Они полушли-полулетели по сухим тротуарам, усеянным хрустящими листьями, мимо блестящих витрин с журналами и овощных лавок, мимо палаток с морем разноцветных роз и белых гвоздик, мимо потрепанных уличных музыкантов, бренчящих на своих исхудалых гитарах да скрипках.
Дверь в кафе сама отворилась перед ними – да так скоро и легко, будто ждала их. Сквозь резные ставни окон на отделанный деревом пол ажурно ниспадал солнечный свет. Они сели за небольшой круглый стол, одна ножка которого была короче остальных – стол слегка пошатывался, но очень медленно, будто двигался под непринужденный блюз, льющийся из колонок. Она осмотрелась: кафе тоже показалось ей знакомым – особенно, барная стойка с необычными краями в виде то ли завихристого гребня волны, то ли ракушки, то ли переливающегося завитка «золотого сечения»… Впрочем, кто знает, куда ее заносило в режиме тотального бархоппинга…
– Какой кофе вы пьете? – спросил он.
– Капучино, – ухмыльнулась Вера. Ей отчего-то всегда было неловко признаваться в том, что воронке или аэропрессу, даже вполне сносному фильтр-кофе, она все-таки предпочтет старый-добрый капуч.
– А с каким молоком?
– Миндальным, если есть. Спасибо.
– Два капучино с миндальным, Линда. Спасибо, – сказал он официантке, продолжая мягко, но теперь слегка дерганно улыбаться. Вера взглянула на него с доброй усмешкой: «Тоже с миндальным? Хм…»
– Что-о-о-о? – еще шире улыбнулся он. – Как и вы, я люблю миндальное молоко…
Официантка принесла кофе. Он взял свою кружку в обе ладони и указательным пальцем правой нервно водил по ободку, остальными стараясь утихомирить дрожь в левой руке. Вера это заметила и едва заметно нахмурилась. Во-первых, сто процентов уже проживала этот момент – дежавю? А во-вторых… Он что, волнуется? Почему? Его руки были крупными, пальцы – не тонкими, но аккуратными. Ухоженные, слегка удлиненные ногти сливались с бежевой – от оливки до бронзы – кожей.
– Вы вспомнили, где мы могли встречаться? – она (почему-то оказалась в очках) сняла очки и положила их на стол.
– Нет, Вера, – он тоже снял очки, – но мне хочется поговорить с вами. Я слышал, что кроме работы в суде, вы еще вином интересуетесь. Могу попросить рассказать об этом? Интересуетесь в качестве уставшего от надоедливых лицемерных адвокатов прокурора или?..
Она засмеялась:
– А вы не стремитесь показаться избыточно вежливым…
– Простите, если обидел вас, – быстро и чуть встревоженно ответил он.
– Что вы, – Вера даже была благодарна ему: чуть нахальная шутка сняла напряжение и разговор пошел легче. – В целом, да, как уставший прокурор. Иногда собираю у себя дома друзей, каждый приносит какую-то интересную бутылку, рассказывает о ней что-нибудь, мы дегустируем и обсуждаем. Время от времени пробуем вслепую. Это очень здорово развивает интуицию, однако на мои скудные знания, откровенно говоря, никак влияет… А чем, кстати, вы занимаетесь? И, извините, как вас зовут? Я до сих пор не знаю – или не помню – вашего имени…
Он проговорил свое имя, но как назло в этот самый момент мимо окна, у которого они сидели, громко проехала какая-то уборочная машина, – его голос потонул в шуме, а имя так и осталось неизвестным. Переспрашивать постеснялась, полагая это невежливым (впрочем, получилось бы 1:1). «Ну ладно. В соцсетях узнаю или еще как-нибудь. Я же прокурор»
– Я работаю здесь. В этом ресторане. Главный по всем вопросам бара. Не хотели бы как-нибудь провести свою винную встречу у нас? Или, может быть, сделаем это вместе?
Что-то кольнуло в ее памяти, она опустила глаза, задумавшись… Зазвонил телефон.
…Вера проснулась. Господи, какая же темнота вокруг, будто кто-то укрыл всю Землю одеялом… А во сне было так светло и тепло. Опять дурацкий будильник прервал какую-то интересную историю. «Ух, подруга, – подумала она, – надо меньше на ночь смотреть всякие глупости. Прокурор!» Вера усмехнулась. Здорово, конечно.
Ей вспомнилось, что в детстве, насмотревшись за семейными ужинами «Улицы разбитых фонарей» и – уже в одиночестве, после школы – «Каменскую», мечтала работать в органах, защищать невиновных, ловить преступников, ходить в красивой форме и с огнестрелом на поясе. Забавно – вынырнула же эта несерьезная, но такая понятная детская мечта. Ей льстило, что во сне, в роли прокурора лос-анджелесского суда, пусть и не конкретно на службе, а, вероятно, в перерывах между заседаниями, чувствовала себя уверенной и сильной, несгибаемой женщиной. Которая, как заметно было из глаз и тремора пальцев прекрасного незнакомца, определенно не обделена мужским вниманием.
