Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Когда ледоход закончился, он приказал немедленно начать ловлю неводом. Я присутствовал на такой общественной рыбалке, и это зрелище, по моему мнению, было гораздо лучше всего, на что меня приглашали ранее. Не выразить того удовольствия, того взрыва эмоций многочисленной толпы зрителей когда невод вытащили первый раз. Было поймано огромное количество мелкой рыбы, похожей на корюшку или селёдку. Весь улов этого удачного начала был отдан самым голодным. Я не мог сдержать слез, глядя на этих несчастных; целыми семьями набросились они на рыбу, которую поедали прямо сырой.

После рыболовной кампании, которая с каждым днём становились все более успешной благодаря лососю[229 - Метод заготовки лосося на зиму здесь такой же, как на Камчатке.] и другой крупной рыбе, поднимавшейся вверх по реке, горожане переключились на охоту на водоплавающую дичь[230 - Я уже рассказывал об этом промысле, который происходит в сезон линьки, и писал, что единственное оружие, используемое в нём – это палка.], которой было столько, что она сплошь покрывала поверхность водоёмов: это стало их новым средством существования.

Тем временем наступил сезон дождей и частые туманы, но время от времени наступали погожие дни. Они были тем более приятны на фоне того, что ночью 29 мая выпал снег глубиной в два дюйма, а температура упала до одного градуса ниже нуля. Вода постепенно спадала, но растительности пока нигде не было видно. Редкие стебли прошлогодней травы, печальный плод последних усилий природы, были единственной пищей, которую земля могла предложить лошадям до возвращения благодатной весны.

Мне уже не терпелось ехать, и хотя я не мог обманывать себя относительно жалкого состояния этих животных, я попросил господина Коха распорядиться, чтобы те, которые были назначены для меня, были собраны в городе, решив выехать из Охотска не позднее 6 июня. Его распоряжения были исполнены, и благодаря его заботам, доброте госпожи Козловой и щедрости многих друзей, которых я обрёл в этом поселении, я сразу же оказался обеспечен хлебом и сухарями. Если бы не память о голоде, я бы почувствовал себя польщенным этими подарками; но мысль о том, что я буду поддерживать себя жертвами их дружбы, ранила мои чувства, и не без душевных сомнений я был вынужден принять то, что никакие отказы не могли заставить их взять обратно.

Вечер перед отъездом был посвящён прощанию. Я имел удовольствие узнать, что господин Ловцов намеревался сопровождать меня в Мундукан и что лейтенант Холл, вызванный туда же по каким-то делам, связанным с оснащением находящихся под его опекой судов, должен был отправиться вместе с нами. Я не ожидал увидеть ещё и третьего спутника, но господин Аллегретти сообщил мне, что он тоже приготовил все необходимое, чтобы проводить меня до Юдомского Креста. Как велико было моё удивление и благодарность, когда я понял, что личная приязнь была единственным мотивом его поездки! Из двух моих солдат меня сопровождал только Голиков; Недорезов остался в Охотске, но я взял его отца служить мне лоцманом на реке Юдома. Несколько рабочих, как я и договаривался с майором, должны были немедленно отправиться вслед за мной, чтобы починить те лодки, которые потребуют ремонта, чтобы я не подвергался новым опасностям и задержкам.

Глава XV

Отъезд – О наших несчастных лошадях – Подробности путешествия – О наших стоянках – Еда якутов – Встреча с караваном купцов – Чуть не утонул! – Уракское Плотбище – Обычай, соблюдаемый якутами, когда они оставляют лошадь на дороге – Несчастный случай с Голиковым.

Наконец, все мои приготовления закончены, и я вырвался из объятий господина Коха. Несколько жителей оказали мне честь, проводив до ворот города, где нас ждали лошади и где после взаимных повторений добрых пожеланий мы расстались. Мои хозяева, я надеюсь, понимали, что для человека, которого они так принимали в своём доме, долг остался превыше всего.

