Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины

– Гимнастика, атлетизм, – пояснил Петр. – Тренируем мышцы, с утра разминаемся, даем себе нагрузку, потом весь день бодро себя чувствуем и хорошо выглядим.

– Баловство это все, – сказал Иван. – Зачем мне с утра гири таскать, если потом в порту я целый день мешки бросать буду? А один мешок, как десять ваших гирь весит.

– Ну-ка, сделай вот так, – Петр продемонстрировал, как именно надо сделать.

Он сжал кулаки, согнул руки к плечам, напрягся. Все мышцы торса и рук обозначились, бугристо прорисовались под кожей, а потом несколько раз Петр прогнал по животу «волну». Несколько раз картинно повернулся. Иван сбросил через голову сорочку, повторил, как умел. Получилось совсем неграциозно.

– Вот видишь, – втолковывал Николай. – У тебя силы хватает. Тут вопросов нет. Но когда ты в порту работаешь, у тебя задействованы только определенные группы мышц. Вот и развиваются они непропорционально. А надо давать равномерную нагрузку на все группы. Тогда будет гармония. Это еще древние греки поняли, они и разработали первые системы тренировки. У них это настоящий культ был. Атлетов боготворили, считали такими же героями, как и героев войны.

– Это как Геракл, что ли, который с детства теленка на плечах по утрам носил? – уточнил Иван.

Николай с уважением глянул на Поддубного. Далеко не каждый биндюжник знал о древнегреческом герое и о том, как он наращивал себе мышцы.

– Я сейчас принесу. Время у тебя есть?

Николай сбегал в комнату, принес толстый журнал, на обложке которого был изображен какой-то силач в облегающем трико с голыми ногами. Он стоял, словно изваянный из камня, гордо подняв голову, грудь его наискосок покрывала шелковая лента с надписью.

– Французский журнал по атлетизму, – пояснил Николай. – В Европе сейчас атлетизмом многие увлекаются. А у нас это увлечение только начинается. Посмотри.

Поддубный не умел бегло читать и по-русски, не то что по-французски.

– Французского я, конечно же, не знаю. Ничего не пойму, – крутил он в руках тяжелый журнал, изданный на хорошей бумаге.

– А тут и не читая все понять можно, – Петр стал листать страницы.

Рисунков было много, по нескольку на каждой странице. Иногда они покрывали даже все ее пространство.

– Тут показано, как нужно делать упражнения для развития разных групп мышц, – пояснял Петр. – А вот здесь приемы борьбы.

Упражнения на развитие разных групп мышц особо Поддубного не заинтересовали, он по-прежнему считал это пустой забавой, а вот рисунки, изображавшие сражающихся борцов, сразу же привлекли внимание. Вспомнилось, как боролись на кушаках в Красеновке, повеяло родным и близким. Вот только борцы на рисунках действовали не по правилам, и кушаков у них не было. Но Иван прекрасно понимал – сколько существует стран, сколько народов – столько и правил.

– Если хочешь, бери, смотри, – предложил Петр. – У нас там еще несколько номеров этого журнала.

Вроде бы обычное происшествие, обычный разговор с соседями по квартире, но это вновь было одно из звеньев цепи судьбы, которая вела Ивана Максимовича по жизни. Вечерами он иногда брал журналы, листал их, рассматривал рисунки, сравнивая приемы знакомой ему борьбы на кушаках с приемами из французского журнала. Теперь уже в его комнате по вечерам часто и подолгу горел свет. Даже хозяйка замечание сделала.

В порту Иван теперь иногда развлечения ради шел к большим весам и для товарищей по работе показывал, как можно бросать гири. При этом всегда использовал самые большие – двухпудовые. Но пока это было лишь слабое и несерьезное увлечение портового грузчика, все еще мечтавшего заработать побольше денег, вернуться в родное село и «забрать» себе Аленку. Правда, образ любимой девушки стал для него уже каким-то далеким, почти прозрачным и нереальным, как тогда, в ночи, когда он увидел ее, идущую к Шведским могилам. Думал о ней? Думал. Но встретив, не знал бы, что и сказать.

Настоящий перелом в судьбе Поддубного случился позже, и произошло это так…

В один из дней он отправился после работы прогуляться вдоль моря. Слушая удары волн, крики чаек, так приятно думалось о родных местах… Хорошо в Феодосии, но дома лучше. Вспоминалось, как земля вываливается из-под лемеха черными жирными пластами, как подскакивает борона за конем, разрыхляя их, как летят с широкого размаха зерна, чтобы подняться потом ровной зеленой щеткой молодых еще ростков, как наливается изо дня в день пшеница, как желтеют колосья.

На променаде было людно. Ивана не искушали ни питейные, из которых неслись громкие голоса подвыпившей публики, ни призывные взгляды продажных девиц. Одна из них даже сама сделала к нему шаг и проворковала:

– Господин хороший, позабавиться не желаете?

– А у меня и так жизнь веселая, – как-то сразу же, не задумываясь, ответил Иван.

– Всегда может быть еще веселее, – не унималась проститутка.

Она была еще совсем молодой и, как понимал Поддубный, не до конца испорченной.

– Ну, так как? – прозвучал вопрос.

– Такие штучки со мной не проходят.

На променаде, где прогуливалась публика, ощущалось какое-то новое движение. Рядом с Поддубным и девицей с криками пробежали мальчишки. Впереди виднелась толпа, послышалась духовая музыка. Она приближалась.

