Встретимся в полночь

Джулия чувствовала, что мать наблюдает за каждым движением ее и Саймона. Только такой человек, как Джулия, близкий Дездемоне, улавливающий ее настроения, заметил бы старательно сдерживаемое беспокойство, которое почти не прорывалось наружу. Она продолжала на людях делать вид, что все в порядке, и сообщала всем, кто интересовался, что приготовления к свадьбе идут великолепно.

Они пробыли на балу недолго и вернулись домой к одиннадцати, несмотря на возражения Лоры и Лии. Джулия простилась с Саймоном полуулыбкой и почти неслышным «доброй ночи», произнесенным холодным тоном.

Войдя к себе, она обнаружила, что горничная к ней еще не заходила, поэтому она сама зажгла лампу с помощью свечи, принесенной с собой. Сев за туалетный столик, Джулия принялась вытаскивать из волос шпильки. Появилась Дебра и помогла ей раздеться. Поскольку эта служанка была приставлена и к Джулии, и к Лоре, а также и к Лии, когда ту тоже приглашали в гости, Джулия велела ей идти к остальным, сказав, что расчешет волосы на ночь сама. Ей хотелось остаться одной.

Часы в углу пробили половину двенадцатого. Джулия потянулась. Она устала, хотя с начала сезона привыкла ложиться гораздо позднее. Было необычно вернуться с такого большого приема, как бал, раньше трех-четырех утра.

Напряжение высосало из нее все силы. Она взяла книжку с соседнего столика и повернулась к кровати. И похолодела.

С другого конца комнаты к ней шел Рафаэль. Шел прогулочным шагом, невыносимо наглый, с усмешкой на губах и торжествующим взглядом. Демонстративным жестом он снял с себя черный шерстяной плащ.

– О Боже! – тихо воскликнула Джулия.

– Я же сказал, что приду. Невежливо с вашей стороны заставлять меня ждать.

– Как вы вошли? Как вы узнали, какая комната моя? – Она замолчала на мгновение, потом подняла руку: – Нет. Не говорите. Я вовсе не хочу ничего знать.

Рафаэль усмехнулся, неотвратимо приближаясь к ней. В глазах его горело желание. Кровь волнением отозвалась в жилах Джулии. Она чувствовала себя так, словно стояла на краю обрыва, где ей грозила смертельная опасность упасть вниз, но при этом она созерцала самые захватывающие виды, какие только можно себе представить. Быть с Рафаэлем – это все равно что идти по тонкой черте между экстазом и гибелью. И Джулия понимала, что поэтому вниз лучше не смотреть.

– Полагаю, вам лучше говорить потише, – тихо сказал он. – Если только ваши домашние не привыкли, что вы разговариваете сама с собой таким повелительным тоном.

Она взглянула на него с убийственным видом, но голос понизила.

– Я не могу поверить в такое безрассудство.

– Безрассудство? Но ведь я же сказал вам, что намерен…

– А я сказала, чтобы вы не смели этого делать!

– Ну а я сделал. – Он развел руками. – Я здесь. Разве вы хоть немного не рады меня видеть?

– Я позову лакея.

– Чудная мысль, – насмешливо отозвался он. Черт бы побрал его веселые глаза! И черт бы побрал его за то, что он лишил ее всякого выхода и понимает это. – Я уверен, что вы сможете все объяснить родителям. Они, кажется, весьма либеральны в…

– Знаете, меня просто возмущает ваше злорадство.

– Признаюсь, я задет. Я прошел через массу трудностей, а теперь вы хотите поднять шум? Не стоит. – И он крепко обнял ее и поцеловал.

Поцелуй был коротким. Рафаэль отошел и сел на край кровати. Он держался так безмятежно, как будто находился в гостиной или в салоне. «Есть ли такое место, – подумала Джулия, – где он не чувствовал бы себя как дома?» Он положил ногу на ногу и наклонил голову набок.

– Итак. Как вы провели вечер?

– Я хочу, чтобы вы ушли.

– Разумеется. – Он встал и направился к двери. – Только разве вас не заботит, что меня увидят?

– Знаете, это не смешно. Сядьте.

