Истории о Шерлоке и докторе

– Ааа, ты меня убил, тварь! – орал тип, – Я тебе этого не прощу! Я тебя закопаю, петух! Все, ты труп!

– Кто, я – петух? – моя нога сама взметнулась и угодила пяткой типу в челюсть.

– Ааа, – орал тип, глядя как на пол посыпались обломки его желтых зубов, – ффф, фсе, фсе, фафит, фафит, фтаюфь, фтаюфь!

– Что ты сказал? – рявкнул я и вновь замахнулся ногой, но тут до меня дошло, что тип кричит «Сдаюсь, сдаюсь!»

Я опустил ногу и встал над этим балбесом, наслаждаясь своей победой.

Тут распахнулись двери и появились копы. Меня огрели по бубну дубинкой и я оказался на полу, рядом со своим окровавленным противником. Омоновцы навалились на меня и скрутили руки за спиной. После этого нас с тем типом отправили в полицию.

Я лежал на полу в вонючей камере, куда меня посадили полицейские. Того типа в голубых брюках утащили в медпункт на перевязку. Я был страшно зол на этого тюленя. Из-за него меня, славного доктора Ватсона, героя афганской войны, кавалера медали «Красавчик», засадили в этот погреб и даже пожрать не дают! С досады я двинул ногой по параше, стоявшей в углу. Она покачнулась и вся мерзость внутри нее взбулькнула. Зловоние резко усилилось. Я отодвинулся подальше и стал разглядывать стены. Они все были изрисованы зеками. Еще было много разных надписей. Например, «Волки позорные, сгубили юного оленя!», «Душа моя томится!», «Адвокат, гнида, где ты?», «Чтоб вы все сдохли!», «Прости мя, господи, я больше не буду воровать, я буду только грабить!» На железной двери, под запертым маленьким окошечком, было жирно написано углем «Лестрейд-тварь, утиный хрящ!» А на потолке тоже была черная надпись «Один хрен не доплюнешь» и нарисована мишень. Но кто-то видно умел здорово харкать и вся мишень была заплевана. Я закрыл один глаз, прицелился, поднапрягся и плюнул. Но мне не повезло. Мой плевок не долетел до потолка и шлепнулся на пол. Да и потом, какой с врача снайпер? В эту минуту раздался лязг засова и скрежет металла. Дверь распахнулась и на пороге возник какой-то мужик в сером плаще и темной шляпе. Он поглядел на меня, шмыгнул носом и проговорил:

– Выползай!

Я встал и направился к выходу. Плащ посторонился, пропуская меня. Выйдя в коридор, я к своему удивлению обнаружил там давешнего типа в голубых брюках и оранжевом жакете. Тот уставился на меня, как баран и стал похож на Крамарова.

– Чего уставился? – хмуро проговорил я, пока плащ закрывал камеру.

– Выплескивайтесь к выходу, – проворчал он, возясь с замком.

Тип развернулся и заметно хромая, направился к железной решетке. Я пошел за ним, думая, что сейчас начнутся крутые разборки. Но ничего, хоть их и двое, мы тоже кое-чего могем. В армии я, как-никак, был чемпионом своего полка по боксу. Так что отоварю их быстро и качественно, а потом в бега вдарюсь. Но это ежели их двое только и никого более, что в общем-то не факт. Вдруг за углом толпа поджидает с мултуками. Вот это будет неприятно. Эх, жаль нету рядом моего боевого командира Хасана Блядунова в нетрезвом состоянии повышенной тяжести. Мы бы с ним эту контору вмиг разнесли. Вместе с мултуками.

Пока я испытывал тревожные симптомы и предавался напрасным сожалениям, мы вышли из КПЗ и остановились у подъезда. Плащ вышел следом. Тип повернулся ко мне, сглотнул пару раз, потом раскрыл рот, широко улыбнулся и вдруг фамильярно похлопал меня по плечу.

– Да ладно, братан, чего уж там, не обижайся. Тебя как зовут? – немного гундося спросил он.

– Меня зовут доктор Ватсон. А чего ты хотел? – все так же хмуро ответил я.

– Доктор? Круто! – тип почему-то очень обрадовался и заулыбался еще сильнее, – Это вообще здорово. А меня зовут Холмс. Шерлок Холмс, – добавил он, – я великолепный сыщик. Мы с тобой повздорили малость в кабаке, ну да ладно. Со всяким бывает. Поэтому я извиняюсь перед тобой. Я ж был не прав!

– Конечно, ты был не прав, – подхватил я, умолчав, что сам спер у него пузырь, – Ты вообще совершенно был не прав!

– Вот поэтому, – продолжал Холмс, – я и вытащил тебя из этого обезьянника. Давай забудем былое и пойдем, выпьем за мировуху!

– Да это я все сделал, – вмешался плащ, – если б не я ты бы торчал тут до второго потопа.

– Да, познакомься, доктор, – спохватился Холмс, – Это Лестрейд, сыщик из Скотланд-Ярда.

