Чума

Чума
Жанна Бочманова

Когда-то Ленка Чумакова, нескладный хилый подросток, стала подающей надежды спортсменкой. А после, волею судьбы, женой нелюбимого человека. Но характер, закаленный спортом, не позволил ей превратиться в покорную домохозяйку. И вот она уже не просто помогает своему мужу управляться с делами, но и активно участвует во всех его проектах. Все меняется, когда она встречает мужчину, готового дать ей то, чего у нее никогда не было – любовь. Но за все в этой жизни нужно платить. Она заплатила высокую цену, слишком высокую, чтобы надеяться на новую жизнь. Но любовь не умирает просто так, она ждет своего часа, чтобы заявить свое право. Право на жизнь. Для оформления обложки использованы фотографии с ресурса pixabay по лицензии CC0

Глава 1.

– Эй, Чума! Очнись. Хватит мечтать. Пляши. Письмо тебе. От кавалера… – пожилая зечка, помахивая конвертом, подошла к койке. Та, к которой она обращалась, молча смотрела в потолок застывшим взглядом, потом, словно уловив движение, выпростала руку из-под головы. Опасливо подойдя ближе, письмоносица вложила в эту руку конверт. – Читать-то будешь? – поинтересовалась, видя, как конверт ушел под подушку. Не дождавшись ответа, пожала плечом и, хмыкнув: – Вот Чума! – отошла прочь.

Женская колония усиленного режима продолжала жить своей жизнью. Заключенная с говорящей кличкой Чума уже десять месяцев отбывала свой немалый срок. И было ей двадцать восемь, а когда срок закончится, будет уже за сорок, хорошо за сорок. Но она не думала об этом, да и думала ли, вообще, хоть о чем-нибудь никто не знал. Но одно знали все – Чуму лучше не трогать.

Рыжая Марго, крупная, статная деваха тридцати с небольшим, впервые увидев новенькую, заявила: «Моя», – и попыталась дотронуться до груди, отрешенно сидящей на койке коротко, почти наголо остриженной девушки. Никто так и не понял, что случилось, но Марго отлетела на пол, хватая воздух ртом, а стриженая так и осталась сидеть, даже глаз не подняла. К Маргоше подлетела одна из ее прихлебательниц и, помогая подняться, стала что-то горячо шептать на ухо. Марго сначала отмахнулась и двинулась к новенькой с намерением поквитаться, но потом прислушалась к шепоту товарки и, удивлено вскинув брови, позволила увести себя в свой угол.

Весь барак шептался до вечера: «Арчеладзе… при отягчающих… пять жмуриков…» Ночью был шум и грохот. Прибежали надзиратели. На полу корчилось трое зечек. На вопрос: «Кто?», – конечно не ответили. Подняли с коек всех. Начальница смены прошла вдоль шеренги сонных женщин, внимательно оглядела целые костяшки рук у новенькой и сказала только: «Смотри, Чумакова…» Больше к ней никто не приставал.

Только где-то через месяц Чумакова внезапно подошла к рыжей Марго и, ни слова не говоря, влепила ей по физиономии. Марго взвыла и вцепилась обидчице в лицо – началась драка. Прибежали еще зечки, и драка переросла в избиение. Опомнились обезумевшие тетки, только когда увидели, что Чумакова перестала шевелиться.

В лазарете она пролежала долго. На грани жизни и смерти. От сильных ударов в живот у нее случился выкидыш. Потом, уже в бараке, к ней подошла одна из женщин: «Так бы и сказала, что хочешь от ребенка избавиться. А так мы грех на душу взяли… Эх ты… Чума…» Так и приклеилась к ней это прозвище.

Ее историю обсуждала вся зона. Но поговорили, поговорили и решили раз и навсегда, что с ней лучше не связываться: коли уж мужа, широко известного в весьма узких кругах, и еще четверых столь же серьезных мужиков грохнула не дрогнувшей рукой. Разговаривала она мало. Передач ей никто не слал. Ни с кем она не сдружилась. Дисциплину не нарушала. Существовала, одним словом.