Да, в этом сне она снова виделась с тем непонятным персонажем, который уже дважды приходил к ней раньше. Как же он выглядит… Не могла припомнить его лица, только отдельные черты. Да и образ, рост, походку тоже не вспомнить… Только глаза, бороду, кажется, да ухоженные пальцы, и подол коричневого пальто в кашемир.
Сегодняшний день – реальный – не предвещает ничего интересного, как и вчерашний. Лишь завал с работой исключительный – из-за столь ярких снов, которые стали напоминать ей какую-то параллельную жизнь, Вера полнедели не могла закончить проект. Накопилось… Что ж, разберется, даже хорошо, что много задач – можно и не думать, что больше нечем заняться. Впрочем, у нее, кажется, появилась идея: нарисовать серию эскизов с этим загадочным человеком из сна, и все – в разных техниках. Любопытно, удастся ли ей это, учитывая, что она не помнит, как он выглядит?
Впрочем, сначала тренировка и за работу. И нет, она ни за что, несмотря на сильнейшее нежелание выбираться из постели в глухую стужу петербургского января, не останется дома. Надо идти куда-нибудь, в противном случае ее точно накроет что-то одно (или не одно) из приведенного ниже фатального списка:
– прокрастинация
– лень
– компульсивное обжорство
– нервическая и абсолютно бессмысленная «уборка»
– истерика
– страх
– приступ ненависти к себе
– желание покончить со всей этой серостью прямо сейчас
«Нужно подчеркнуть…», – отправив в первые сонные полчаса скручивания, приседания и отжимания по кругу, затем пару вариаций всего того же, Вера натянуто улыбнулась себе в зеркало и отправилась в душ. Единственное место силы на всей этой замерзшей вконец и потухшей Земле, честное слово!
Вера долго стояла под горячими, даже обжигающими струями – сначала закрыв глаза в надежде снова увидеть частичку такого приятного сна, а потом наблюдая, как капли скатываются по ее телу: вдоль бугорков маленькой груди со слишком, как она считала, большими сосками, вниз, на секунду застревая в солнечном сплетении, так явно обозначавшемся (это ей очень нравилось), потом по вертикальной линии, выстроенной мышцами неброского, аккуратного пресса, задерживалась ненадолго над пупком и быстро, щекотливо ползла ниже.
3
Рабочий день в очередной заново открытой кофейне закончился неожиданно – подруга-оторва Камилла позвала на день рождения друга. Или друга друга. Черт ногу сломит в ее друзьях, но почему нет, подумала было Вера, уже, по правде, говоря, сидя на заднем «хендай оптима» – неожиданно «комфорт-плюс» оказался совсем непопулярным этим вечером.
Вера приехала на Петроградку в ожидании грандиозного «бухича» – встречи с Камиллой и ее «друзьями» она называла именно так. С ними по-другому не бывало… Ее встретили уже навеселе: собственно Камилла, еще одна девушка с яркими пьяными глазами и двое их друзей, братьев – похожих, но разных. Оба – бизнесмены, путешественники и фанаты спорта, взрослые и кучерявые, крепко сложенные и неугомонные. Один – старший – высокий, а другой пониже. У первого глаза чуть мутные, равнодушные, спокойные, у другого – теплее, добрее и умнее. С первым диалог у Веры никак не срастался, со вторым, младшим, пошел: о фокинском «Рождении Сталина» и о новом романе Сошникова, о Родченко в «Доме радио» и о целесообразности пить на ночь казеин.
Они все, кроме младшего брата, кидали джин с тоником не бокалами, а кубками какими-то, закусывали заказанными Верой в «Самокате» карамельными хлебцами и мелкими зелеными яблоками, завалявшимися в нижнем отсеке холостяцкого холодильника. Из динамиков лилась грузинская и турецкая музыка с переплетениями удивительно мелодичного металлического треска вместо звуков и с отделяющим душу от тела эмбиентом вместо ритма. Долго говорили о чем-то общем, неважном, громко смеялись и обсуждали всех знакомых.
Поначалу Вера чувствовала себя немного не в своей тарелке, больше слушала и молчала, но когда джин разлился по венам вместе с таинственными битами, ее голос завертелся и понесся по воздуху легким пером. Танцевали все впятером – вернее, медленно двигали в такт плечами и тазами, разгоняли спертый воздух поднятыми к потолку ладонями. Вся компания походила на группку, исполнявшую древнерусский религиозный культ – только вместо Даждьбога поклонялись Джинбогу, а кое-кто – и мелким истуканам из лсдэшных марок…
В один момент она поняла, что до смерти устала и еле стоит на ногах; глаза уже сами закрываются, слипаются, а перед ними сразу же появляются яркие четкие образы чего-то нездешнего.
– Я спать, – пробормотала Вера. Камилла указала ей на одну из комнат. Вера скинула с себя всю одежду прямо на пол и забралась в большую двуспальную кровать под темно-серое одеяло – оно пахло чуть резковатым, но приятным цитрусово-мускусно-древесным мужским парфюмом.