– Я ж работаю там. Поэтому и подсобил Холмсу, – и плащ протянул мне руку.

Тут перед моими глазами явственно проступила надпись на железной двери камеры, где я сидел: «Лестрейд – тварь, утиный хрящ» и я не стал пожимать ему руку, а вместо этого поинтересовался:

– Это про тебя что ли пишут всякие некрасивости?

– Какие это некрасивости? Где пишут? – не понял тот.

– Да на двери камеры в которой я сидел, – пояснил я, – там о тебе особое мнение нарисовано.

– Чего? – Лестрейд разинул рот, а Холмс, уяснив обстановку, с криком «Я мигом», исчез в дверях полиции. Он появился минуты через три, давясь от смеха.

– Ой, не могу!, – орал он, – Лестрейд не только тварь, он и хрящ еще! К тому же утиный! Чего ж так скромно-то? Можно было и страусиный написать!

– Что? Кто? Где? – завопил Лестрейд, побагровев от злости, – Да я сейчас… да я… я…

И он рванул в полицию. Мы с Холмсом постояли немного, посмеялись, потом Холмс предложил:

– Тут недалече кабак один есть, недорогой. Пойдем там присядем, за мировуху хрястнем?

– А этот что? Его ждать не будем?

– Лестрейда что ли?

– Ну.

– Да пошел он. Я с хрящами утиными не пью!

И мы пошли в кабак. Там мы скинулись по пятрофану, купили литр самопалу и два соленых огурца. После этого Холмс предложил вновь:

– Сейчас мы с тобой накатим, а потом вдруг еще какие проблемы начнутся. В трезвяк забрать могут. Пошли лучше ко мне. Я тут недалеко живу, на Бейкер-стрит.

– Ну пошли, дома все ж лучше пить, чем в кабаке. А то и вправду заберут охламоны. А мне уж больше неохота.

И мы направились к Холмсу.

Мы сидели на хате у Холмса, которая находилась на кривой, как подкова, улице Бейкер-стрит 221Б. Дом вообще не напоминал тот, который гордо возвышается на телеэкране (когда Масленников снимал фильм, то использовали другой, через три квартала). Эта халупа напоминала двухэтажный недостроенный особняк после неоднократных бомбежек.

Дом принадлежал миссис Хадсон, старой кривоногой кобыле с толстым курдючным задом, у которой Холмс снимал жилье за два пенса в неделю. В комнате у Холмса было грязно как в трамвае. Везде валялись пустые бутылки, колбы, реторты и чекушки. Занавесок не было и в помине. Да они и не были нужны, потому что окно было залеплено толстой полиэтиленовой пленкой. Вместо люстры висело старое ржавое ведро, а кровать, на которой я сидел, скрипела так, что хотелось сильно выпить. Но все же эта берлога была намного лучше той развалюхи, где обитал я.

Холмс пододвинул к кровати стол с двумя ножками, вместо третьей приспособил кочергу и примостился напротив меня на единственной табуретке. На стол он поставил тарелку вареных рожков, порезанные кусками соленые огурцы и специально для меня, как он выразился, салат из лука и чеснока. Потом в комнату вошла миссис Хадсон и поставила на стол три большие пивные кружки. Холмс вытащил поллитровку, отгрыз пробку и наплескал в них водки на два пальца.

– Ну, за мировуху! – провозгласил он и мгновенно осушил свой кружак.

Потом со словами «После первой грех закусывать!» он налил себе снова и выпил. После этого он вздохнул, вытянул ноги и улыбнулся.

Я взял кружку и тоже накатил. Закусив соленым огурцом, я взглянул на миссис Хадсон. Она почему-то не выпила, а угрюмо смотрела на свою кружку.

– Братан, а ты где живешь? – поинтересовался Холмс, начиная набивать свою трубку.

Я прикинулся несчастным и сказал, что живу на вокзале. Холмс уставился на меня, потом медленно перевел взгляд на миссис Хадсон и вдруг, просияв, хлопнул себя по лбу и проговорил:

– Да ты что, братан! Чего ж ты раньше молчал, что тебе жить негде? Живи здесь! Тут еще одна комната есть. Пустая. А, миссис Хадсон, пускай Ватсон тут живет? Он мой ближайший собуты… то есть соратник. И, вообще, братан! И мы с ним выпиваем вот за мировуху. А, миссис Хадсон?

Миссис Хадсон нахмурилась. Тогда Холмс подхватил бутылешку и проворно наплескал ей в кружак до половины. Только тогда миссис Хадсон улыбнулась, взяла посуду и тоже «пригубила» за мировуху. Едва она поставила кружку на стол, как Холмс подлил туда все, что оставалось в бутылке. Миссис Хадсон глубоко вздохнула, снова подняла кружак и медленно «съела» свою порцию. Поставив тару на стол, она закусила огурцом и поинтересовалась:

– А что, водки нет больше?

– Нет, у нас только один пузырь, – поспешно ответил Холмс, прижимая к себе второй под курткой.