Дар Берегини

– Что-то, мудрейший, случилось со мною. Отчего-то душа моя больше к походу не лежит. Я раньше на жену мою Любаву шумел, что она мысли тяжелые лелеет, дома меня оставить хочет. А сейчас и сам не рад стал. И все уже решено давно, а будто что-то меня останавливает. Как встану утром, так, будто голос меня какой-то зовет, останавливает. Так бы и отменил все. Будто кто от меня специально дорогу отшептать хочет. Помоги, волхв, дай совет, что за силы со мною играют.

Волхв подошел к князю поближе и, пристально глядя ему в глаза, достал кощун. Князь хотел было что-то спросить, но Божеслав рукой показал, что нужно молчать. Прикрыв глаза, жрец начал что-то шептать, пристально глядя на рисунок кощуна. И в тот же миг Росиславу показалось, что вокруг его тела рассыпались синие искры. Он удивленно раскрыл глаза. А Божеслав, продолжил читать заговор. Князь почувствовал, как все его тело окутало небывалое тепло. Как будто поток теплого воздуха мягко охватил его с головы до пят. Божеслав же, не отвлекаясь, продолжал. Когда последние слова слетели с уст волхва, князю показалось, что прямо с его рубахи поднялась невиданная птица и вылетела в окно.

– Ну что, видел, чем тебя удержать хотели? – усмехнувшись, спросил Божеслав.

– Как же птица эта у меня оказалась? Где же она сидела? – растерялся князь.

– Да не птица то вовсе, это кощун у тебя в рубахе зашит был. Его твоей жене чаровница принесла. Он тебя и не пускал. И в кровати твоей тоже лежит.

– Неужто, Любава, моя?!

– Да она сама не додумалась бы. Это ей кто-то постарше подсказал, кто в таких делах толк знает. Но ты на жену свою не сердись, она не со зла, не хотела чтобы ты ее с дитем покинул, от Судьбы-пряхи тебя уберечь хотела. Бабка чаровница дала ей кощуны, которые для этого дела силу имеют. Покуда они рядом с твоим телом лежали, ты бы не смог дом свой оставить. Вот, Судьба владычица тебя ко мне и привела. Я один мог тайну эту выведать и освободить тебя от силы кощунов. Вернешься к себе, дай Любаве вот этот знак, ей и полегчает.

Оказавшись дома, князь решил не устраивать Любаве допроса, однако о том, что ему стало известно, все-таки упомянул, передавая оберег волхва.

– Ты, Любава зря решила меня от Судьбы моей уберечь. Потому как, что нашему народу предсказано богами, то и должно произойти. Ты же, супруга моя ненаглядная, будто не жена князя, а простая челядинка мыслишь. Посуди сама, князь – он отец своему народу, его хранитель и радетель. Коли я о животе своем буду больше думать, чем о благе народа нашего, как боги на то посмотрят. Чему сыновей своих учить стану, если только о себе печься начну. Ты же, Любавушка, жена моя, княгиня, детей моих должна уму-разуму учить и мужа во всех его начинаниях поддерживать.

– Говоришь ты, муж мой, ладно, да только сердце мое не на месте. Как же я, сокол мой ясный, без тебя с ребеночком одна здесь обойдусь? Как я без тебя, ненаглядный мой, буду дневать-ночевать в пустом доме? Отколе мне ведомо, чем поход завершится? Сколько дней мне тосковать-горевать без тебя, муж мой любимый? Кто ответит мне как мне прожить без тебя все это время, ненаглядный мой?

– На, вот, голубушка моя, кощун от волхва Божеслава, он тебя успокоит. А то, что тебе бабка-чаровница дала, ты верни ей обратно.

Поняла Любава, что Судьбы-пряха – Владычица судеб славянских все уже решила и велит князю в поход в дальние земли отправляться. Делать нечего, никак судьбинушку не поменять! Прижала она к сердцу дар волхва Божеслава и отпустила печаль-тоску от сердца своего. Глядит, а та черной птицей из окна и вылетела.

Стала Любава мужа в поход собирать. Рубаху оберегами вышивает, и песню напевает. Слова сами собой льются да все про то, чтобы и ветер милого ее ладу хранил, и реченька быстрая берегла, чтобы Солнце Красное силы света в помощь ее мужу посылало. Так, княгиня Любава голосом своим нежным и ручками искусными добром мужа своего славного окружала, оберегами защищала.

