориальным поворотом, если бы просторы посткоммунистической Европы остались вне Атлантического сообщества.

Таким образом, прорыв в процессе построения Европы, произошедший в 1990-е годы в результате действия различных движущих сил, и подписание Маастрихтского договора, который формально зафиксировал образование Европейского союза; принятие в него прежде нейтральных западноевропейских государств – Швеции и Финляндии; введение евро; отмена пограничного контроля внутри Европейского союза (Шенгенские соглашения); формирование общеевропейской оборонной политики и создание сил быстрого реагирования Евросоюза – все это означало, что последнее десятилетие XX века было отмечено возросшей позитивной ролью Запада на мировой арене. Америка и Европа, геополитическая сверхдержава и экономический гигант с нарождающейся общей политической идентичностью, действуя сообща, при желании могли бы добиться чего угодно.

Рис. 3. Расширение НАТО и ЕС после окончания холодной войны. Подготовил Бретт Эдкинс

А пока новая реальность способствует тому, чтобы объединенными усилиями следовать общей конструктивной повестке дня, придерживаясь доброжелательного и оптимистического взгляда Клинтона на проблему глобализации. Совокупное влияние Америки и Европы привело к успешному завершению в 1994 году невероятно сложных и конфликтных торговых переговоров, известных как Уругвайский раунд, по Генеральному соглашению о тарифах и торговле. В итоге 1 января 1995 года была создана Всемирная торговая организация, что обозначило важный шаг в направлении формирования всеобщего экономического порядка, соответствующего растущему пониманию наднациональной солидарности. Создание ВТО внесло в складывающийся механизм урегулирования конфликтных интересов вклад, без которого проблема огромного неравенства в экономических условиях, существующих в мире, не может найти решения, что уже значительное достижение.

Принятие в ВТО Китая в 2001 году, ставшее возможным после нескольких лет терпеливых переговоров, начатых Соединенными Штатами и Европейским союзом, было еще одним шагом на длинном, но необходимом пути, ведущем к включению потенциальной мощной экономической силы в более тесно взаимодействующую и более управляемую мировую экономическую систему. Вступление Китая ускорило образование так называемой Большой двадцатки – блока развивающихся государств, руководимого Китаем, Индией, Южной Африкой и Бразилией. Экономически более слабые государства, таким образом, впервые приобрели подлинный политический вес в процессе идущих переговоров о более равноправной мировой системе торговли. Тем самым утверждение Клинтона, что глобализация «не может быть обращена вспять», постепенно приобретало правовое значение.

Однако вступление Китая в ВТО имело и свою политическую цену. Для того чтобы способствовать прогрессирующей интеграции китайской экономики в мировую систему, Соединенные Штаты в 1999 году предоставили Китаю режим наибольшего благоприятствования, не обусловив это обычным требованием признания прав человека. С некоторой неохотой, но Клинтон пошел на такое решение, резонно полагая, что в перспективе Китай, принявший международные правила и вступивший в более тесные отношения взаимозависимости, неизбежно постепенно придет к уважению прав человека. Глобализация, логически заключил Клинтон, в конечном счете компенсирует моральную обеспокоенность, вызванную уступками[2 - Обеспокоенность Клинтона этой проблемой и его переживания за исход дела нашли отражение в той настойчивости, с какой он старался советоваться по нему даже с аутсайдерами. Вернувшись в США после поездки в Китай, я задержался на пляжах Гавай, и мне туда позвонил президент, желая услышать мое мнение, будет ли целесообразным введение целенаправленных санкций, например в отношении промышленности, контролируемой китайской армией.].

Но если все большая углубленность Китая в глобальную взаимозависимость давала в целом положительный результат, то два других события, отмеченных в хронике президентства Клинтона, потенциально были более опасными для Атлантического сообщества с точки зрения его перспективной роли в международных делах. Этими событиями были финансовый кризис в Азии и обострение разногласий между Америкой и Европой относительно наднациональных правил.