Через полгода Чума внезапно проявила интерес к молодой девице, недавно переведенной из другого барака, Светке-Малявке. К той давно приглядывалась Марго и все норовила пощупать. Малявка слабо повизгивала и отбивалась. Но все видели, что это до поры до времени, просто у Марго еще аппетит не разгулялся. Как-то Чума шла с обеда и наткнулась на Малявку, рыдавшую за штабелями каких-то досок. Что дрогнуло в душе Чумы, сказать трудно, но она остановилась и долго смотрела на судорожно всхлипывавшую девчонку.

Малявка почувствовала чей-то взгляд, обернулась, увидела Чуму и, жутко перепугавшись, съехала на землю. «Ты чего?» – прошептала она. Ничего Чума не ответила, развернулась и пошла дальше. Но вечером, когда Марго подсела к Малявке на койку и запустила руку той за ворот рубахи, рядом, как приведение возникла Чума.

– Сгинь, – бросила негромко.

Марго вскочила, как ужаленная, секунду они стояли, сверля друг друга взглядами, потом Марго усмехнулась и отвалила, бросив:

– Ну-ну, сладенького захотелось…

А Чума развернулась и пошла к своей койке.

Малявка до отбоя просидела в своем углу, испуганно тараща глаза. Ночью к ее койке подвалила Марго, но тут со стороны донеслось негромкое:

– Сгинь.– И она с ворчанием убралась восвояси.

***

С этого дня Малявка ходила за Чумой, как приклеенная, а та, казалось, даже не замечала ее присутствия. Малявке часто приходили передачи, но теперь уж никто не решался покопаться в ее посылке и отобрать себе лучшие кусочки. А Малявка приносила все Чуме и, заглядывая в глаза, предлагала, что-нибудь вкусненькое. И не обижалась, когда обычно слышала в ответ:

– Отвали.

Так было пока, однажды, Светка не положила на койку плитку шоколада:

– Возьми, ну, пожалуйста. Вкусно ведь.

Чума скосила глаза, и рука ее потянулась к яркой обертке. Сладкая плитка таяла во рту, Чума медленно глотала густую слюну, а по щеке вдруг скатилась слеза. Светка ойкнула и убралась к себе, но потом долго торговалась с соседкой Чумы по койке, отдав ей практически все свое нехитрое добро, но все ж таки сторговалась.

Перед отбоем Чума обнаружила на койке еще одну плитку шоколада. Повернув голову, она хмуро уставилась на новую соседку. Светка застенчиво улыбнулась.

–Ты за что здесь? – спросила вдруг Чума.

– Я парня своего прирезала, – прошептала она. Чума кивнула и отвернулась. – Он теперь инвалид, – продолжала Светка, – так ему и надо, гаду, не будет на сторону бегать.

В темноте раздалось шуршание – Чума ела шоколад. Ела и плакала, беззвучно глотая слезы.

Где та девочка, беззаботная Ленка Чумакова, юная спортсменка, чемпионка, красавица? Та девочка исчезла и даже не в момент вынесения приговора суда, и даже не в момент, когда рука жала на спусковой крючок пистолета, всаживая пули в ненавистное тело. Наверное, это случилось гораздо раньше, когда впервые она пошла наперекор себе, отказавшись от своей мечты. Когда долго плакала, разглядывая синяки на теле, после первой брачной ночи. И думала, как скажет матери, что хочет развода.

Мама всегда была на его стороне. «Какой ни есть, а он твой муж. Молчи и терпи». Про синяки Ленка не решилась сказать, ей было стыдно. Она с мамой и раньше-то никогда не говорила про женские дела, отмахивалась та от любых расспросов: «Рано тебе еще про это думать». Даже про месячные ей рассказывали подружки, у которых уже все произошло. Отца Ленка не знала, куда он делся и был ли вообще, неизвестно. Нет, наверняка был, как-то ведь она и брат ее на свет появились. Но и эту тему мать тоже никогда не обсуждала – каменела лицом и отворачивалась при любой попытке, хоть что-то узнать.