При виде лошади, на которую мне предстояло сесть, я с ужасом и состраданием отпрянул назад. Я никогда ещё не видел такого жалкого животного! Его бока были тощими и впалыми, так что можно было пересчитать все рёбра, ягодицы узкими и заострёнными, голова обессиленно качалась между ног, бедра дряблые и слабые. Таково точное описание моего коня. Вы можете судить о других, среди которых мой считался одним из лучших. Седла были очень похожи на наши французские. Те, что предназначались для багажа, были поменьше и сделаны из кусков дерева; сверху были прикреплены крест-накрест две палки, на которых подвешивался груз[231 - Он состоял из кожаных мешков и сумок; с той особенностью, что они никогда не касались боков лошади. Обычный вес – пять пудов, или двести фунтов, и никогда не больше шести пудов, то есть двухсот сорока фунтов. Такой груз называется вьюки, а лошадей, которые их везут – вьючные лошади. Если багаж лёгкий или не такой громоздкий, его кладут на спину животного и закрепляют волосяной верёвкой, проходящей под брюхом.], с таким расчётом, однако, чтобы вес был одинаковым с обеих сторон, так как при малейшей диспропорции животные неминуемо потеряли бы равновесие.

Вот в таком жалком состоянии был наш караван. Чтобы утешить себя за медленный темп нашего путешествия, каждый из нас отпускал шуточки насчёт своего «скакуна». В двенадцати верстах от Охотска мне показали довольно большую солеварню на берегу моря, все занятые на ней были каторжниками. Затем мы оставили море слева от себя и некоторое время ехали вдоль Охоты.

Если разливы этой реки вызывают такую тревогу у жителей города, то и для её окрестностей они не менее губительны. Поднимаясь над берегами, вода не только заливает всё вокруг, но и несётся потоком, набирающим силу по мере своего продвижения. Утверждают, что видели, как вода поднимались на два фута выше самых высоких деревьев. Можно предположить, что опустошения от этого были ужасны, и я действительно видел в лесах овраги поразительной глубины, которые, как говорят, были результатом этих наводнений.

На небольшом расстоянии от Медвежьей Головы подо мной упал конь, к счастью, я успел выскочить из седла и потому остался невредим, но заставить его снова встать я не смог. Мы оставили его в этом месте[232 - Якуты, по-видимому, не сильно беспокоились о потере этих животных и не собирались оказывать им никакой помощи. Когда они отказываются идти дальше или падают от слабости или усталости, их бросают на произвол судьбы, оставляя туши на съедение медведям, которые обгладывают их до последней косточки. Мы постоянно проезжали мимо таких скелетов, а от Охотска до Юдомского Креста я видел их, думаю, больше двух тысяч. Мои проводники рассказывали, что большинство из них погибло в прошлом году, когда перевозили из Якутска различные материалы для экспедиции г-на Биллингса, вследствие того, что были застигнуты врасплох наводнением, которое было настолько внезапным, что проводники с трудом спаслись. Часть их груза до сих пор ещё оставалась на лабазах, о которых я уже говорил, где путешественники спасаются, пока не спадёт вода. Добавлю, что перевозя различные предметы торговли, якуты теряют четыре-пять тысяч лошадей ежегодно.], где он, несомненно, через некоторое время скончался. У нас оставалось ещё одиннадцать лошадей; я сел на одну них, и мы добрался до деревни без происшествий.

На следующий день, в девять часов утра, мы перешли вброд реку Охоту, теперь нам предстоит идти не по её берегу. Тут и там я замечал якутские юрты. Они почти всегда были на значительном расстоянии друг от друга, редко можно было видеть их вместе.

Склонность якутских семей жить таким изолированным образом проистекает из жизненной необходимости. Лошади всегда были их главным богатством, и если бы владельцы стад (некоторые из которых числом более тысячи) строили свои жилища ближе друг к другу, то как бы лошади могли добывать себе пищу? Пастбища поблизости скоро бы истощились, и пришлось бы посылать их пастись на значительное расстояние, но сколько неудобств возникло бы тогда из-за нерадивости или нечестности пастухов!

Прибыв в Мундукан, мы провели там ночь и весь следующий день 8 июня, так как наши лошади сильно устали. Я уже писал, что эта деревня находится в двадцати верстах от Медвежьей Головы; она получила свое название от реки, на которой находится.

На рассвете я расстался с господами Холлом и Ловцовым, которые должны были остаться здесь. Вскоре мы поднялись на высокую гору под названием Урак[233 - Гора (837м) с таким названием находится в другом месте – в верховьях р.Урак. Автор же, очевидно, имеет в виду небольшой горный кряж на левом берегу реки с вершиной 566 м (59.659408°,142.423858°) в центре. – прим. перев.], вершина которой всё ещё была покрыта снегом; он доходил до брюха наших лошадей, которым было очень тяжело на этом подъёме.