– Вы не знаете, что там такое? – отошла от прежней темы девица и вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть.

Тем временем уже стали слышны торжественные выкрики, словно предвещавшие важное событие. Блеснули медью трубы, серебряно отозвались музыкальные тарелки, глухо застучал барабан.

– Вы не могли бы мне помочь забраться на парапет? – попросила девица.

– Вот это можно, – согласился с таким предложением Иван, легко подхватил почти невесомую для его сил проститутку под локти и поставил на парапет, после чего залез на него сам.

Теперь, с возвышения, стало лучше видно и слышно. Впереди процессии, сопровождаемой народом, шествовал по променаду духовой оркестр. Дирижер двигался спиной вперед, взмахивая над головой жезлом с блестящим набалдашником. Звучал разухабистый марш, который не мог перекрыть зычный голос господина в сюртуке и примятом цилиндре, идущего рядом с оркестром.

– … дамы и господа, не пропустите! Гастроли знаменитого и неповторимого цирка Бескоровайного!..

– Цирк, – вымолвила девица, голос ее уже не звучал распутно. – Вы любите цирк?

– Наверное, – проговорил Поддубный, не отрывая взгляда от величественного зрелища.

Он и в самом деле не знал, любит ли цирк, потому что ни разу в нем не был. Однажды в Красеновку заехала бродячая труппа канатоходцев. Тогда в центре села поставили опоры, растянули канат, и совсем еще мальчишка ходил по нему с длинным шестом в руках. Но это событие особого следа в душе Поддубного не оставило.

Толпа уже проходила мимо Ивана, который с высоты наблюдал за непривычным для себя зрелищем. Променад наполнился ощущением праздника. Восторженно кричали не только мальчишки, но и солидные господа, даже некоторые дамы потрясали в воздухе зонтиками, приветствуя артистов. Следом за оркестром шли разряженные арлекинами артисты на ходулях. За ними передвигались двое гимнастов, делая сальто. Причем внешне им удавалось это так легко, что казалось, по-другому они и ходить-то не умеют. Затем провезли запряженные цирковыми конями клетки с дрессированными животными. Грозный лев метался в узком пространстве, громко рычал, бросался на прутья. Дрессировщик в строгой черной тройке щелкал длинным кнутом – шамбриером. На отдельной повозке был установлен турник, и хрупкая девушка в коротком платье, усыпанном сверкающими блестками, делала на нем головокружительные перевороты. И все это происходило во время движения. За ней катил в запряженной огромной свиньей тележке клоун в цветастом балахоне и посылал хохочущей публике воздушные поцелуи сразу двумя руками.

Чувствовалось, что некоторых артистов люди уже знают, они знаменитости. Поддубный непроизвольно улыбался, как мальчишка, глядя на буйство красок, движения, ловкости. И тут девица очень непосредственно вцепилась в руку Ивана, затрясла ее и даже стала подпрыгивать.

– Силачи, силачи идут! – восторженно кричала она.

Шествие цирка Бескоровайного замыкали борцы-атлеты. Они шли с достоинством, то и дело поднимая руки и демонстрируя накачанные мышцы. Все они были одеты в облегающие трико, оставлявшие открытыми ноги. Двое перебрасывались на ходу гирями. Любопытные, толпившиеся на набережной, выкрикивали их имена. Кто-то даже бросил букет цветов. Атлет в маске ловко поймал его и поднял над головой.

Шествие удалялось, затихали грохот барабанов, звуки духовых инструментов. Толпа схлынула. Иван помог девице спуститься с парапета. Больше никаких предложений она ему не делала, просто поблагодарила и устремилась вслед за артистами цирка. Поддубный остался стоять. Увиденное поразило его до глубины души. Это был какой-то иной мир, в котором отменялись будничные условности реальности. Тут, казалось, не действуют даже законы природы. Грозный лев подчиняется человеку, можно ходить на руках, выдыхать огнем, заглатывать шпаги. Можно сгибать свое тело, будто бы у него нет суставов и костей. Но больше всего запомнились ему атлеты и то, как их приветствовала публика. Ощущалось, что их любят, им поклоняются. Достаточно было взглянуть на мальчишек, на то, как сияли их глаза, и каждому наверняка хотелось стать в будущем таким же сильным, как они.

Что-то «сломалось» в Иване, теперь нарядный променад казался ему слишком блеклым, словно солнце светило уже не так ярко и краски южного моря померкли. Они не шли ни в какое сравнение с великолепием цирковых костюмов. Цирк Бескоровайного ураганом пронесся по набережной, заставив людей на время забыть о ежедневных заботах и о хлебе насущном.

Поддубный остановился у тумбы. Пожилой расклейщик расправлял на ней свеженькую афишу поверх отслужившей свое – театральной.

– Когда первое представление? – спросил Иван.

– Завтра.

Поддубный неторопливо читал афишу. Много в ней было всякого, но взгляд зацепился за последние слова. Зрителям сообщалось, что их вниманию будут представлены соревнования знаменитых борцов и что каждый желающий сможет выйти на цирковой манеж, чтобы помериться с ними силой. Ивану хотелось спросить, так ли это, но расклейщик афиш уже исчез, оставив после себя лишь капли клейстера на мостовой променада. На солнце и ветру афиша быстро сохла, растягивалась, расправлялась буквально на глазах.

Вечером Иван за столом рассказал о приезде цирка своим соседям.

– Мы уже знаем, видели, – за себя и за приятеля ответил Николай. – Завтра идем на представление. Хочешь, пойдем вместе?