Дети Зари. Книга четвертая. Цветы пустыни

На террасе уже хозяйничала Эмилия: вытряхнув за перилами скатерть на радость воробьям.

– Мам, прости, я задумалась и совсем потеряла счёт времени…

– Ничего, – улыбнулась Эмилия. – Ну как, определилась с тканью на платье?

– Да, – кивнула Эль. – Хочу такую, как у Евы, только более тёплого оттенка – как луна над тропическим морем… Это вообще возможно?

– Думаю, да, – в свою очередь кивнула Эмилия и тут же перескочила на другую тему: – Что нового у Евы?

Эль даже не стала спрашивать, откуда мама знает, что она разговаривала с сестрой.

– Они с Тобом смогут приехать только на свадьбу. Но к нам едет Клим – и везёт Селию!

– Отлично, – сказала Эмилия. – Будет тебе подружка. Мне показалось, вы с первого дня знакомства нашли общий язык. Очень интересная девочка, на мой взгляд…

– Да, с ней не соскучишься, – подтвердила Эль. – Я пойду, приготовлю ужин?

– Давай вместе состряпаем что-нибудь новенькое, пока папа работает? Что-то я засиделась за этими коклюшками, уже в глазах рябит…

И мать с дочерью, обнявшись, прошли на кухню. Рыжий Барбос тотчас спрыгнул с кресла и потрусил следом.

***

Клим Галицкий считал себя человеком терпеливым: стоическим в принципе и толерантным к проявлениям человеческих слабостей в частности. Единственное, чего он не мог вынести, это покушения на его свободу. Правда, мало кто осмеливался на подобное. Клим с детства был самостоятельным, всегда остро чувствовал ответственность за свои поступки, поэтому ни мама, ни бабушка с дедушкой не посягали на его право выбора – с того самого момента, когда трёхлетний пацанёнок решил, что пора отдать его в садик…

С другой стороны, получается, никто никогда и не испытывал его терпения, то есть, не заставлял его делать то, чего он не хотел. И теперь Клим неожиданно осознал, что порядком ошибался в границах своей хвалёной стойкости. Потому что болтливая пигалица сумела довести его до белого каления уже в первый час пути!

Сначала он честно попытался с ней договориться.

– Послушай, Селия, – сказал Клим девушке, вольготно расположившейся на соседнем сидении спорткара, – я езжу быстро…

– Класс! – радостно отозвалась та. – Прокатимся с ветерком! Верх откроешь?

– Нет! Предпочитаю не отвлекаться от дороги. Поэтому пожалуйста, не приставай ко мне с разговорами.

– Больно надо! – фыркнула Селия и демонстративно отвернулась к окну.

Надо отдать ей должное: за последующий час она не проронила ни слова. Сидела надувшись, сложив руки на груди, и пялилась на стремительно мелькающие виды за окном автомобиля. Молча. Но это было самое шумное молчание, какое только доводилось слышать Климу. Её мысли, эмоции, чувства метались по всему салону, ударяясь о стенки и отскакивая, словно теннисные мячики в сквоше – десятки, сотни бешеных мячиков!

Клим пытался не обращать внимания на посторонние «шумы», надеялся, что девочка скоро успокоится. Но мысленная интервенция продолжалась с неубывающей интенсивностью, и в конце концов он не выдержал.

– Послушай, Селия, – снова начал он – мягко и по-дружески, разумеется: – Ты не могла бы попридержать свой внутренний диалог?

– Что?! – бледно-голубые глаза девушки от изумления стали величиной с блюдца, как у персонажей аниме.

– Понимаешь, твоё психоэмоциональное поле весьма… экспансивное…

– Мне что, уже и думать нельзя? – возмущённо заверещала Селия, быстро-быстро моргая длинными ресницами.

– Думать можно, но не так громко, пожалуйста! – Клим сам с трудом сдержался, чтобы тоже не повысить голос.

Увы, юное создание, судя по всему, не дружило с художественными оборотами речи.

– Ты сам-то понял, что сейчас сказал? – и Селия выразительно постучала пальцем себе по лбу.

Клим едва не брякнул в ответ: «Стучите, и откроется!», однако успел одёрнуть себя и лишь вздохнул:

– Я-то понял – жаль, что ты не понимаешь…

– Куда уж мне, дурочке неотёсанной!

В этот раз Клим промолчал, хотя выражение его лица красноречиво свидетельствовало, что с последним высказыванием он согласен полностью и безоговорочно.

Какое-то время ехали молча. Селия застыла, поджав губы и даже закрыв глаза.

«Обиделась», – решил Клим. И ему стало немножко совестно.

Однако вскоре выяснилось, насколько сильно он недооценил свою попутчицу.

– Я не хочу с тобой ссориться, – неожиданно проговорила девушка, снова повернувшись к нему. – Можешь толком объяснить, что я, по-твоему, делаю не так?

Клим задумался. Оказалось, найти подходящие слова было непросто. Вот Мастер Илларион – тот умел объяснить всё что угодно, используя понятия, уже известные ученикам, и постепенно вводя новые. Клим и сам не заметил, как стал изъясняться категориями наставника уже и вне занятий. Ему так было удобнее, а остальным? Если подумать, Мастер ведь всегда общался с людьми на доступным им языке, не обескураживая их незнакомыми терминами. Как он это делал?

Не отрывая взгляда от чёрной полосы автобана, Клим с минуту размышлял, как правильно выстроить общение с непосредственной барышней, навязавшейся ему в попутчицы. Откровенно говоря, общаться вообще не хотелось. В имении Кауницев, ставшем его вторым домом, в дружной компании – другое дело, там и темы общие, и атмосфера располагающая. А так, один на один, да ещё всю дорогу… О чём, скажите на милость, ему с ней говорить? О популярной музыке, о новых фильмах? Исключено, Клим этим не интересовался. А его интересы, увы, были недоступны ей. Однако девушка задала вопрос, и элементарная вежливость требовала хоть что-то ответить. И он попытался:

– Извини, я затрудняюсь объяснить…

Однако Селию это лишь подхлестнуло.

– Я тебя раздражаю, так ведь? – спросила она с вызовом, впившись в него пристальным взглядом.

Клим вздохнул, в который раз за сегодняшний день напоминая себе, что эта особа, столь энергичная и не менее утомительная – сестра его лучшего друга. Затем искоса глянул на неё… и вдруг увидел мольбу в огромных голубых глазах, так похожих на глаза Тоба. Мольбу и надежду. Наверное, следовало успокоить девушку, быть может, даже попросить прощения (недаром же французы шутят: «Если женщина в чём-то не права, надо перед ней извиниться»). Но почему-то вырвалось совсем другое:

– Да, раздражаешь.

Селия, если и обиделась, то виду не подала.

– Спасибо за честность, – сказала она, криво усмехнувшись.

– Пожалуйста, – кивнул он.

– А что именно во мне тебе не нравится?

– Настойчивость.

И девушка снова надолго замолчала, видимо, переваривала ответ.

Удивительно, но её мысли теперь куда меньше «шумели», по крайней мере, перестали носиться по салону автомобиля. Неужто она действительно углубилась в себя?