– Опять сюда? – с невинным видом спросил Рафаэль. – На кровать?

– Ой! – Она услышала, как он подходит к ней сзади. Она не сопротивлялась, когда он обнял ее. – Прошу вас, – прошептала она. – Я… я боюсь.

Он зарылся носом в ее волосы позади уха. Его голос утратил все свое бахвальство. Он звучал ласково и звенел от искренности.

– Я клянусь, Джулия, никто не узнает, – сказал он, поворачивая ее в своих объятиях так, чтобы она оказалась лицом к нему. – Я не допущу никаких неприятностей. Я просто хочу быть с вами. Неужели мне следует изнывать от одиночества, когда мы оба хотим друг друга? Насколько я помню, вы очень огорчились, когда я попытался так поступить. Конечно, это совершеннейшее безумие даже для меня, но, поверьте, я не лгу, когда говорю, что ничего не могу поделать.

Ее возмущение таяло. Мягкий свет глаз Рафаэля, казалось, говорил о несвойственной ему отчаянной мольбе, чтобы она смягчилась, обняла его и дала ему то, что он хочет, – да, приходилось признаться, что и она тоже этого хотела.

– Рафаэль, вы невыносимый человек.

Он взял ее за руки и поцеловал каждый пальчик, не отрывая от нее глаз.

– Я мог бы надеяться на нечто более романтическое, например: «волнующий», «восхитительный» или «бесстрашный». – И он повернул ее руки ладонями кверху и поцеловал.

– С каких это пор вас волнует романтика? – спросила она еле слышно.

– С тех пор как я встретил вас, – ответил он, притягивая ее к себе. Он нашел ее губы, и на этот раз она обвила руками его шею. И ответила на его поцелуй.

Рафаэлю показалось, что поцелуй этот похож на глоток чистого воздуха. Так удивительно было держать ее в объятиях. Как он по ней соскучился! Эти дни разлуки были совершенно невыносимы.

Ничего этого Рафаэль не сказал. Странно, что он чувствовал это, но необходимость высказаться, обнажить свои чувства была такой новой, что это его потрясло. Или дело было в поцелуе, таком долгом, чистом поцелуе, который словно сплавил их вместе?

Откуда-то из глубины его существа поднялась радость, и он усмехнулся, а потом рассмеялся. Джулия улыбнулась, разделяя его безумное наслаждение. Господи, как же она сумела это понять? Они обменивались быстрыми поцелуями, продвигаясь к кровати. Там он положил ее навзничь и лег сверху.

Он больше не смеялся. Когда он поцеловал ее на этот раз, то уже с нескрываемым вожделением.

Господи – дверь! Он сорвался с кровати и бросился запереть ее. Когда он вернулся, стягивая с себя галстук, Джулия все еще лежала на спине, опираясь на локти и глядя на него глазами цвета золотого меда.

– Раздевайтесь. – Он стянул с себя галстук и осмотрел пеньюар Джулии. – Где же пуговицы на этой штуке? А, ладно, вы его любите?

– Что?

– Это одеяние, это дурацкое ночное одеяние – это из ваших любимых?

– Да нет, но…

Он схватился за вырез пеньюара и разорвал его до самой талии. Джулия вскрикнула и придержала разорванные полочки. Он оттолкнул ее руки и оценивающе посмотрел на ее ночную сорочку.

– Не смейте, Рафаэль!

Но он разорвал и сорочку и, положив Джулию снова на кровать и разведя ее руки в стороны, держал их своими руками, так что его глаза могли вдоволь блуждать по ее телу.

– Мне нравится смотреть на вас. – Он поцеловал ее, и она тихо вздохнула. Рафаэль понял это как сигнал сдачи, как разрешение, отпустил ее руки, и она схватила его за плечи и тоже поцеловала.

Он оторвался от нее, встал, быстро освободился от одежды.

– Я хочу чувствовать вашу кожу своей кожей, – сказал он, швыряя свою одежду как попало на пол. Потом сел и стянул с себя высокие сапоги. – Черт бы побрал эти сапоги – ну, вот. Нет. Не двигайтесь. Оставайтесь как есть. Не прикрывайтесь.