Ленинградские рассказы. Ностальгическое

– Дорогой Александр Петрович, – защебетала она, устраивая стопку новых папок на тумбочке у его кровати. – Ну, как же некстати вы разболелись! Без вас, как без рук! Это вам на вычитку.

Кутькин попытался заслонить лежавшую рядом украденную папку и свои ящички с карточками, но Шурочка уже заметила их. Секунда – и ее пальчики с красными коготками побежали по их краям.

Сердце Кутькина ушло в пятки. Вот сейчас все и откроется – что он, корректор, бессовестно воровал перлы начинающих авторов.

Но сие было настолько нелепо, что Шурочке и в голову не пришло.

– Неужели, какой-то словарь составляете? Это очень неожиданно! Хотя, что то в этом есть… – задумчиво развивала Шурочка свою мысль, – вы же всю свою жизнь имеете дело с нотами. Рано или поздно, у вас внутри обязательно должна была зазвучать музыка. Вот вы и прониклись красотой слова. Того и гляди, сами начнете творить! И тогда – слава и почет, награды, поездки!

Кутькин даже рот открыл от удивления. Шурочка попала, что называется, пальцем в небо. Но главное, что в ее глазах Кутькин оказывался человеком значительным и достойным всяческого уважения. А, значит, надо соответствовать этому образу!

– Да вот работаю тут кое над чем… – уклончиво ответил Кутькин, скрестив руки на груди.

– Ну вот, теперь на службу ходить не надо, вы у нас и на больничном – светлая голова. А это для мозга очень полезно. «Грильяж», – Шурочка вынула черную с золотом коробку из недр своей кожаной югославской сумки.

– Благодарю покорно, – расплылся Кутькин в довольной улыбке. Его болезнь неожиданно предоставила ему некое преимущество. Кутькина заметили, почтили вниманием и даже конфетами дефицитными кормят. И кто сидит рядом и благоухает Францией на всю комнату? Шурочка, милая сердцу волшебница.

Когда дверь за Шурочкой закрылась, Кутькин понял, что пора браться за дело. Золотого песка в его ящичках было уже достаточно для выплавки задуманного шедевра. Он потер руки, хотел было открыть коробку, но потом передумал: «Открою, когда книга будет дописана!»

Шурочка заходила еще три или четыре раза. Она забирала сделанную работу, приносила новую, и Кутькину хотелось, чтобы его подагра длилась вечно. Он быстро вычитывал «обязаловку» и писал свой роман, упиваясь возможностью выразить самые затаенные мысли. Излить на бумагу свою любовь к прекрасной Музе, поверившей в его талант. Чувства этого человека, так старательно подавляемые, вырвавшись на свободу, наливались силой, придавали жизни новый, доселе неведомый смысл.

Лишь на несколько часов он забывался сном, а едва проснувшись, вновь растягивал по бумаге бесконечные бусы своей любовной истории. Кутькин даже не вспомнил о столь долго собиравшейся картотеке. Да какой в ней прок, если ее разрозненные нотки-слова уже сплелись в его голове в стройные аккорды литературного текста?

Подагра прошла, но счастливо подоспел очередной отпуск, и Кутькин продолжал писать. Когда книга была закончена, он, с победным кличем «Ай да Кутькин, ай да сукин сын» сдернул золотую веревочку с заветной коробки, выхватил из гнездышка конфету. И быстро закинул ее в рот. Конфета оказалась неожиданно твердой и попала не в то горло. Кутькин захрипел, заколотил по воздуху руками. Он повалился на пол, пару раз дернул ногами и испустил дух.

Когда на работе хватились неприлично долго загулявшего Кутькина, то снова отправили к нему Шурочку. А тот уже покоился в морге Александровской больницы и ждал третьего дня, чтобы быть преданным земле. Шурочка в замешательстве переступила порог его пустой комнаты, и заметила на столе папку. На ней значилось: А. П. Кутькин «Девушка в джерси». Она прошлась по страницам. Это был роман о неразделенной любви, написанный прекрасным, чистым, ясным русским языком, книга, замечательная по своей откровенности.

«Так вот какой ты был на самом деле, Александр Петрович!» – подумала Шурочка, пряча рукопись в югославскую сумку. Книга о ней, а значит – ее!

***

Примчались лихие 90-е. Словно карета Золушки с боем курантов, Генсек превратился в Президента, СССР в Российскую Федерацию с суверенами, Ленинград в Санкт-Петербург, маститые литераторы в никому не нужный нафталин, стрижка «паж» в скучную «химию». А сама Шурочка – в Александру Леонидовну.

Бэлла укатила в Израиль, но вскоре вернулась, чтобы открыть собственное издательство.

– Слушай Шур! – обратилась она к Александре, – выручай. Автор меня подвел. Серия горит, а сдавать в типографию нечего. Может, нароешь что в закромах родины?