А время монотонно бьёт
по памяти,
по гулу чувств и
требованию быть – на счастье.
И имя губы пересохшие твердят,
надеждой наполняя моё сердце…
Бывает так. Увы, случилось…
Ты поскользнулась на гранитной глади
Ушиб, конечно, заживёт —
его затянет новой кожей,
но шрам на сердце у меня
останется бессрочно.
Тепло любимого человека
Она тоже так считает,
что не стоят города
с их
помпезными дворцами
и чугунными мостами
даже родинки её!
Что проспекты с фонарями и
рекламою витрин
ни гроша того не стоят
с жаром губ, сверканием глаз
и лицом давно любимым,
и таким нам дорогим!
Как же мог я не заметить,
суетою дел заверчен,
как в глазах её реснички
увлажнились оттого, что
забыл сказать ей прямо:
«Нет прекраснее её!»
Ваши губы бледны
Розы кончились.
Лепестками ложе Вам не застелю.
Мне надо уволить садовника
за его привязанность к шиповнику.
Он обожает шипы —
фаланги пальцев его исколоты.
Этот куст кровожаден,
но душист синевой.
Вы допейте вино.
Вечером будет ветер.
Посмотрите на зарево.
Донором его кровавого цвета
стал мой шиповник…
Ваши губы бледны —
ни кровинки…
Мой шиповник – вампир.
Недолюбливает Вас садовник.
Он уволен.
Розы выдохлись.
Могу предложить сирень…
Природная данность
Когда тебе так много лет,
что говорить об этом неудобно,
невольно ты в глазах её
теряешь всякий смысл.
Она предпочитает сердце закрывать
для опыта и чувств,
беря в основу силу молодую.
Какое дело в рассуждениях её искать изъяны?
В её грудит кипит напиток для детей,
самой природой к сроку обновлённый.
И тшетны поиски путей,
идущих мимо данных истин.
Так кораблю надежней отдыхать
у пристани знакомой,
чем с силой волн,
близ грозных скал, сражаться.
Так птице легче на крыле стоять,
в порывах ветра устремляясь в высь,
но не сменить простор меж небом и землей
на заточенье в клетке.
Когда тебе так много лет,
но ты готов еще влюбляться,
ты вспомни молодость свою и
то лицо, которым любовался.
Твоя харизма
Ты рождена,
чтобы дарить безумство,
твоя улыбка,
поступь от Фламинго,
фигура-амфора, и полная вина —