Незавершенная месть. Среди безумия

– Не волнуйтесь. Наверняка ваши сыновья содержатся отдельно от взрослых. Приятного мало, конечно, но опасности никакой. А цыганский табор где расположился?

На этот вопрос ответил Билли, который успел справиться с эмоциями:

– За нашим хмельником. Пройдете по проселку, минуете еще четыре хмельника и выпас – там они и будут, на холме, у леса. В лесу есть поляна, где цыгане разводят большой костер. Как стемнеет, у них там песни-пляски. Вебб – тот на скрипке играет. Есть еще два скрипача. Словом, вечерами нам скучать не приходится.

– А кто у них старейшина?

– Чего? – в один голос переспросили Билли с Джорджем.

– Я говорю о главе рода. О самой старой и уважаемой женщине в таборе. Возможно, ее кибитка находится в отдалении от остальных.

– А, так это не иначе старуха Вебб, мамаша этого ворюги. Будьте осторожны, мисс. Я бы на вашем месте держался подальше от табора.

Мейси улыбнулась, спрятала блокнот и ручку в рюкзак.

– Завтра, Джордж, я поеду в Мейдстоун. А сегодня навещу старую цыганку. Как ее имя, случайно, не знаете? Впрочем, наверняка ее называют тетушкой.

Билли с Джорджем переглянулись, снова уставились на Мейси.

– Спрошу Дорин, если вам так важно, мисс, – заговорил Билли. – Хотя она вряд ли знает. Цыганку, у которой маленькая дочка, Бусал, – ту звать Пейши. Не иначе уменьшительное от Пейшенс.

– Так и есть, Билли. – Мейси поднялась, протянула Билли пустую кружку. – Цыгане любят имена почти библейские – Чарити, Пейшенс, Фейт[3 - Charity, Patience, Faith (англ.) – Милосердие, Терпение, Вера.]. – Она положила ладонь на плечо Джорджу. – Я и с мистером Сандермиром пообщаюсь, хотя пока не представляю, как смогу добиться этой встречи. В любом случае скоро мы докопаемся до истины. Увидимся завтра утром, Билли. А сейчас мне пора.

И она пошла прочь. На миг помедлила, подхватила свои вещи, продолжила путь к проселку.

– Ты уверен, что она сможет вызволить моих ребят? – спросил Джордж.

– Даже не сомневайся. Я тебе больше скажу: если кто и способен докопаться до истины, так это мисс Доббс.

Впрочем, Билли отнюдь не был уверен, что для раскрытия дела необходим контакт с цыганами.

* * *

Мейси остановилась у подножия пологого холма, оглядела рощицу на возвышении. По небу бежали быстрые облака: рощу накрыла тень, а в следующий миг она озарилась ярким солнечным светом – будто сцена в лондонском театре. Кибитки стояли почти впритык. Мейси насчитала пять, и возле каждой был разбит шатер. А слева, поодаль, располагалась отдельная кибитка. Ниже по склону паслись шесть коренастых лошадок-полукровок. Трава была на диво густая. Мейси приложила ладонь козырьком и наблюдала, как лошадки перебрались на новый участок, а потом вдруг, безо всякой причины, пустились галопом, высоко вскидывая копыта. Набегавшись, они вернулись к своему предыдущему занятию. Мейси вспомнила, как ходила с отцом на цыганскую лошадиную ярмарку в Стоу. Мама тогда осталась дома. Позднее Мейси поняла, что покупать лошадь отец охотнее пошел бы один, но хворой жене нужен был отдых от непоседливой Мейси. Вдобавок Фрэнки Доббс хотел, чтобы дочка немного развеялась, отвлеклась – она уже начала догадываться, что ее мама умирает.

Они с отцом тогда долго ходили между торговыми рядами, смотрели на лошадей и пони. Отец останавливался, задавал вопрос барышнику, щупал бабки жеребца или кобылы.

– Папа, как ты узнаешь, что лошадка нам подходит? – спросила Мейси, а Фрэнки Доббс ответил:

– Я ищу лошадку с крепкими, сильными, мохнатыми ногами. Еще надо, чтоб у нее глаза были блестящие. Погоди, мы поймем, когда сами приглянемся какой-нибудь животинке.

Домой они вернулись с Персефоной – кобыла следовала в товарном вагоне, а уж с вокзала ее привели в теплое, уютное стойло под сводами моста Ватерлоо.