Весна нарядила природу в зеленые одежды, украсила и кочки, и дорожки, и кустики, и большие деревья-старожилы. Радовались россы светлым весенним дням и верили, что хорошая погода обещает удачу в предстоящем походе.

Племянник князя Росислава – Вольга Всеславич тоже готовился к походу. Юноша собирал одежду, оружие, затачивал меч, собирал провизию. Мать и сестры после смерти главы семейства всеми силами стремились удержать Вольгу дома.

– Сынок, – говорила Светлана, коли князь уедет, сын его, Руен, уедет, и ты покинешь нас, кто в Родене останется. Велеслав мал еще, какой из него правитель? Любава – она женщина скромная, нрава спокойного. Кто же править будет? Может ты бы и остался? Я бы сама с Росиславом поговорила, убедила бы его.

– Матушка, – отвечал ей сын, – как я могу остаться править, коли я не князев сын, и никак еще себя в бою не проявил. Подумай сама, дядя Руена своего не оставил. Велеслав Поляничский, тот по рождению – княжич. А мой отец воином, героем был, но наказа мне княжить не оставлял.

– Сыночек, милый мой, так яблочки от яблони не далеко падают. Ты племянник родной князю, не чужой. Росислав знает, что кроме тебя у меня никого нету. У него три сына и Любава молода еще, много сыновей ему родит, а у нас в семье ты один мужчина. Как же мы тут без тебя будем?

– Матушка, коли Макошь-Судьба такую нить сплела нам, можем ли мы смертные что-то изменить? Батюшка уже в светлом Ирие, в Сварге оттуда на нас смотрит и никогда не покинет свою семью. Душа его всегда помогать нам будет сверху. А ты так обо мне тревожишься, будто одна-одинешенька.

А тем временем Свава – старшая из сестер Вольги, не меньше матери переживавшая об отъезде брата, думала, как ему помочь. С самого рождения Свава была посвящена Сварожичу – богу огня. Когда она родилась, в очаге неожиданно маленький уголек вспыхнул так, словно целый костер разгорелся, и волхв поведал родителям, что девочка отмечена силою огня. Потому-то Свава обучалась, как видеть, слышать и понимать знаки огня. С тех пор как она узнала о походе – почти все время стала проводить в овине – месте особо угодном Сварожичу, изготавливая обереги. Вырыв круглую ямку, Свава разожгла в ней маленький костерок, призывая бога огня:

– Батюшка, Сварожич великий, – шептала девочка, – всеми огнями ты огонь, всеми князьями ты князь, всеми правителями правитель. Будь кроток, будь милостлив, молю тебя. Как ты жарок и пылок, как ты жгешь и палишь в чистом поле травы и муравы, чащи и трущобы, у сырого дуба подземельные коренья… Тако я молюся и корюся тебе-ка, батюшка, Сварожич великий, жги и спали с братца моего Вольги, свет Всеславича, всяки скорби и болезни, страхи и переполохи. Пусть в дороге его вороги обходят стороной, а кто со злом подойдет, так ты его отожги от брата моего. Храни его, батюшка Сварожич…

Когда Свава произнесла последнее слово молитвы, прямо из костерка на землю выскочил уголек. Ярко вспыхнув, уголек тот час же погас. Свава подняла остывший уголек и начертила на круглой деревянной дощечке священный знак огня. Она пробила в дощечке дырочку и, продев сквозь нее шнурок, спрятала готовый оберег в холщевый мешочек. Девочка поблагодарила священный огонь и, затушив костерок, вышла из овина. Но не успела Свава далеко отойти, как увидела бабку Радуницу, которая шла ей навстречу:

– Здравствуй, бабушка, – поздоровалась девочка.

– Ну, здравствуй, здравствуй, Свава. Опять в овине была? – пристально всматриваясь в ее лицо, сказала старуха.

– Да, – ответила Свава.

– Никак снова Сварожича зазывала?

Свава ничего не ответила, но ее взгляд говорил, что бабка была права.

