Багровые реки

Выпрямившись, комиссар широко раскинул руки.

– Мы с тобой в ледяном дворце, Жуано, в зеркальном лабиринте! Так вот, смотри в оба! Не упускай ни единой мелочи. Потому что там, среди этих зеркал, в «мертвой зоне», затаился убийца.

Жуано изумленно разинул рот.

– Для простого человека вы чересчур умно рассуждаете, комиссар.

Ньеман похлопал его по плечу:

– Это тебе не философия, Жуано. Это практика.

– А вы сами? Кого вы будете допрашивать?

– Я? Пойду-ка побеседую с нашей свидетельницей, Фанни Ферейра. А также с Софи Кайлуа, женой убитого. – Ньеман подмигнул лейтенанту. – Я веду разговоры только с дамочками, Жуано. Вот что такое практика.

5

Хмурое небо. Асфальтовая дорога, петляющая по кампусу, между серыми корпусами с тусклыми окнами. Ньеман ехал с черепашьей скоростью, то и дело заглядывая в план университета и направляясь к стоявшему в отдалении спортзалу. Наконец он затормозил перед новым с виду зданием из шершавого бетона, больше похожим на бункер, чем на спортивное сооружение. Выйдя из машины, он вздохнул полной грудью. Моросил мелкий, едва заметный дождик.

Обернувшись, комиссар взглянул на кампус, раскинувшийся в нескольких сотнях метров отсюда. Его родители тоже преподавали, только в маленьких коллежах под Лионом. Он мало что помнил о своем детстве. С годами уют семейного кокона стал казаться ему слабостью, ложью. Он довольно быстро понял, что ему предстоит завоевывать свое место под солнцем в одиночку, своими силами, и начинать нужно сейчас же, не откладывая. В возрасте тринадцати лет он потребовал, чтобы родители отдали его в интернат. Они не осмелились воспретить сыну это добровольное изгнание, но в ушах у него до сих пор звучали рыдания матери за стеной; эти звуки пронизывали ему мозг и одновременно физически ощущались кожей как что-то неприятно влажное и теплое. Он постарался отрешиться от всего этого.

Четыре года в интернате. Четыре года одиночества и спортивных тренировок наряду с учебой. Все его надежды были устремлены к единственной цели, единственной дате – призыву в армию. В семнадцать лет Пьер Ньеман блестяще сдал экзамены на степень бакалавра, прошел обязательное трехдневное медицинское обследование и попросился в офицерскую школу. Когда врач, майор медицинской службы, объявил Ньеману, что его забраковали, и сообщил причины отказа, юноша сразу понял, в чем дело. Его предали собственные страхи. Теперь он знал, что его удел – длинный, непроглядный туннель без единого укрытия, где будет только кровь да свирепые псы, рычащие во тьме, на выходе…

Другие отступились бы, смирившись с вердиктом психиатров. Но не таков был Пьер Ньеман. В яростном стремлении к успеху он продолжал закалять тело и волю. Раз ему не суждено быть военным, он выберет себе другую войну – уличную, скрытую войну с повседневным злом. Он отдаст все силы, всю свою душу этой бесславной войне без фанфар и знамен, но будет вести ее до победного конца. Ньеман решил стать полицейским. С этой целью он долгие месяцы тренировался, чтобы пройти психологические тесты. И в результате был принят в полицейскую школу городка Канн-Эклюз. Вот когда наступила долгожданная эра грубой силы – стрельба в тире, изучение приемов борьбы, и всюду он был лучшим. Ньеман непрерывно совершенствовался. Он стал полицейским высшей пробы, упорным, несгибаемым, жестоким и хитрым.

Сперва он работал в окружных комиссариатах, затем его как элитного стрелка перевели в подразделение, позже названное КРБ (карательно-розыскная бригада). Начались спецоперации. Он впервые убил человека. В тот день он окончательно смирился с довлеющим над ним проклятием и заключил договор с самим собой. Ему уже никогда не быть храбрым солдатом или достойным офицером. Но он станет уличным бойцом, яростным, неумолимым, и утопит собственные страхи в жестокости асфальтовых джунглей…

Внезапно Ньеман услышал странные, как во сне, дробные шажки. Пес был мускулистый, его гладкая шерсть лоснилась под дождем. Черные глаза – пара блестящих бусинок – впились в полицейского. Пес медленно приближался, вихляя задом. Его влажный нос подрагивал, принюхиваясь к незнакомцу. Вдруг он зарычал, и в глазах его зажглась ярость. Он учуял запах страха, исходивший от незнакомца.