Когда Мейси проходила мимо, цыганские лошадки подняли головы, посмотрели на нее с интересом, затем продолжили жевать. Приблизившись к табору, Мейси крикнула «Доброго вам дня», впрочем, ответа она не ожидала. Цыгане пробудут на хмельнике минимум до четырех часов. К кибиткам Мейси не приближалась – поиски чего бы то ни было не входили в ее планы, по крайней мере в отсутствие хозяев. Прежде чем Мейси дошла до отдельной кибитки (принадлежавшей, конечно же, главе рода), тропа свернула в лес. Был только второй час дня. Мейси зашагала по тропе и оказалась на поляне, словно колоннами окруженной столбами света. Утренний костер, прогоревший до золы, вдруг выпустил змейку дыма; при каждом дуновении угли загорались янтарно-красными огнями и тут же гасли. Костер умирал, то были его последние выдохи и вдохи.

Вокруг костра располагались бревна. Закопченный котел, полный железной посуды, стоял поодаль. Мейси вспомнила свой сон – и замерла. Нет, страха она не ощущала, ожидание использовала для анализа ситуации, так разветвившейся из простого расследования для Джеймса Комптона. Виновны ли цыгане во вторжении в дом Сандермира? Как это преступление соотносится с другими событиями, описанными Джеймсом и устно, и на бумаге? И какая тайна связала жителей Геронсдина настолько крепко, что они не заявляют в полицию о поджогах и порче имущества? Мейси найдет способ коснуться этой темы и добьется понимания у этих людей. А вот почему, стоило Мейси въехать в Геронсдин, как ее охватила дрожь и волосы на затылке зашевелились? Пожалуй, важнее всего будет прояснить именно этот вопрос. Неужели причина в недовольстве селян своим арендодателем? Или они против нашествия лондонцев и цыган?

Мейси снова вздрогнула. Теперь она чувствовала слежку за собой. Огляделась. Никого не было вокруг, поэтому, вскинув рюкзак на плечо, Мейси размеренным шагом пошла к краю поляны, туда, где лежала на траве густая древесная тень. Не успела Мейси приблизиться к кибитке, что стояла отдельно от других, как запястье ее угодило будто бы в безбольный капкан. Мейси опустила глаза. Ее рука была в челюстях собаки-ищейки. Правда, зверюга не пустила в ход клыки, словно не хотела причинить вред, словно ее задача— задержать незнакомку до возвращения хозяйки. Мейси сделала вдох и выдох, спокойно заговорила с собакой:

– Славная девочка. Не волнуйся, я буду послушной. Только, раз уж мне придется ждать, можно делать это сидя?

Собака не зарычала, не издала другого звука, но взгляд ее маленьких, острых, блестящих глаз по-прежнему был направлен в глаза добычи. Полукровка, подумала Мейси про собаку; лерчер, помесь серой борзой с колли. Цыгане таких любят. Говорят, они быстры, как борзые, и хитры, как колли. «Лерч» и переводится «вор». Кстати, нет смысла скрещивать двух лерчеров – потомство будет никудышное. Настоящий лерчер – это бастард в первом поколении. Уж кто-кто, а цыгане знают толк и в собаках, и в лошадях.

Собака позволила Мейси присесть на ступеньках одиночной кибитки. Свободной рукой Мейси достала из рюкзака сандвичи. Конечно, она могла воспользоваться ножом или другим инструментом из своего набора, чтобы избавиться от собаки, но знала: лерчер в любом случае окажется проворнее. Не надо ссориться с животным, которое не станет пускать в ход зубы, пока Мейси сидит смирно. Делать нечего – придется подчиняться. Мейси не отпускало ощущение, что ее прихода ждали. Прислонившись спиной к двери, она надкусила сандвич и почувствовала, как по запястью бежит горячая собачья слюна.

* * *

Мейси очнулась оттого, что собака отпустила ее руку. Встретив взгляд старой цыганки, Мейси не дрогнула. Длинные седые волосы старухи прикрывала пестрая шаль, в ушах болтались серьги-обручи, глаза окружали темные, глубокие морщины, щеки были впалые. Мейси поднялась на ноги, посмотрела вниз (старуха едва доставала ей до плеча), чуть склонила голову и сказала с улыбкой:

– Мое имя Мейси Доббс, я пришла познакомиться с вами.

Старая цыганка кивнула, опустила на землю ивовую корзину, полную свежих астр.

– Меня зовут Бьюла. – Старуха оглядела Мейси с головы до ног. – Посторонись, а то я в кибитку не войду.

За спиной Бьюлы толпились цыгане, никак не ожидавшие обнаружить в своем лагере гаджо.

– Кушти, – говорила между тем старая цыганка. – Все в порядке. Она нам не враг. Ступайте.

