Была только любовь. Воспоминания о блокаде

Долго Софья рассказывала Владимиру обо всех изменениях в их жизни, потом устроила ему экзамен на знание языков, которым обучала его в детстве, и они, переходя с одного языка на другой, беседовали, забыв о времени и всем на свете, не заметив даже, что им уже подали обед.

Прощаясь, окрыленный и явно смущенный Владимир протянул Софье небольшой пакетик.

Развернув его, Софья ахнула от восхищения. В нем оказался тончайший оренбургский пуховый платок.

– Примите от меня в подарок, – попросил он. – Я его выменял на тушенку и возил везде с собой, на груди. Но при ранении на него, к сожалению, попало несколько капель крови. Простите, ради Бога! – смущенно сказал он.

Софья со слезами на глазах поцеловала подарок и сказала:

– Это самый дорогой подарок в моей жизни! Я буду носить его не снимая.

Она обняла Владимира и попросила беречь себя и писать как можно чаще.

Матери Владимир попросил передать валенки, которые ему достала медсестра госпиталя Валя по его просьбе, и письмо.

Обратно Софья долетела удачно.

Когда Вера Ивановна получила подарок от сына и рассказ о встрече с ним, она сказала Софье:

– Я ведь мать, Сонечка, и все понимаю. Мой сын влюблен в вас с самого детства. Он никогда не женится, потому что будет искать женщину, подобную вам, и вряд ли найдет. Я всю жизнь ужасно ревновала своего сына к вам, но мы с Семеном, глубоко уважая вас, старались не подавать вида. Я знала, что если постараюсь отдалить от вас сына, то потеряю его навсегда.

– Ну что вы, Вера Ивановна, Володенька мне всегда был как сын и не более того.

– Но вы для него никогда не были просто мамой, а эталоном женщины, которую он может полюбить.

В этот вечер женщины долго говорили о Владимире, жизни и скорой победе, строили планы на будущее…

Глава 7

Пришедший в себя мужчина, спасенный женщинами у проруби, наконец-то смог назвать себя.

Дорохин Вячеслав Владимирович. Возраст – 35 лет.

Ногу потерял в первые дни войны, добираясь в Ленинград из Белоруссии, где отдыхал в санатории. Добирались в толпе беженцев из охваченных уже пожарищем городов и сел. Столько горя и смертей пережил он за это время, что вместе с двумя парнями, такими же отдыхавшими в санатории, постоянно лез в схватки с попадавшимися небольшими группами немцев.

Однажды они ворвались в их штаб, оставленный при небольшом поселке. Завязалась неравная схватка, его подстрелили при отходе, и мальчишки из оставленного села спрятали его в подвале старой мельницы. Пока нашли взрослых жителей, у Вячеслава началась гангрена, ногу пришлось ампутировать в самых антисанитарных условиях. Кое-как отходили, но даже потеряв ногу, он добирался домой в Ленинград.

За год блокады Вячеслав потерял мать и брата, остался один на всем белом свете.

Такую грустную историю поведал им этот человек.

– Я так мечтал умереть, – печально сказал он. – Зачем вы столько сил потратили на такого ничтожного человека, как я.

Сказав это, он вдруг заплакал, как ребенок. Отвернувшись, уткнулся в подушку.

Но то добро, которое жило в сердцах спасших его людей, не могло не оставить следа в его душе. И потому, поправляясь, Вячеслав старался быть полезным этим людям.

Он целыми днями возился с детьми: Сашенькой, Виталиком и совсем еще маленьким Валериком и помогал женщинам по дому.

Софья, озабоченная его судьбой, устроила его сторожем на завод.

Там ночами он мастерил для детей игрушки, перешивал свою одежду мальчикам.

Вячеслав так искусно шил детские вещи без машинки, на руках, что удивленная Софья как-то спросила его, откуда у него это умение и такой удивительный вкус.

– Так, я же модельер-технолог по профессии, – ответил он.

– У мальчишек совсем холодные, уже рваные ботиночки, – заметил он грустно. – Мне бы найти где-нибудь старые валенки, я бы им такие «бурочки» сшил, – мечтательно заявил он.

– Если удастся, в выходные схожу на толкучку, поменяю свой новый костюм на валенки, если получится.

Софья вышла из комнаты, где они разговаривали, и долго копалась в кладовке. Появилась она раскрасневшаяся и довольная, неся пару громадных старых валенок.

– Вот! – сказала она, – валенки есть, но они протертые, от нашего дворника остались.

Вячеслав забрал валенки к себе домой и не появлялся две недели. Женщины уже решили, что парню явно не до них и детей.

Но когда через две недели Вячеслав представил результат своего труда в виде двух пар замечательных детских сапожек, или «бурочек», как он их называл, обшитых кожей, которую он добыл, распоров свои ботинки, весь женский состав квартиры ахнул.

Это были не просто валеночки, а произведение искусства.

– Жаль, – сказал Слава, как его теперь называли в доме, – нет хороших вещей, я бы для мальчишек из них сшил пальтишки и шапочки. Я бы им такие наряды закатил, весь свет удивился бы.

И он показал рисунки одежды, которую он придумал для малышей.

Софья, взглянув на это чудо, сказала:

– Пошли!

Она привела его в комнату своего отца и распахнула шкаф, где хранились вещи адмирала Арсеньева.

– Берите все, – разрешила Софья, – кроме двух этих мундиров: парадного и последнего, в котором папа был в тот роковой для него день. Я свято относилась к его вещам, но сейчас, я думаю, даже просто уверена, папа мое решение одобрил бы.

И Вячеслав стал обшивать всех домочадцев квартиры, стараясь быть им нужным всегда.

Мальчики так полюбили дядю Славу, что даже стали называть его папой.

Софья радовалась, что Вячеслав Владимирович оказался таким талантливым человеком, а он для нее старался особенно.

К женскому дню Софья получила от него презент: удивительные кожаные на меху сапожки, расшитые необыкновенной строчкой. Когда она появилась в них на службе, начальник спросил:

– Откуда такое чудо?

– Из сапог моего папочки, сшитые талантливейшим модельером.

И она поведала историю Вячеслава Алексею Георгиевичу.

– Будет работать в нашем ателье, – принял решение Алексей Георгиевич.