Хищник Джаг

Гомон сзади смолк, словно по команде.

– Что общего у тебя с Патчем? – спросил хриплый голос.

– Я был его напарником.

– Смотри-ка! У тебя, должно быть, имеются скрытые таланты, раз он так канителился с тобой! Я вот думаю: а не использовал ли он тебя для развлечений? Ведь между двумя борделями путь зачастую очень долгий...

– Вы бы не осмелились так со мной разговаривать, будь я свободен!

По паркету застучали каблуки, и каждый шаг сопровождался нежным мелодичным звоном. Джаг понял, что его обидчик носит сапоги со шпорами. Еще пару шагов, и парнишка увидел этого человека краешком глаза. Он был, как некоторые властители, расфуфырен с головы до ног. Джаг заметил, что его сапоги сверкали, словно поверхность пруда в ясную лунную ночь.

Шпоры дзинькнули еще пару раз, и вот перед глазами мальчишки появилось отечное лицо в красных прожилках с брезгливо изогнутыми губами гуляки, постоянно стремящегося к наслаждениям. Длинные, слегка вьющиеся волосы каскадом опускались ему на плечи. Весь вид этого человека свидетельствовал о том, что он испытывает крайнюю степень удовлетворения самим собой и своими делами.

Это был Баском собственной персоной. Джаг без труда опознал его, когда тот достал из кармашка жилета серебряную табакерку с нюхательным табаком и, положив две щепотки на тыльную сторону ладони, ловко втянул их носом.

У него, действительно, между пальцами были перепонки, как у гуся.

– Так что ты сказал? – осведомился он, пряча в карман табакерку. – Ты мне угрожаешь или я тебя неправильно понял?

– Освободите меня, и тогда увидите!

Баском бросил на мальчишку полный презрения взгляд.

– Драться со сладенькими мальчиками ниже моего достоинства.

– Патч был моим напарником и только! Не смейте обливать грязью его память!

– Ты слишком пылко защищаешь его для простого компаньона. Мне показалось, или у тебя на самом деле глаза мокрые?

– Если хотите знать, он был мне больше, чем напарник... Скорее, приемный отец. Он меня всему научил.

Баском гнусно ухмыльнулся.

– Всему, говоришь? Значит, я не ошибся.

– Ну и сволочь же вы! – свистящим шепотом выдохнул Джаг. – Гад, каких мало на свете. Вы рассуждаете о чести и стреляете в спину, как трус! Освободите меня, если не боитесь!

– Продолжай, продолжай, – миролюбиво кивнул головой Баском, – мне плевать на оскорбления голубенького мальчика. Если все брать до головы, то для сведения счетов жизни не хватит.

– Патч был моим другом, и это вовсе не то, что вы думаете!

– Есть только один способ установить истину, – прохрипел Баском с улыбкой на тонких губах. – Эй, Баз, ну-ка, проверь его!

Гигант с кошмарной рожей, к которому обратился Баском, довольно осклабился, услышав предложение хозяина. Один глаз у него располагался выше другого, а стесанный подбородок, можно сказать, почти не существовал. Зато лапищи у него были просто огромные: один его кулак не уступал размерами голове взрослого человека.

Баз с гоготанием начал кружить вокруг Джага. Обмотав ему запястья тонкой веревкой, он привязал руки паренька к рукоятке кинжала, отчего Джаг стал напоминать марионетку, висящую на своем гвозде в фургончике бродячего кукольника. Неандерталец убедился, что его жертва никуда не денется, и принялся ее лапать. Потом он стал у Джага за спиной, и только теперь тот с ужасом понял, что за этим последует.

Как он ни крутился, ни метался, ему ничто не помогло. Джаг испытал дьявольское ощущение, будто его сажали на кол. Жуткая боль огненными когтями раздирала его внутренности. Он превратился в манекен из плоти и крови, безразличный к чудовищным объятиям, ритмичным толчкам и прикосновениям чужого тела, похотливым взвизгиваниям и зловонному дыханию своего мучителя.

Закрыв глаза, чтобы не видеть насмешливого лица Баскома, Джаг сжал зубы с такой силой, что почувствовал, как у него сводит челюсти. Теперь его больше всего заботило только одно: как бы его палач в похотливом угаре не изуродовал ему руку навсегда.

– Ну, что скажешь? – поинтересовался Баском, когда Баз, удовлетворив свою низменную страсть, оставил мальчишку в покое.

– Свежак, – ухмыльнулся тот. – Чистый бархат!

– Теперь уже нет, это голубой мальчик! – объявил Баском. – Немного практики, и он будет просто чудо. За него мы возьмем хорошую цену. Освободите его, он едет с нами!

Подталкиваемый в спину, Джаг вышел из комнаты, унося с собой видение босых ног Патча, торчащих из закутка между кроватью и стеной комнаты.

Глава 17

Грубая пеньковая веревка обвивалась вокруг шеи Джага, сдирала до крови кожу и заставляла его идти в нужном ритме: то ширить шаг, повинуясь рывкам повода, то бежать до полного изнеможения, падая и торопливо вскакивая на ноги, чтобы не быть задушенным тугой петлей, все сильнее сдавливавшей горло. Так продолжался его бесконечный бег за лошадьми по бескрайним, истрескавшимся от засухи равнинам.