Звуки были гортанны, слова – еле слышны и все-таки заставляли повиноваться, даром что Бьюла ни разу не повысила голос.

Не глядя на Мейси, она достала чайник, хранившийся под днищем кибитки, и таз для омовения рук.

– Подержи-ка, уважь старую тетушку. Не зря ведь ты так далеко забралась, чтобы познакомиться. Давай посидим, потолкуем.

Бьюла свистнула собаку, та пошла за ней, постоянно виляя из стороны в сторону, так что Мейси оставалась на третьем плане. Ни обогнать цыганку, ни идти за ней следом собака не давала.

Глава 4

Из лесу Мейси вышла, когда дневной свет уже сменился ранними сумерками. Приглушенное конское ржание плавно катилось с холма. Возможно, Билли ожидал, что «мисс» заглянет к нему во времянку перед отъездом. Хмелеводы собрались возле кухни, Мейси их видела, но она и так запозднилась и не хотела волновать Фрэнки Доббса.

Выруливая с проселка, Мейси удивлялась тишине и безлюдью в деревне. Казалось бы, в такой славный вечер селяне должны тянуться к пабу, чтобы, сидя за кружкой пива, обсудить погоду, урожай, сбор хмеля. В эту пору жнут ячмень и вяжут снопы на щетинистых, опустошенных, залитых солнцем нивах, запасают сено, бродят узкими проселками, сравнивая прошлогодний урожай с нынешним. В эту пору ставят новое вино и сушат овощи на зиму, готовят ягодный пудинг, прячут его в холодную кладовку и ждут, чтобы черствая булка пропиталась ягодными соками. Но в Геронсдине, похоже, никто не радуется ни последнему теплу, ни обилию плодов, возможно, думала Мейси, благостный настрой селян сбили многочисленные чужаки.

Чужаки. Те самые цыгане, от которых Мейси возвращается. Старая Бьюла привела ее на поляну, усадила на бревно поближе к огню, сама села рядом. Собака устроилась у ног хозяйки, но не выпускала Мейси из поля зрения – стоило гостье шевельнуться, как собака поднимала морду. Имени у нее не было. Ее называли просто «джюклы» – по-цыгански это и значит «собака», «сука».

Мейси и Бьюла беседовали, склонив головы друг к другу, чтобы слова не были слышны посторонним. Каждую секунду Мейси чувствовала на себе пристальное внимание остальных членов табора и особенно парня по имени Вебб, сына Бьюлы. Вебб был высок ростом, синеглаз и длинноволос. Темный шатен, а не жгучий брюнет. Впрочем, у многих цыган в черных шевелюрах имеются каштановые пряди, попадаются даже рыжие цыгане, хотя подавляющее большинство щеголяет, подобно Пейши, жене Вебба, густыми угольно-черными кудрями. Несомненно, такие же были и у самой Бьюлы – пока не поседели. Такие же волосы и у Мейси. Одет Вебб был в поношенную рубаху и темные плисовые брюки, на шее – синий шарф. Широкополая шляпа бросала густую тень на его лицо, в ушах поблескивали серьги – правда, не такие крупные, как у Бьюлы или Пейши. Впрочем, крохотные сережки носила даже маленькая Бусал.

По осанке и походке Вебба Мейси сделала вывод о его возрасте – лет двадцать восемь, может, двадцать девять – чуть больше, чем ей самой. Лицо, с трудом различимое под шляпой, выдавало горький опыт долгой жизни. Жене Вебба было лет девятнадцать, от силы двадцать. Каждые несколько минут Вебб взглядывал на мать. Он делал это, наклоняясь над угольями со спичкой, волоча тяжеленный чугунный котел, в котором женщины собирались стряпать рагу из крольчатины с овощами, купленными в деревне, и лесными ароматными травами, опознавать и использовать которые умеет только цыган. Мейси давно научилась, не выказывая внешнего интереса, делать выводы о человеческом характере по поведению. Конечно, сидя на низком бревне, она не могла отзеркаливать Вебба, но эмоции, доминировавшие в нем, видела отлично. На парня давили гнев и страх. И то и другое было словно четкая маркировка на мешке, намертво прикрученном к Веббовой спине. В свою очередь, Бьюла знала, что гостья оценивает ее сына, – глаза старой цыганки сузились, когда она догадалась, что Мейси пришла к некоему заключению.

– Ты здесь из-за двоих мальчишек-гадже.

Это было утверждение, усиленное жестом руки – цыганка указала в сторону Лондона.

Мейси кивнула:

– Да, в том числе из-за них.

– Мы тут ни при чем. – Бьюла отхлебнула чаю, зажмурилась, проглотила обжигающую жидкость.