У подножия горы протекает одноимённая река. Она широкая, глубокая и быстрая, на её берегу есть юрта, в которой живут лодочники. В это время их не было, вероятно, ушли на охоту, незапертые двери их дома указывали на то, что они уехали недавно.

Устав звать и ждать их, мы нашли несколько вёсел и спустили на воду наименее повреждённую из лодок, которые были привязаны к берегу. Затем разгрузили и расседлали лошадей, погрузили багаж в лодку и переехали на другой берег. Наши кони всё ещё оставались на месте, и я волновался, опасаясь, что они не смогут переплыть реку. Беспечность моих якутов в этом отношении казалась мне невероятной, они загнали их в воду кнутами, лодка поплыла впереди, чтобы вести их, и один из наших проводников остался на берегу, чтобы бросать в них камнями и пугать криками, чтобы они не повернули назад. Примерно через полчаса все они благополучно добрались до нас, их немедленно оседлали и загрузили[234 - Якуты так привыкли к этим седланиям, что им могут позавидовать самые проворные конюхи. Они связывают лошадей по три друг за другом, и одной верёвкой ведут их всех.], и мы продолжили наше путешествие.

Слабость наших лошадей вынудила нас остановиться в двадцати пяти верстах от Мундукана, в месте, где было хорошее пастбище и где, как нам показалось, почти не было следов медведей. Легко представить себе, насколько страшен аппетит этих зверей после шестимесячной спячки. Покинув свои логова, они рыщут в поисках пищи и из-за недостатка рыбы, которой в реках ещё немного, нападают на любых встречных животных, особенно на лошадей. Мы были вынуждены принять меры предосторожности также и для нашей собственной безопасности. Из следующего описания читатель сможет составить себе представление о характере наших стоянок.

Расположившись на выбранном месте, мы разгрузили лошадей и отпустили их пастись. Затем на равном расстоянии вокруг нашего маленького лагеря мы развели костры, а я несколько раз выстрелил из мушкета в надежде, что звук выстрела и запах пороха испугают и прогонят медведей. На рассвете мы собираем лошадей; если кто-нибудь из них и ушёл далеко, то они прибегают на крик моих якутов, которые в этом отношении столь же умелы, что и коряки со своими оленями.

Увидев пучки конских волос, развешенные по ветвям деревьев, я поинтересовался о причине этого, и мне ответили, что это подношения местных жителей духам лесов и дорог. У моих проводников были свои любимые места, где они благочестиво подносили подобные дары. Это суеверие, по крайней мере, имеют одно полезное свойство – они служат хорошими указателями пути для путешественников.

В предыдущие дня мы пересекли множество притоков реки Урак, но ни один из них не заставил нас задержаться. Но 11-го числа, около пяти часов пополудни, мы снова встретились с притоком этой реки, ширина которого была не очень велика, и, если бы не прошедший накануне дождь, который переполнил реку, то мы бы без колебаний перешли её вброд, как это было в предыдущих случаях. Мой главный проводник определил её как опасную; но так как меня предупредили, что если я буду прислушиваться к их советам, то они будут заставлять меня останавливаться даже в полдень, чтобы отдохнуть самим, а не для отдыха лошадей, то я решил, по крайней мере, проверить глубину. Однако проверка эта убедил меня, что проводник был прав. Человек, которому я приказал войти в реку, был вынужден быстро вернуться, так как его лошадь потеряла опору уже в нескольких шагах от берега. Нам пришлось разбить в этом месте лагерь[235 - В тот вечер я увидел одну вещь, которая заслуживает того, чтобы о ней рассказать. Мои якуты ловко отделили от сосны большие куски коры и сделали из неё нечто вроде шалаша или навеса, под которым устроились на ночлег.], а наши лошади, к счастью, нашли что-то съестное.

Чтобы не терять времени, я ограничился одной вечерней трапезой, довольствуясь в течение дня ржаными сухарями. Но я также попросил моих людей сообщать мне, если они увидят какую-нибудь дичь[236 - Кроме различных видов водоплавающих птиц, мы часто встречали тетеревов и белых куропаток; мы также употребляли их яйца, когда удавалось найти их.], и мы некоторое время жили плодами моих охотничьих успехов. Необходимость – хороший учитель, а обычай восполняет недостаток мастерства.