Ленка хилая была с детства, болела постоянно ангинами, да простудами, пока мать, вняв уговорам соседки, не записала ее в бассейн. И началась с этого дня у Лены Чумаковой новая жизнь. Тренер нарадоваться не мог на новенькую: плавать та могла часами, не жаловалась ни на усталость, ни на холодную воду, ни на критические дни. В школе тоже отметили изменения: учиться стала лучше, даже в пример ее ставили: вот, мол, и спортом занимается и домашние задания всегда выполняет – чудо, а не ребенок. И никто не знал, какие мысли таятся в этой русой головке.

Первые выигранные соревнования дали ее душе такой восторг, такое упоение победой, что ей казалось, еще чуть-чуть, и она взлетит от счастья – счастья быть первой, быть лучше, быстрее, выносливее. Никто не догадывался об этих честолюбивых планах, кроме, может быть, тренера, который видел блеск серых глаз, нажимая кнопку секундомера и сообщая результат, с каждым разом все лучше и лучше.

Понятно, при таком образе жизни – школа, бассейн, соревнования и снова школа, на что-то иное, на свидания, например, времени совсем не оставалось. Ни времени, ни сил, ни желания.

– Эй, – послышался шепот с соседней койки. Чума скосила глаза. – Ты, если хочешь… то я могу… – Светка откинула одеяло.

Чума перестала жевать и нахмурилась, потом, видно, до нее дошло, и барак огласил хриплый смех. Никто до этого не видел, чтобы Чума хотя бы улыбнулась, а уж смеха и подавно не слышал. Светка испуганно спряталась под одеяло, а скрипучий клекот все раздавался в темноте. Как не похож был этот смех на звонкий смех Ленки Чумаковой, юной пловчихи, недавно выигравшей межрайонные соревнования и которой тренер прочил блестящее спортивное будущее.

Глава 2

Было ей семнадцать, она только что окончила школу и сдала вступительные экзамены на экономический факультет местного института. Сдала легко и без всякого блата. А сейчас они всей спортивной командой находились на сборах. И так было весело ей в это лето, так казалось, что мир и все что в нем только для нее, что хотелось петь и прыгать от счастья. Она и пела, и прыгала, и девчонки пели и прыгали вместе с ней. Сидели они на берегу широкой полноводной реки, в купальниках, подставляя свои упругие развитые годами плавания тела нежному вечернему солнышку. Как вдруг на пляже появилась компания молодых загорелых парней.

– Девчонки, знакомиться будем?

Засмеялись девчонки, захихикали.

– С нами не интересно знакомиться, мальчики – мы не пьем, не курим…

– Да мы видим, что вы из спортлагеря. Мы тоже. Сегодня приехали.

– Откуда?

– Из Краснодара. Самбо.

– Ого!

– Тебя как зовут? – подсел к Ленке смуглый коротко стриженный парень. – Я Гоги.

– Гоги? – она прыснула от смеха. – Ой, умора! Ты не русский, что ли?

– Я абхазец, – парень гордо выпятил грудь. – Пойдем вечером сходим куда-нибудь? В кафе посидим…

– Уж больно ты шустрый, Гоги, – засмеялась Ленка. – Догонишь меня – пойду с тобой в кафе. Давай! – Она поднялась и побежала к воде.

Прогретая за день вода приятно освежила разгоряченное тело и Ленка вошла в воду легко, как торпеда и плавно заскользила по водной глади. Пара взмахов и вот она уже пересекла границу буйков и понеслась дальше. Где-то на середине реки она остановилась и легла на спину, позволяя течению плавно нести ее вдоль берега. Недалеко послышалось сопение, она посмотрела и увидела бедолагу Гоги, который судорожно греб по направлению к ней.

– Эй, ты что, даже плавать толком не умеешь, гребешь по-собачьи? Умора… Плыви давай на берег…