Оценить:
 Рейтинг: 0

Ужасные дети. Адская машина. Дневник незнакомца

Год написания книги
2020
Теги
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 15 >>
На страницу:
8 из 15
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Иногда она расталкивала их, гнала к столу, насильно обслуживала.

Элизабет накидывала пальто на ночную рубашку, усаживалась, погруженная в грезы, опершись на руку щекой. Все ее позы были позами аллегорических женских фигур, представляющих Науку, Земледелие, Времена года. Поль, полусонный, качался на стуле. И тот и другая ели в молчании, как акробаты бродячего цирка в перерыве между спектаклями. День тяготил их. Он казался им пустым. Течение несло их к ночи, к детской, где они снова могли жить.

Мариетта умела наводить чистоту, не нарушая беспорядка. С четырех до пяти она шила в угловой гостиной, превращенной в бельевую. Вечером готовила что-нибудь съестное на ночь и уходила домой. Это был тот час, когда Поль рыскал по пустынным улицам в поисках девушек, которые вызвали бы в памяти сонет Бодлера.

Оставшись дома одна, Элизабет примеряла там и сям свои надменные позы. Она выходила только купить какой-нибудь сюрприз, тут же возвращаясь, чтоб его спрятать. Она бродила по квартире, и ей было не по себе от комнаты, где умерла некая женщина, – вне всякой связи с матерью, которая жила в ней.

Болезненное ощущение возрастало с угасанием дня. Тогда она входила в эту комнату, куда вступили сумерки. Прямая и неподвижная, она стояла в самой середине. Комната тонула, погружаясь все глубже, и сирота давала себя поглотить, не опуская глаз, не подымая рук, стоя, как капитан на борту своего судна.

Бывают такие дома, такие жизни, от которых люди благоразумные пришли бы в изумление. Они бы не поняли, как беспорядок, который, казалось бы, не должен продержаться и двух недель, может держаться годами. А они, эти дома, эти сомнительные жизни, держатся, и все тут, многочисленные, незаконные, держатся вопреки всем ожиданиям. Но в одном благоразумие право: если сила обстоятельств действительно сила, то она толкает их в пропасть.

Необычайные существа и их асоциальное поведение составляют очарование мира множеств, который их отторгает. Жуть берет от скорости, достигаемой вихрем, где вольно дышат эти трагические и легкие души. Начинается это с ребячеств; поначалу в них видят всего лишь игру.

Итак, три года прошли на улице Монмартр в однообразном ритме никогда не ослабевающего высокого напряжения. Элизабет и Поль, созданные для детства, продолжали жить так, словно все еще занимали смежные колыбельки. Жерар любил Элизабет. Элизабет и Поль обожали и терзали друг друга. Каждые две недели после очередной ночной сцены Элизабет собирала чемодан и объявляла, что переедет в гостиницу.

Те же бурные ночи, те же тягучие утра, те же долгие дни, в которых дети были как выброшенные морем обломки, как кроты на свету. Случалось, что Элизабет и Жерар куда-нибудь ходили вдвоем. Поль гулял и развлекался. Но все, что они видели, слышали, само по себе им не принадлежало. Служители неумолимого культа, они все несли в детскую, где претворяли в мед.

Этим бедным сиротам даже в голову не приходило, что жизнь – это борьба, что существуют они контрабандно, что судьба только терпит их, закрывает на них глаза. Им представлялось вполне естественным, что домашний врач и дядя Жерара содержат их.

Богатство – это личное свойство, бедность тоже. Бедняк, ставший богатым, развернется пышным убожеством. Они были так богаты, что никакое богатство не могло бы изменить их жизнь. Свались на них, спящих, целое состояние – проснувшись, они бы его не заметили.

Они опровергали предубеждение против беззаботной жизни, вольных нравов и, сами того не ведая, осуществляли на деле «восхитительные возможности жизни легкой и гибкой, потерянной для работы», о которых говорит философ.

Планы на будущее, ученье, служба интересовали их не больше, чем охрана овец соблазняет собаку декоративной породы. В газетах они читали только криминальную хронику. Они принадлежали к породе, которая не укладывается в рамки, которую казарма вроде Нью-Йорка переделывает, но предпочитает видеть в Париже.

Так что никакие соображения практического порядка не руководили линией поведения, которую, как однажды вдруг заметили Жерар и Поль, избрала Элизабет.

Она хочет найти работу. Хватит с нее домашнего хозяйства. Поль пускай как хочет, а ей девятнадцать, она гибнет, она и дня больше не выдержит.

– Понимаешь, Жерар, – твердила она, – Поль свободен, и вообще, он ни на что не годится, он ничто, это же осел, лунатик. Мне надо пробиваться самой. И вообще, что с ним станется, если я не буду зарабатывать? Пойду работать, место я найду. Так надо.

Жерар понимал. Только сейчас и понял. Обстановка детской обогатилась незнакомым мотивом. Поль, забальзамированный и готовый уйти, слушал эти новые оскорбления, изрекаемые с большой серьезностью.

– Бедный мальчик, – продолжала она, – он нуждается в помощи. Знаешь, он ведь все еще очень болен. Доктор…(ничего-ничего, Жираф, он спит) доктор меня так пугает! Подумай, довольно было снежка, чтобы сбить его с ног, да так, что пришлось бросить учебу. Он не виноват, я его не упрекаю, но получается, что у меня на руках инвалид.

«Зараза, ох, зараза», – думал Поль, притворяясь спящим и выдавая свое раздражение нервным тиком.