Если мне случалось подстрелить белок, то они попадали на стол моих якутов, кроме шкурок, которые они возвращали мне. По рассказам Голикова вкус этих грызунов отвратительный. Однако однажды, соблазнившись видом варёного мяса этого маленького зверька, я съел кусочек: он имел привкус хвои, но вовсе не ужасный, как мне внушили. В голодное время я бы счёл их вполне съедобными и вполне понимаю якутов за их пристрастие к ним.

Их основная пища, которую они называют «бурдук», вызывала у меня ужасное отвращение. Это что-то вроде густой каши, приготовленной из ржаной муки[237 - Если нет муки, то используют сушёную и растёртую в порошок сосновую заболонь.] и воды, в которую после того, как снимают с огня, наливают рыбий жир. Количество этого кушанья, которое они могут съесть, поражает меня. Мне говорили, что вообще они не очень много едят; однако прибавили, что когда в качестве угощения им готовят лошадь, то очень небольшое число гостей уничтожают её за несколько часов, при этом внутренности животного считаются отнюдь не самой плохой пищей. Кто бы мог подумать, что люди с таким ненасытным аппетитом в иное время могут быть воздержаны на грани сохранения жизни, а часто могут и вовсе обходиться без пищи несколько дней?

Рано утром меня разбудили проводники, сообщившие, что за ночь река значительно спа?ла. Пока они седлали и грузили лошадей, с той стороны реки переправилось несколько всадников, которых таким же образом задержал высокий уровень реки; они переправились без всякого риска, что внушило нам ещё большую уверенность.

Люди эти были разорившимися купцами, решившими попытать счастья в качестве агентов состоятельного человека, чьи торговые операции получили одобрение правительства и у которого были все необходимые для этого разрешения. Его целью была торговля мехами, в основном соболями, которых добывали коряки и чукчи. Эти агенты должны были расстаться в устье реки Пенжины и разъехаться по стране. Им было отпущено на это четыре-пять лет, и они намеревались не только скупать меха, но и сами охотиться на пушного зверя. Они не предвидели никаких препятствий, кроме тех, которые могли бы быть вызваны туземцами; чтобы отражать их нападения, у них было оружие и боеприпасы.

Прощаясь с нами, они с жалостью смотрели на наших бедных животных, а мы, напротив, с завистью наблюдали за их сильными и упитанными. Пришедшие из окрестностей Якутска, где нет недостатка в зимней провизии, их лошади представляли собой совершенный контраст с нашими, которые от этого сравнения казались ещё более несчастными.

Когда мы переправились через реку, я спросил проводников, можно ли надеяться, что это будет наша последняя переправа. Они ответили отрицательно, сообщив, что в течение дня нам предстоит ещё три. Из их слов я заключил, что это, должно быть, другие притоки Урака. Как бы то ни было, мои опасения всё увеличивались, и мысль о том, что лошадь может упасть вместе с моей шкатулкой, заставляла меня содрогаться.

Выйдя из густого леса, мы оказались на берегу стремительного потока шириной не менее двухсот ярдов; на некотором расстоянии он впадал в Урак. Мы решили, что он пригоден для переправы, и с этой уверенностью я пришпорил коня, заставляя его спуститься в воду. На середине реки я почувствовал, как у него задрожали ноги. Я подхлестнул его, и он пошёл дальше, и вода теперь доходила мне только до колена. Ободрённый, я поплотнее устроился в седле, так как вид течения вызывает у меня головокружение. Я уже подходил к противоположному берегу, как подъем на него потребовал новых испытаний. Чтобы подняться на него, нужно было преодолеть ледяной припай, который все ещё оставался у берега. Склон был крутым, но лучшего места вблизи всё равно не было. Решение было принято, и я направил коня к рискованному подъёму. Он уже упёрся передними ногами и готов был переступить задними, но тут потерял равновесие и упал навзничь в воду. Я не удержался в седле и плыл теперь отдельно от лошади. Вода была глубока, а моя громоздкая одежда сковывала движения, и я начал выбиваться из сил. Неистовое течение неумолимо несло нас, и мы уже приближались к тому месту, где сливались два потока, как вдруг в моей голове явственно прозвучало: «Хватайся за уздечку коня, или тебе конец!» Этот голос и грозящая опасность вывели меня из замешательства, я изо всех сил рванулся вперёд, протянул руку и схватил поводья. Провидение, несомненно, позаботилось о моем спасении, потому что в тот же миг мой конь почувствовал под ногами дно и остановился. Я скользнул рукой к верхнему концу уздечки и крепко обвил руками шею животного. Так я и остался висеть как бы между жизнью и смертью, не смея пошевелиться и громко взывая о помощи. Спустя мгновение чья-то сильная рука схватила лошадь под уздцы и вытащила её на берег!.. Оказалось, что это мой верный Голиков всё время следовал за мной, но слабая его лошадь не могла догнать мою, это именно он прокричал мне спасительный совет схватиться за лошадь и как только сумел взобраться на берег, поспешил ко мне на помощь – и всё это за какие-то минуты!