– Можешь и не отвечать, – произнесла старуха. Только запомни Свава, Сварожич он не только ласков и щедр, он ведь силен и могуч. А ты пока еще мала и неумела, коли без надобности его призывать будешь, мало ли что случиться может.

– Бабушка Радуница, я не просто так, – ответила взволнованно девочка, я Вольге помочь хочу. Он скоро в поход уходит, надолго. И мы за него переживаем – и я, и мама, и меньшие сестренки. Я только для него старалась. Ты ведь знаешь, как батюшка наш умер. Теперь Вольга у нас один остался.

Старуха оглянулась по сторонам и, никого не заметив, уселась на завалинку. Морщинистым пальцем подозвав Сваву, она велела девочке встать рядом. Радуница достала из холщевого мешочка кощуны и принялась их раскладывать.

– Ты что это делаешь, бабушка? – поинтересовалась Свава.

Старуха ничего не ответила, приложив палец к губам, велев девочке соблюдать тишину. Завершив свое действо, она сложила обереги в мешочек и сказала, обращаясь к Сваве.

– Послушай, что я тебе скажу, Всеславна. Вольга ваш, жив—здоров останется. Ничего с ним худого не сделается, потому как избран он богами Прави, Долей отмечен. Ему Макошь-Пряха особую Судьбу сплела, я такой ни у кого раньше не видала. Вы за него молитесь и требы творите, да только не ждите, что он воротится домой из похода. Отпустите его с легким сердцем, так ему лучше будет и вам. Передай матери, чтобы приняла она предсказание сие и понапрасну себя не изводила, не убивалась.

Сказала это Радуница, и ушла, не оглядываясь. А Свава поторопилась в дом, передать Вольге оберег, а матери – все, что слышала от знахарки.

Вольги нигде не было. Светлана одна сидела за вышиванием. Дочка, молча, прижалась к матери.

– А где Вольга, мамулечка? – спросила девочка, заглядывая ей в глаза.

– Да с ребятами на поляну пошел – ответила женщина, откладывая рукоделие.

– Мам, – я бабку Радуницу повстречала, – неуверенно начала Свава.

– И что? – насторожилась мать.

– Ну, она кощуны разложила на нашего Вольгу. В общем, сказала, что он не помрет в походе. Жив-здоров останется. Все с ним хорошо будет.

– А когда воротится, не сказала?

– Ты только не переживай, мамочка, бабка сказала, что….

Свава замолчала.

– Не томи, Свавушка, говори, что знахарка поведала.

– Не вернется он в Родень обратно. Что его ожидает, бабка, мне не открыла. Только сказала, что он избранный, таких, как он, она еще не видела. Вроде как нашему Вольге Макошь-мать особую Судьбу сплела.

– Да что же это она, карга старая говорит-то?! Как же так?! Как же Вольга, сыночек мой, отрада моя и не вернется?! А ты почему, Свава, неразумная всякую кривду разносишь. Почему родного брата в один конец провожаешь? – распаляясь все больше и больше, сказала Светлана. Слезы рекою потекли из глаз женщины. Она их и не пыталась вытирать. Голос ее становился все громче и раздраженнее.

– Мамочка, так ведь Радуница-бабка, она пустого не болтает. Она воеводину дочку от лихорадки излечила, сына гончара от навий спасла, засуху предсказала, коров заплутавших нашла, плотника ребеночку родиться помогла, с Рады Дубыниной подруги сглаз сняла, а скольким воинам нашим раны залечила…, – пыталась оправдаться девочка.

– Она знахарка, вот и лечит! – отрезала Светлана. – Всяк в яви свое дело делает. Кто ее предсказывать-то учил? А ты уши развесила и слушаешь, – почти кричала мать. – Все, что тебе люди чужие скажут, всему веришь. Неужто, ты, дочь моя, всякому встречному поперечному готова на слово поверить. Родного брата готова навсегда спровадить, только оттого что бабка из ума выжившая нагородила.

– Матушка, – робко пыталась вставить словно Свава, – так ведь Радуница – не сумасшедшая, чтобы околесицу нести.

– Так и запомни, – все не унималась Светлана, – коли еще раз бредни такие услышу, ты мне – не дочь. Отправишься к своей Радунице – карге в лес жить.