Отец лучшей подруги

Моя рука начинает жить своей жизнью. Явно слетев с катушек, я продолжаю свой «осмотр».

Пальцами обвожу ребра, веду по линии пресса к правой стороне его торса, поднимаюсь к плоскому темному соску. Скольжу подушечками к шее, где вижу, как бьется синяя бугристая жилка. И чуть выше, возле уха, обвожу пожелтевший засос, оставленный там моими же зубами три дня назад.

Попытки убедить себя, что произошедшее в номере отеля было лишь моим сном, разбиваются об этот реальный синяк на его коже.

Воспоминания о его руках, губах и члене обрушиваются лавиной и вытесняют разумные доводы, аргументы и даже обиду за все сказанные сгоряча слова.

В конце концов, оба мы хороши.

– Ты его любишь?… – вдруг шепчет Платон. – Сильно?

Соображаю медленно, как пациент психоневрологического диспансера под тяжелыми транквилизаторами.

– Кого?

– Ты знаешь, о ком я. Как его зовут?

Слишком далеко завела меня моя же собственная ложь. И что теперь делать? Признаться, что все выдумала?

Но как сказать ему, что это без него я жить не могу? Можно подумать, Платона обрадует такая новость.

Убираю руку с его шеи.

– Вы последний, с кем я стала бы обсуждать свои чувства.

Лифт наконец-то останавливается, и я выхожу первой. Платон идет следом, огибает Костю, который выбегает к нам навстречу и, прошествовав по коридору, захлопывает за собой дверь своей спальни.

– Никому не добрый вечер, – кивает Костя. – Я смотрю, Платон в привычном для себя состоянии.

Появившаяся следом Юля спасает меня от необходимости говорить. Эмоционально и взволнованно она рассказывает Косте произошедшее в бассейне, а после требовательно стучит в дверь отцовской спальни.

– Ты не можешь закрываться у себя сейчас, папа! А вдруг с тобой что-то случится? Выходи ужинать!

Платон возникает на пороги спальни. В одних джинсах.

– Я не голоден.

Дверь снова закрывается прямо перед Юлиным носом.

Юля начинает колотить с удвоенной силой.

– Эта песня будет вечной, – закатывает глаза Костя. – Я беру на себя жену, а тебе достается Платон.

– Чего?! Ты о чем?

– Их надо разнять, иначе наговорят друг другу лишнего. Платон не учитывает, что его дочка такая же вспыльчивая, как и он. Любят они друг друга невероятно, но и доводить тоже обожают. Юль! Юль, там Егор плачет. Идем к нему!

Верный своему слову, Костя подхватывает жену за талию и тянет в другую сторону. Уже через секунду в длинном питерском коридоре я остаюсь одна.

И что Костя имел в виду, когда говорил, что мне достается Платон? С ним-то я что должна делать? Если его не трогать, так он сам и успокоится, верно?

Решив, что все логично и ломиться в его спальню я точно не буду, на цыпочках разворачиваюсь к кухне, чтобы переждать бурю там, но тогда же слышу, как Платон снова распахивает дверь.

Он успел одеться полностью.

На нем те темные джинсы, которые я уже видела, только теперь я могу убедиться, как хорошо они обтягивают его крепкие бедра. И наверняка ягодицы, но мне этого не видно, так как Платон стоит ко мне лицом, но мое воображение этот факт не останавливает. На ворот темной футболки капает с влажных волос, которые Платон кое-как ерошит полотенцем.

– Ты мне и нужна, – говорит он. – Пойдем.

Швырнув в спальню мокрое полотенце, Платон идет в противоположную сторону к входной двери.

– Вы куда? – семеню я за ним. – Вам надо лежать! Отдыхать!

В ту же секунду я оказываюсь вжата в стену.

– В последний раз тебя предупреждаю. Хватит выкать. Я старше тебя на каких-то десять лет. И напомню, что три дня назад это ты, Лея, ты и только ты умоляла меня двигаться быстрее, еще быстрее, и вообще не так чтобы стеснялась. Так что не надо сейчас из меня старика делать.

По его виду понятно, что в таком состоянии с ним лучше не шутить, но я все равно не могу сдержаться.

– На тринадцать.

– Что на тринадцать?

– Вы старше меня на тринадцать лет, Платон. Так куда вы… То есть мы идем?

– А куда ты в этом бесстыдном виде собралась? Забыла уже?

– Я собиралась в клуб. Но вместе с Юлей!

– Что ж, у Юли, как видишь, семья и сын, и она страшно занята, а я вот совершенно свободен и готов составить тебе компанию, чтобы как следует повеселиться. Так что накидывай куртку и поехали.

– Но вы… Ты себя плохо чувствуешь, и лучше бы вам… Тебе провести время в постели, а не в накуренном помещении!

– Логично. Тогда выбирай, Лея. Либо мы едем в клуб, либо проводим это время в постели, но тоже вместе.

– Вы шутите, Платон?

Раньше, чем я успеваю опомниться, Платон задирает мою юбку, обнажая ягодицу, и припечатывает ладонью.

– Так на тебе еще и чулки? – удивленно выдыхает он сквозь зубы.

– Вы что делаете?! – начинаю вырываться, но только получаю еще один шлепок, уже по другой ягодице.

Задница теперь горит с обеих сторон одинаково, а в ядовито-зеленых глазах Платона беснуется пламя.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты завязывала со своим выканьем? А что делают с плохими девочками? Их наказывают, Лея.

От обиды хватаю ртом воздух. Шлепками по заднице меня не наказывали даже в детстве, не говоря уже о том, что наказание у Платона выходит неоднозначное.