Моей первой заботой, не считая благодарного объятия моего избавителя, было снять кожаную сумку, прикреплённую к моему поясу. Несмотря на клеёнку, в которую были завёрнуты бумаги, вода проникла внутрь, и я опасался за состояние двух важных пакетов, на которые граф де Лаперуз особенно обратил моё внимание. Я с удовольствием обнаружил, что они почти не пострадали.

Свою шкатулку я оставил на другой стороне реки; моё беспокойство по поводу нее было вскоре развеяно появлением господина Аллегретти и других, которые привезли её мне. Они всё ещё были взволнованы той неприятность, в которую я попал, и считали чудом, что я сумел спастись. Я только что видел смерть слишком близко, чтобы не быть того же мнения.

Мы снова оседлали лошадей и поехали, но, признаюсь, меня охватил ужас, когда мы приблизились к очередной переправе через реку. Впоследствии я стал посылать кого-нибудь из проводников вперёд, и не успокаивался, пока он не подавал мне знак с противоположного берега.

В этот день, как и во все предыдущие, начиная с нашего отъезда из Охотска, мы всё время ехали по лесу или по берегам рек. В лесу деревья[238 - В основном это были ива и ольха, но в глубине леса мы замечали высокие ели и берёзы.] вдоль дороги невелики, но ветвисты и так густо поросли кустарником, что моим якутам часто приходилось расчищать дорогу тесаками[239 - Для этого они используют длинное и широкое лезвие, закреплённое на конце рукоятки длиной в три фута. Этот инструмент служит им одновременно копьём и топором. [Якутское название этого сибирского оружия-инструмента – батыйа, русское – пальма или палма. – прим. перев.]], что ещё больше замедляло наше передвижение, так что мы никогда не ехали быстрее, чем пешком.

В Уракское Плотбище[240 - Уракское Плотбище было основано на реке Урак (примерно у впадения в эту реку притока Нют) во время Первой Камчатской Экспедиции под командованием В.Беринга для постройки плотов и плоскодонных судов, на которых грузы из Якутска сплавляли в устье Урака и затем морем доставляли в Охотск. Это была альтернатива сухопутного пути до Охотска. – прим. перев.] мы прибыли довольно рано. Это было первое поселение, которое мы видели после юрт лодочников, мы провели там остаток дня. Деревушка эта стоит на берегу Урака; жителей в ней всего пять солдат, каждый живёт в своей избе. Они назначены охранять склад для казённых грузов, прибывающих из Охотска или Якутска. Иногда они сопровождают товары до устья Урака; но на этой реке столько препятствий – отмелей и порогов, а суда такие непрочные, что плавание здесь весьма утомительно и опасно.

На следующее утро, то есть 13 июня, мы переправились на лодке через реку; она берет свое начало недалеко от большого озера[241 - Очевидно, это озеро Крестовка (Сис-Кюль, 59°52'55” сев.ш, 140°7'12”вост.д). Оно расположено в верховьях реки Урак, и через него же протекает река Крестовка (она берёт своё начало из озерка в 3.5 км на юго-восток, всего в 200 метрах от реки Урак), которая впадает в Юдому и в устье которой находится Юдомский Крест. – прим. перев.], где мы остановились в тот же вечер. Озеро расположено на возвышенности, имеет около семи вёрст в окружности и, как говорят, изобилует рыбой.

Не могу не рассказать о сцене, происшедшей в тот день с моими проводниками, которым пришлось оставить на дороге лошадь. Они остановились и стали совещаться вокруг животного. Сгорая от нетерпения и не видя конца их дискуссии, я уже готов был выразить свое недовольство, но они опередили меня, прося прощения за задержку, которую они создали. Обычно, когда они теряют лошадь, случайно или от чрезмерной усталости, то обычно отрезают у неё хвост и уши, которые они обязаны предъявить владельцу, чтобы оправдаться или оплатить потерю. Но сейчас спор шёл о том, должны ли они положить конец бедному умирающему животному. Это потребовало некоторого времени, а я был не в том настроении, чтобы жертвовать им, и поэтому заявил им несколько сердито, что есть более простой, быстрый и менее жестокий способ достижения этой цели. Я обещал им засвидетельствовать потерю и вместо обычных доказательств взять на себя вину за гибель лошади. Они без колебаний согласились на моё предложение, и это, как мне сказали, было немалым доказательством их уважения.

