Отец лучшей подруги

Жмурюсь, но шлепка нет.

Вместо этого Платон поглаживает мою ягодицу. Задумчиво, как водят ручкой по бумаге во время телефонного разговора, вычерчивает пальцами загадочные узоры.

А потом скользит рукой ниже, к внутренней стороне бедра. Кончиками пальцев, едва касаясь кожи, чертит невидимые на моей коже линии, то опускаясь к границе сапог, то поднимаясь выше и выше.

Каждый раз его пальцы замирают в каком-то миллиметре от моих бикини.

Запретные, острые ощущения накрывают меня с головой. Я забываю, как дышать. Распластавшись в этой унизительной позе на капоте, стискиваю зубы, чтобы хотя бы не дать воли стонам.

Но в его руках я больше не принадлежу себе. Теряю власть над телом, и бедра сами отзываются на движения его пальцев, и эта реакция моего тела не остается без внимания Платона.

Его рука тут же оказывается между моих ног. Ласкает, поглаживает, заставляет открываться перед ним еще больше.

Ребром ладони будто невзначай касается моих трусиков, вызывая в позвоночнике мириады искр. А сквозь стиснутые зубы все-таки вырывается стон.

Даже затылком ощущаю его победоносную ухмылку, но мне уже все равно. Я вся горю в ожидании его прикосновений, и он дает мне то, что мне нужно.

Сжимает мое белье в кулаке и тянет, так что ткань сильно впивается в нежную кожу. Я переступаю с ноги на ногу, всем телом умоляя о большем.

Платон цепляет пальцем мои трусики и стягивает их до сапог. От громкого треска я напрягаюсь всем телом, и через мгновение остаюсь стоять без белья. А Платон вместо того, чтобы продолжить, просто убирает руки и отступает на шаг назад.

Я остаюсь лежать в унизительной позе на его капоте, с широко расставленными ногами и наверняка подрагивающими коленками. В чулках и без белья.

– Так понятнее, Лея? Кажется, это работает лучше шлепков?

Чертов самодовольный козел! Только ставит на мне опыты!

Кое-как выпрямляюсь, оттягиваю юбку. Делу помогает мало – под ней теперь гуляет ветер.

Вижу, как Платон прячет трусики в кармане своих джинсов, а после кладет руку мне на поясницу и подталкивает к клубу.

Сердце так громко грохочет в груди, что, когда Платон заводит меня в новый ночной клуб, басы меня уже не впечатляют. Щеки горят, а перед глазами словно туман.

В теле от каждого движения вспыхивают искры.

А Платон, конечно же, специально выбирает самый дальний от входа столик. Он чрезвычайно долго ведет меня через весь зал к этому столику, так что на стул я опускаюсь нервно и очень аккуратно.

Суетливый официант расставляет передо мной тот же набор напитков. Количество роллов на этот раз на тарелках, впрочем, меньше. А виски и шампанское уже марочные.

Впрочем, вкуса шампанского я все равно не чувствую, когда опрокидываю в себя первый бокал. В голове шумит, желудок сжат спазмом, так что второй бокал тоже опустошаю на автомате.

К Платону начинают подходить знакомые. Все с интересом на меня косятся, но никто не задает ни одного вопроса.

Сценарий повторяется. В какой-то момент Платон выталкивает меня на лестницу, с которой обозревается весь ночной клуб, как на ладони. За стеклянной перегородкой есть даже ресторан, где светло как днем и видны лица всех посетителей. По украшениям дам и дорогим часам на руках мужчин становится понятно, что тут собирается бомонд Санкт-Петербурга. Среди них Платон и собирается искать мне жениха.

– Узнаешь кого-нибудь, Лея?

Лица мне и правда не знакомы, а о большем Платон не спрашивает.

Он отводит меня обратно к столу, где мне приносят вторую бутылку шампанского.

Только опустошив еще один бокал, понимаю, что «Цезарь» был моей последней едой за последние двенадцать часов. Роллы, впрочем, оказываются безвкусными, и рис застревает в пересохшем горле. Поэтому я выпиваю еще бокал, раз уж шампанское все равно открыли.

Музыка нравится мне все больше. В теле наконец-то появляется легкость, и отсутствие нижнего белья меня уже смущает не так, как раньше.

Я вдруг оказываюсь на ногах. А потом меня тянет туда, куда-то в толпу, где всем весело и все танцуют. Платон все равно ушел здороваться с очередными знакомыми, так что ничто не мешает мне отдаваться ритму, двигая бедрами в такт музыке. Надеюсь, так мне удастся потушить пламя, которое медленно сжигает меня весь вечер.

Сейчас я не хочу решать, что делать со своей ложью. Не хочу думать, как вырулить из этой тупиковой ситуации, в которой Платон ищет собственную тень.

Рядом оказывается какой-то мужчина. Он ослепительно улыбается во все тридцать два зуба, и на щеках, несмотря на темную щетину, проглядывают ямочки. Красивый, соблазнительный, с подтянутым телом и старше меня – на вид ему около тридцати пяти.

Глаза у него светлые-светлые, почти прозрачные, а зрачки темные, и это сочетание напоминает мне глаза нашей служебной собаки породы хаски.

– Привет, малышка, – выдыхает он мне в ухо.

– Привет, Дружок, – отзываюсь со смехом.

Мужчина принимает мое безудержное веселье за благосклонность и удваивает ухаживания. Он хорошо танцует, его руки скользят по моему телу, но в то же время он сохраняет дистанцию и не переходит черту.

Но стоит мне взглянуть в его глаза, как я вспоминаю ту собаку, и, начинаю истерически хохотать. Но его это не парит, потому что все это время он еще и говорит что-то, только я не слышу из-за музыки. Мой смех он принимает на свой счет.

Со всеми парнями, которым я пыталась дать шанс, было то же самое. Вроде хорош, вроде внимательный, но не Платон. И все.

Танец становится все горячее, и это начинает меня утомлять.

Мужчина меня не чувствует. Не улавливает мою усталость от его напора, и что я не хочу преодолевать черту приличий.

Его дерзкие руки уже лежат на моих бедрах, и он тянет их на себя, хотя я пытаюсь вырваться.

– Ну что ты, малышка?

Он прижимает меня сильнее к своему твердому паху, и вот тогда до меня доходит, что юбка уже опасно задралась. Еще одно неаккуратное движение и я начну сверкать голой задницей всему залу.

Но по телу вместо адреналина, который придал бы мне сил, разливается стылое, как холодец, онемение, а веселье уступает место панике.

– Руки от нее убрал.

Я бросаюсь к Платону, но он и так стоит рядом, поэтому, собственно, его голос так хорошо слышно. Даже в том единственном шаге, который я делаю, успеваю запутаться.

Один каблук цепляет другой, и я упала бы, потому что обеими руками цепляюсь в юбку, считая, что именно ее надо удержать на месте. А уж с телом как-нибудь потом разберемся.

Слава богу, трезвый Платон ловит меня раньше, чем я растягиваюсь на полу.

Мужчина с глазами хаски выглядит удивленным.

– Платон? – говорит он. – Так эта малышка с тобой, что ли?

Лицо Платона вытягивается, а уровень агрессии в зеленых глазах стремительно снижается. Платон больше не изображает «альфа-самца».