Реальность тут же расплылась – и будто бы бумерангом прилетела обратно: на другую сторону кровати опустился тот самый младший. Они лежали в полуметре друг от друга, отвернувшись. Предполагалось, что спали. Он – едва ли, конечно. Вера же болталась, как сохнущая футболка на ветру, между сном и явью, не осознавая, где границы и почему все так кружится…
Она в сонном полубреду повернулась в его сторону первая, глаза – закрыты, плечо и полбедра – наоборот. Спустя пару минут, будто бы во сне, он тоже повернулся к ней. Она почти незаметно придвинулась ближе к нему – он отзеркалил. Одеяло соскользнуло с ее груди – ненароком ли? Он коснулся ее скулы, она потянулась к нему. Мускулистое приятно крупное тело накрывало ее, тонкими губами он целовал ее в шею сзади, движения были медленными и мягкими, плавными и заботливыми, руки скользили по ее спине, будто бы наслаждаясь изгибами и, минуя ребра, грудь, перетекали в сплетение пальцев. Вера не чувствовала ничего особенного, кроме этой внешней силы и все плавала в каком-то своем тумане, не до конца понимая, что вообще происходит. По наитию вместе с ним перевернулась, оказалась сверху, но быстро устала и опала ему на плечо, как волна, прибившаяся и ритмично прибивавшаяся к берегу. Он нежно надавил ей на голову, и волна скатилась по его фактурным грудным, по его прессу вниз, обратно в свое море…
Проснулась на рассвете с щелкающей болью в голове и, не оглянувшись, выскользнула из кровати. Тихо пробравшись в ванную мимо кое-как уместившейся на маленьком диване остальной троицы, Вера закрылась и посмотрела на себя в зеркало. Тушь размазана (она что, не умылась?!), волосы спутаны в одном месте на концах, губы раскраснелись и чуть припухли… «Господи, что было…»
Начала вспоминать. Было: много джина, разговор с Сашей, танцы под Меги Гогитидзе, какой-то незаметный, но очень нежный секс… Приятно, но ее передернуло. «Зачем, м?», – мысленно спрашивала себя. Сегодня ночью ей, кстати, не снился тот незнакомец… как-то не по себе даже. Она успела привыкнуть к нему. Но и ничего другого такого яркого и хорошего, как обычно, не снилось – была слишком пьяна. «Ладно. Незачем подставлять себя куда ни попадя, Вера, особенно, в таком состоянии… Впрочем, Саша интересный вроде бы, спортивный и… Ну да, богатый мужчина, что, такое бывает?.. Тьфу ты, о чем я думаю, стыдно…» Нет, все это не для нее – да и из-за этой вечеринки она не успела начать серию портретов, которую планировала. «Тебе лишь бы нажраться», – продолжала ругать себя, уже неслышно обуваясь в прихожей и заматывая вокруг шеи объемный монохромный шарф. Никто не проснулся. Отлично. Сбежала. Пусть так. Ох уж эта Камилла… но без нее было бы еще скучнее, нельзя не признать.
Суббота, 10:00. Серый и уставший за неделю город, укрытый грязным снегом, еще спит. Карповка, никогда и не отличавшаяся особенной красотой, этим пустынным бесснежным утром еще больше поражает своей бессмысленностью и пустотелостью. Редкие худые деревья врезаются в накренившееся, вечно пасмурное небо. Вера дошла до метро – теплее и запах знакомый, здесь спокойно по выходным.
Этот день решила провести с собой, дома – похмелье не отпускало, и чуть острый том-ям to-go из ближайшего азиатского кафе пришелся как нельзя кстати. Вернувшись в свою студию и насытившись целительным супом, Вера включила лекции Быкова на «ютубе», достала с антресолей свой забытый набор: небольшой чистый холст, карандаш и акварель, а также подарок экс-мужа – мольберт. Первая попытка набросать мужчину из сна обратилась неудачей – она не помнила его буквально, только ощущения, только оттенки и намеки его присутствия возвращались к ней и заигрывали с ее сознанием. Попробовала набросать разные формы глаз в скетчбуке: с крафтовой бумаги на нее смотрели двадцать три пары абсолютно не похожих друг на друга глаз, но все они были не его. Следующими в ход пошли губы, пальцы – не получилось. Вера не злилась, хотя была немного раздражена – по большей части на саму себя за то, что потратила ночь на бесстыдства какие-то вместо того, чтобы снова посмотреть в глаза своего потустороннего друга.
Зазвонил телефон – Камилла:
– Вера, привет! Ты чего смылась? Ты дома? Что было? Рассказывай, – голос подруги чуть дрожал от любопытства.
– Привет. Ну что-что… Я не помню особенно.
– Понравилось хоть? Саша от тебя в восторге, говорит, такое тело, такая энергетика… он так описывал, что я сама тебя захотела, – засмеялась по ту сторону трубки Камилла.