Элизабет зорко наблюдала за ним, умолкала и, как опытная истязательница, снова принималась советоваться и жалеть его.

Жерар противопоставлял ее доводам цветущий вид Поля, его рост, силу. В ответ она поминала его слабости, страсть к лакомствам, безволие.

Когда, не в силах больше сдерживаться, он шевелился, изображая пробуждение, она нежно спрашивала, не нужно ли ему чего-нибудь, и переводила разговор на другие темы.

Полю было семнадцать. Уже в шестнадцать он выглядел на все двадцать. Креветками и сладостями уже было не обойтись. Сестра подняла планку.

Притворный сон ставил Поля в такую невыгодную позицию, что он предпочел открытую схватку. Он взорвался. Сетования Элизабет немедленно приняли обвинительную окраску. Его лень преступна, омерзительна. Он заедает ей жизнь. Он готов жить за ее счет.

Взамен Элизабет стала хвастуньей, кривлякой, ослицей, ни к чему не пригодной и не способной делать что бы то ни было.

Эта контратака обязывала Элизабет перейти от слов к делу. Она упрашивала Жерара порекомендовать ее в дом моделей, с владелицей которого он был знаком. Она станет продавщицей. Будет работать!

Жерар привел ее к модельерше, которая была поражена ее красотой. К сожалению, работа продавщицы требует знания языков. Она может взять девушку только в манекенщицы. У нее есть уже одна сирота, Агата; ей она и поручит новенькую, и той легче будет приспособиться к незнакомой обстановке.

Продавщица? Манекенщица? Элизабет все равно. А, впрочем, нет: предложить ей стать манекенщицей – значит открыть ей выход на подмостки. И сделка была заключена.

Этот успех имел еще один любопытный результат.

– Полю это будет как отрава, – предвкушала она.

И вот Поль без тени лицедейства, подкрепляемый неизвестно каким противоядием, пришел в неистовую ярость, размахивал руками, кричал, что не желает быть братом ходячей вешалки и предпочел бы, чтоб она пошла на панель.

– Там бы я встретила тебя, – парировала Элизабет, – а я к этому не стремлюсь.

– И вообще, – издевался Поль, – ты бы хоть на себя посмотрела, бедняжка. Тебя же засмеют. Не пройдет и часа, как тебя выставят пинком под зад. Манекенщица! Ты ошиблась адресом. Тебе надо было наняться пугалом.

Раздевалка манекенщиц – жестокая встряска. Там вновь переживают страхи первого школьного дня, каверзы одноклассников. Элизабет, выйдя из нескончаемого полумрака, поднимается на подиум, под свет прожекторов. Она считала себя дурнушкой и готовилась к худшему. Ее великолепная стать молодого животного уязвляла всех этих крашеных и заморенных девиц, но она же замораживала их насмешки. Ей завидовали и отворачивались. Эти сорок дней стали тяжелым испытанием. Элизабет пыталась подражать своим товаркам; она изучала манеру идти прямо на клиента, словно собираясь потребовать от него публичного объяснения, а подойдя вплотную, с презрением поворачиваться к нему спиной. Ее стиль не оценили. Ей приходилось демонстрировать скромные платья, которые ее не вдохновляли. Она была дублершей Агаты.

Так роковая, нежная дружба, до сих пор незнакомая Элизабет, соединила двух сирот. Неприятности у них были одинаковые. В перерывах между выходами, одетые в белые халаты, они, примостившись среди мехов, обменивались книгами, признаниями, отогревались душой.

И поистине, таким же образом, как на заводе какая-то деталь, изготовленная в подвале одним рабочим, точно стыкуется с деталью, изготовленной другим рабочим в верхнем этаже, Агата вошла в детскую, как по маслу.

Элизабет рассчитывала на некоторое сопротивление со стороны брата. «У нее имя игрального шарика», – предупредила она. Поль объявил, что имя великолепное и рифмуется с фрегатом в одном из прекраснейших на свете стихотворений.

* * *

Механизм, в свое время переключивший Жерара с Поля на Элизабет, переключил Агату с Элизабет на Поля. Этот объект был менее неприступен. Поль почувствовал, что присутствие Агаты его оживляет. Очень мало склонный к анализу, он включил сиротку в каталог приятных предметов.

А между тем, сам того не ведая, он перенес на Агату туманное скопление грез, которое собрал вокруг Даржелоса.

Это открылось с ослепительностью молнии в один из вечеров, когда девушки осматривали достопримечательности детской.

Когда Элизабет демонстрировала сокровище, Агата схватила фотографию Атали и воскликнула:

– У вас есть моя карточка? – таким странным голосом, что Поль выглянул из саркофага, приподнявшись на локтях, как христианский юноша из Антинои.

– Это не твоя, – сказала Элизабет.

– Правда, костюм не такой. Но это прямо невероятно. Я принесу свою. Точно та же самая. Это я, вылитая я. Кто это?

– Один мальчик, старуха. Тот парень из Кондорсе, который залепил в Поля снежком…Точно, похож. Поль, похожи они с Агатой?

Стоило его упомянуть, незримое сходство, только и ждавшее предлога, так и полыхнуло. Жерар узнал роковой профиль. Агата, обернувшись к Полю, взмахнула белой карточкой, и Поль увидел в пурпурных тенях Даржелоса, замахивающегося снежком, и ощутил тот же удар в грудь.

Он откинулся обратно.

– Нет, моя девочка, – сказал он угасшим голосом, – это фотографии похожи, а вы – вы на него не похожи.

Эта ложь встревожила Жерара. Сходство было разительным.

<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 15 >>
На страницу:
8 из 15