Ньеман окаменел от ужаса.

Он знал, в чем дело. Железы испуганного человека выделяют особую секрецию, которую чуют собаки; ее запах вызывает у них боязнь и враждебность. Один страх порождает другой.

Пес залаял и злобно ощерился. Сыщик вынул револьвер.

– Кларисса! Кларисса! Ко мне, Кларисса!

Ньеман наконец стряхнул с себя леденящее оцепенение. Сквозь красную пелену, застлавшую глаза, он увидел седого мужчину в грубом свитере. Тот подбежал к Ньеману.

– Вы что, спятили?

Ньеман через силу пробормотал:

– Полиция. Уходите отсюда. И заберите вашего пса.

Человек изумленно глядел на него.

– Ну надо же!.. Рассказать кому, так не поверят. Идем, Кларисса, идем, девочка!

Собака и хозяин удалились. Ньеман попытался сглотнуть слюну. Горло высохло напрочь, стало неприятно шероховатым.

Встряхнувшись, он спрятал револьвер в кобуру и пошел вдоль здания. Сворачивая за угол, он пытался вспомнить – и никак не мог, – сколько же времени он не был у своего психиатра.

За вторым углом корпуса он наткнулся на женщину.

Фанни Ферейра стояла возле открытой двери и драила наждачной бумагой ярко-красную байдарку. Наверное, именно на ней она сплавлялась по горным рекам.

– Здравствуйте, – сказал комиссар с полупоклоном.

К нему уже вернулись обычная сила и уверенность к себе. Фанни подняла глаза. На вид ей было лет двадцать, не больше. Бархатистая кожа. Кудрявые волосы легкими завитками обрамляли лоб и густой волной ниспадали сзади на плечи. Темный загар на матовом лице оттенял яркую, почти вызывающую голубизну глаз.

– Я полицейский комиссар Пьер Ньеман. Расследую дело об убийстве Реми Кайлуа.

– Пьер Ньеман? – недоверчиво переспросила девушка. – Черт возьми! Это невозможно!

– Почему?

Кивком Фанни указала на приемничек, стоявший у ее ног.

– О вас только что сообщили в новостях. Сказали, что сегодня ночью вы арестовали двух убийц в Париже, около Парк-де-Пренс. И это, мол, очень хорошо. Но вы изуродовали одного из них, а это очень плохо. Вы умеете раздваиваться или как?

– Я просто ехал всю ночь.

– И что же вы здесь делаете? Местных сыщиков нам, значит, мало?

– Ну, скажем, я прислан для подкрепления.

Фанни снова взялась за работу; она смачивала продолговатое днище лодки и обеими руками сильно терла его сложенной пополам наждачной пластинкой. Девушка выглядела крепкой, мускулистой. Одежда ее не отличалась элегантностью: облегающие неопреновые леггинсы, брезентовая роба и высокие, туго зашнурованные ботинки. Рассеянный солнечный свет мягкими бликами играл на людях и на лодке.

– Вы как будто стойко переносите этот шок? – полуутвердительно спросил Ньеман.

– Какой шок?

– Ну… вы ведь увидели мертвеца.

– Я просто стараюсь об этом не думать.

– Вам не трудно было бы побеседовать со мной?

– Вы ведь для этого сюда и пришли, верно?

Девушка не смотрела на комиссара. Ее руки сновали вверх-вниз, очищая дерево резкими точными движениями.

– При каких обстоятельствах вы обнаружили тело?

– Каждый уик-энд я сплавляюсь по горным рекам вот на этой штуке, – она указала на свое суденышко. – В тот день я уже заканчивала свой маршрут. В окрестностях кампуса есть каменная гряда, что-то вроде природной плотины, где течение замедляется и можно причалить без проблем. Я уже вытаскивала байдарку на берег, как вдруг заметила…

– В скале?