В надежде, что мы поедем быстрее, я поручил наш багаж заботам старшего Недорезова, а сам отправился вперёд с господином Аллегретти, Голиковым и одним якутом. Нам встретилась небольшое болотце, глубиной около фута. Я поехал по нему вместе с господином Аллегретти, а Голиков последовал за нами, держа мою шкатулку на седле. Но не успела его лошадь сделать и десяти шагов, как споткнулась и сбросила седока; более заботясь о порученном ему грузе, чем о собственной сохранности, он упал, не выпуская шкатулки из рук. Я тут же соскочил и прибежал к нему на помощь; но он упал в мягкую трясину и не получил никаких повреждений. Больше всего его беспокоило то, что шкатулка была мокрой, но я утешил его, показав, что вода не проникла внутрь.

Наши лошади так устали, что нам пришлось спешиться и вести их под уздцы, а якут подгонял их ударами сзади. Так мы ехали весь день, отдыхая каждые полчаса там, где уже начинала появляться свежая трава[242 - Я уже упоминал о быстроте её роста – оно было заметно каждый день; деревья, которые так долго были голыми, постепенно возвращали свой наряд, и вскоре всё вокруг стало походить на огромный луг, пестревший яркими пятнами полевых цветов. Какое зрелище для того, чьи глаза в течение шести месяцев не видели ничего, кроме замёрзших рек, седых гор и снежных равнин! И сами мы, казалось, оживали вместе с природой!], чтобы в какой-то мере накормить наших бедных животных.

Глава XVI

Юдомский Крест – Плохое состояния лодок – Пороги – Чёртова протока Юдомы – Река Мая – Встреча с лодками экспедиции Биллингса – Удачная покупка лошадей – Якутские песни – О путешествие до Амги – Пребывание в Амге – Описание якутской юрты – Напиток под названием кумыс – Обычаи и нравы якутов – Сказки – Похороны – Деревянные идолы злого духа – Летние жилища якутов – Прибытие в Ярманскую – Ширина Лены у Якутска.

Около трех часов пополудни 16 июня мы прибыли в Юдомский Крест[243 - На берегу реки действительно установлен крест.]. На возвышенности, недоступной для речных паводков, находятся несколько складов. Их охраняют четыре солдата, склады также служат им убежищем, когда их жилища на берегу Юдомы затопляет; эти же солдаты служат лодочниками и перевозят путешественников.

Увидев мою подорожную, они изъявили готовность исполнять все наши указания. К несчастью, все их лодки находились в самом плачевном состоянии, какое только можно себе представить, а у нас не было ни материалов, ни рабочих, чтобы их починить. Те, кто был послан из Охотска, вряд ли скоро прибудут, а мне не терпелось начать плавание[244 - Понижение уровня воды каждый день было заметно даже на глаз, и дальнейшее промедление подвергло бы нас опасностям отмелей и перекатов.] вниз по рекам Юдома, Майя и Алдан. Среди тех солдат только один когда-то совершал это путешествие, но с тех пор прошло девять лет, и он совершенно забыл маршрут. Мне посоветовали не брать его, если только все остальные не откажутся.

Поэтому единственной моей надеждой оставался Недорезов, который и сопровождал меня в качестве лоцмана. Но какой был из него лоцман! Только однажды, двенадцать лет тому назад, он был на этой реке, когда три года ехал из Якутска в Охотск. Он вёл тогда большой караван строительного леса, якорей, снастей и других материалов для постройки кораблей.

Из четырёх лодок, стоявших на берегу, я выбрал самую лучшую и самую узкую – двенадцать футов в длину и шесть в ширину[245 - Эти лодки плоскодонные и остроконечные в носу и корме.]. Осмотрев её, я определил, что она должна быть проконопачена, просмолена и иметь дополнительную доску в носу, чтобы она могла противостоять волнам. С помощью двух досок и нескольких гвоздей из старой лодки один из солдат, который немного разбирался в плотницком ремесле, сделал последнюю часть дела, но нам нужны были ещё материалы для ремонта других лодок. Мы безрезультатно рылись в складах, и в течение всей ночи я не переставал ломать себе голову, придумывая какой-нибудь выход.

На рассвете, идя к лодкам, я удачно запнулся о старый толстый канат, валявшийся на берегу. Я отнёс его своим солдатам; он был тотчас же разрезан на куски и распущен; таким образом, у нас появился запас пакли, и три самые большие течи были законопачены. Теперь трудность состояла в том, чтобы закрепить паклю; мои рабочие предлагали закрыть щели планками, но у нас не было ни одного гвоздя. Но, как говорится, «голь на выдумки хитра!». С помощью буравчика, который был нашим единственным инструментом, мы наделали отверстий вокруг щелей; через них пропустили тонкий шнур, который я нашёл в своём багаже, и таким образом прочно закрепили планки на щелях. Отверстия, чтобы вода не проникала в них, забили колышками. В три часа пополудни мы закончили ремонт, починили руль, поправили весла, и я приказал своим людям быть готовыми к следующему утру.

Когда мы уже собирались отплывать, появился караван якутских купцов; они направлялись в Охотск, и я попросил господина Аллегретти воспользоваться случаем и пойти вместе с ними. В девять часов мы расстались. Сердце моё было тронуто теми услугами и той привязанностью, которую мне выказал этот замечательный доктор.

Я нанял для гребли двух солдат, один из которых был тем самым, который совершал это плавание прежде. Недорезов стоял у руля, а мы с Голиковым должны были сменять его, когда он устанет. Стремительное течение несла нас с такой силой, что мы легко могли обойтись и без вёсел. При той скорости, с которой мы плыли, мы должны были, по мнению солдат, добраться до пресловутого порога[246 - Порог Кютепский находится ок. 1 км выше впадения в Юдому правого притока – реки Кютеп. – прим. перев.], до которого было более восьмидесяти вёрст, ещё до наступления ночи. Все их разговоры были исключительно о тех опасностях, с которыми нам придётся столкнуться. Хотя я уже пришёл к убеждению в их неопытности, постоянно слыша эти боязливые речи, я и сам начал, наконец, тревожиться и решил действовать со всей возможной осторожностью, чтобы у меня не было потом причин упрекать себя. Я часто выходил на берег и шёл вдоль реки, чтобы посмотреть, насколько безопасен дальнейший путь. Ближе к вечеру подул западно-северо-западный ветер, принёсший дождь. Не желая рисковать нашим багажом и мокнуть самому, я приказал остановиться и поставить над моей лодкой палатку.

На следующий день, после четырёхчасового плавания, прерываемого частыми высадками для разведки подходов к порогам, мы, наконец, увидели их. Я взял двух моих лоцманов и отправился осматривать это место. На небольшом расстоянии выше него я увидел маленький каменистый островок, который виден только тогда, когда вода начинает спадать. Солдаты советовали мне пройти, если вода будет достаточно высока, по протоку справа от него; хотя спуск там очень быстрый, они уверяли меня, что это ничто по сравнению с порогом. Я решил, что совет этот весьма разумный, и мы вернулись к лодке, решив применить его на практике. Я подбадривал моих людей, как только мог, а затем встал у руля. Недорезов сидел рядом со мной, а Голиков помогал одному из гребцов, потому как у нас было только два весла. Так мы шли, пока не достигли места разветвления на два потока, один из которых вёл в протоку, а другой терялся в порогах. Стремительность последнего чуть не увлекает нас, но выручает сила и ловкость наших гребцов. По моему сигналу их мускулистые руки напрягаются и ударяют по вёслам; вокруг бушуют и пенятся волны, яростно раскачивая лодку, мои непрестанные подбадривания и более всего страх удваивают пыл нашей команды. Наконец, мы преодолеваем коварное течение и устремляемся в проток. Стремительный спуск, и – нас встречают приветливые и спокойные воды. Мои люди отдыхают, я сижу за рулём, его достаточно, чтобы управлять лодкой.

Когда пороги были уже позади, любопытство заставило меня обернуться. Невольная дрожь охватила меня от их грозного вида, и я возблагодарил небеса за то, что показали мне в них безопасный путь. Дай Бог, если хоть одна лодка из десяти, которые попытаются проделать этот путь, не потерпит крушение!