Время от времени, когда считали, что он вот-вот отдаст концы, его поили как лошадей – мокрой тряпкой протирали губы и десны.

После краткого привала кавалькада снова трогалась в путь, и Джаг отупело и бездумно ступал следом за лошадью, к седлу которой была привязана его веревка. Если у него и возникали какие-то мысли, то все они были связаны только со жратвой: кормили его куда хуже собаки – у Джага уже живот сросся с хребтом, а выступившие ребра заставляли вспомнить о стиральной доске. Кожу пленника продубили и обветрили ледяные ветра и иссушающий зной, обжигавший легкие, словно кипящая патока.

Стоял самый разгар Сумасшедшей Природы – четвертого времени года. На протяжении одного дня можно было испытать все прелести взбесившегося климата: перенести резкие заморозки и палящую жару, секущий град и мелкий теплый дождик, снегопад и редкий влажный туман, который затягивал горизонт непроглядной серой пеленой.

Обычно они шли колонной. Впереди, прокладывая путь каравану, ехал Баском, за которым на длинном аркане бежал Джаг, следом ехали охотники – человек двадцать, за ними тянулись вьючные животные, груженные трофеями, а в хвосте каравана плелась вереница оборванных и растерянных пленников обоего пола, которых приходилось периодически сбивать в плотную группу при помощи кнута вовсе не потому, что они стремились сбежать, а в силу того, что они больше не располагали собой.

Когда на землю спускался сильный туман или начиналась пурга, обстановка осложнялась, и тогда приходилось устраиваться на привал, в противном случае можно было окончательно растерять весь живой товар.

На бивуаках Джага держали на коротком поводе, и он занимался хозяйством: разводил огонь, готовил пищу, стелил постель Баскому. Все это он делал машинально, пестуя в глубине души свою ненависть.

Раненая рука заживала, но доставляла еще немало хлопот – Джаг испытывал тупую боль в кисти каждый раз перед началом похолодания. Но он надеялся, что со временем это пройдет и к поврежденным мышцам вернется их прежняя сила и упругость. Так, во всяком случае, утверждал один тип из банды Баскома – коновал с горячечным блеском глубоко посаженных глаз, которого все называли Психом. На него Джаг должен был просто-таки молиться, потому что именно Псих сделал все возможное, чтобы сохранить ему руку: он каким-то чудом сшил два рассеченных сухожилия, что позволило сохранить подвижность пальцев и всей кисти в целом. Без него Джаг навсегда остался бы калекой.

Время шло своим чередом, давило монотонным, однообразным течением тоскливых дней, сменявшихся полными печали и боли ночами.

Незаметно для самого себя, Джаг стал смотреть на мир с жестким прищуром похолодевших глаз, мышцы его ног обрели рельефность и силу, легкие стали работать как кузнечные меха, развилась выносливость, и теперь он не задыхался и не хватал воспаленным ртом бедный кислородом воздух. Он раздался в плечах, закалился в горниле своих унижений и бед, а в его сердце навсегда поселились ожесточение и тоска.

Опаленный ненавистью, истерзанный ненастьем, Джаг подсознательно старался не погрузиться в состояние полного отупения, хотя и вел полувегетативный образ жизни, полностью замкнувшись в себе, чуждый внешнему миру.

Иногда какое-то странное озарение нисходило на него, и тогда он чувствовал себя так, будто растворялся в небе, становился легким и неуязвимым, свободным от тяжкого бремени своего тела, превратившегося в тутой клубок страданий и боли. В эти минуты он присоединялся к призраку Патча и скакал рядом с ним, убаюканный мелодией его речей.

Потом волшебное чувство исчезало, и он опускался на землю, чтобы очнуться в компании с Психом, который в припадке безумия скакал вокруг него и что-то хрипло каркал, широко разевая беззубый рот с почерневшими губами.

Независимо от того, слушали его или нет, он без конца монотонно бормотал странные, непонятные слова, полные гортанных созвучий, и в которых трудно было уловить хоть какой-либо смысл.

Часто по ночам он обращался к небесам с бесконечными речами, которые в конечном итоге неизменно обращались против тех, кого будили его гневные угрожающие тирады и кто ворчливо проклинал его и забрасывал камнями, лишь бы заткнуть ему рот.

Психа презирали, оскорбляли, издевались над ним, но, как ни странно, его и побаивались, испытывая суеверный страх. Он обладал широчайшими познаниями в области медицины, знал растения, излечивавшие раны и переломы, владел секретами древних лекарственных средств, изготавливать которые мог только он один.

Для авантюристов, рыскающих в поисках легкой наживы, Псих являлся своего рода гарантом их безопасности, и никому в голову не могла прийти шальная мысль прогнать его прочь.

Джагу, упорное молчание и отсутствующий взгляд которого он оценил по достоинству, Псих часто рассказывал то, о чем не говорил никому: о прошлом и будущем, о том, что было до агонии планеты и даже до того, как Земля стала Землей, и куда она неизбежно вернется, поглощенная небывалым вселенским катаклизмом.

Он обрушивал на парня бесконечные монологи, из которых Джаг не понимал и десятой части. Чаще всего в его рассказах встречалось слово, которое Псих явно смаковал, шлепая губами, прежде чем четко произнести: