Малыш

Семнадцатого августа Малыша, которому было в то время пять с половиной лет, ждала находка, имевшая самые неожиданные последствия.

В семь вечера он шел по улочке, уже возвращаясь в «Рэггид-скул». Поиски еды в тот день не увенчались успехом, так что им пришлось бы обойтись без ужина, если только у Грипа не были припрятаны пара хлебных корок. Впрочем, им было не привыкать, да и вообще, привычка есть ежедневно казалась им неведомой роскошью, которую могли позволить себе лишь богачи.

Шагах в двухстах от школы Малыш вдруг споткнулся и растянулся во весь рост на мостовой. Нет, он не ушибся, но, падая, заметил некий предмет, откатившийся в сторону, – о него он, очевидно, и споткнулся. Это оказалась толстая бутыль, к счастью, не разбившаяся, иначе он мог бы сильно порезаться. Поднявшись, мальчик огляделся и вскоре нашел эту бутылку. Она была закупорена пробкой, которую, впрочем, нетрудно было вынуть, что Малыш и сделал. Внутри, как ему показалось, было что-то спиртное.

Такой бутылки хватило бы на всех оборванцев школы, а значит, на этот раз его бы встретили там с распростертыми объятиями!

На улице не было ни души, никто не видел, как Малыш нашел бутылку, а до школы оставалось всего двести шагов… Но тут у мальчика мелькнула мысль, которая, пожалуй, никогда не пришла бы в голову ни Каркеру, ни остальным ученикам. Эта бутылка ему, Малышу, не принадлежала! Она не была ни подаянием, ни выброшенным по негодности предметом, а скорее всего чьей-то потерей. Конечно, законного владельца было нелегко найти, и тем не менее совесть не позволяла Малышу считать ее своей. Он сознавал это инстинктивно, ведь ни Торнпип, ни О’Бодкинс никогда не объясняли ему, что значит быть честным. Но есть, к счастью, детские сердца, в которых понятия о честности зарождаются сами по себе.

Малыш, не зная, что делать, как поступить со своей находкой, решил посоветоваться с Грипом. Тот уж наверняка что-нибудь придумает. Главная трудность состояла в том, чтобы пронести бутылку на чердак, не возбудив внимания остальных учеников, которые, конечно, и не подумают вернуть ее владельцу. Еще чего! Ведь это целая бутылка спирта! За ночь в ней не останется и капли… Что же касается Грипа, то в нем Малыш был уверен как в себе самом. Он не прикоснется к спирту, спрячет бутылку в солому, а на другой день будет везде расспрашивать, чтобы узнать, чья она. Если понадобится, они будут ходить от дверей к дверям, но на этот раз не выпрашивая милостыню, а наводя справки.

И мальчик направился к «Рэггид-скул», изо всех сил стараясь спрятать бутылку под своими лохмотьями. Но, как нарочно, когда он подошел к дверям приюта, оттуда вдруг выбежал Каркер и чуть не сшиб его с ног. Узнав Малыша и видя, что он один, Каркер схватил его, намереваясь отплатить ему за тот случай на берегу залива. Нащупав же бутылку под его лохмотьями, он грубо вырвал ее у Малыша.

– А это что? – вскричал он.

– Это… это не твое!

– Так, значит, твое?

– Нет… и не мое!

И Малыш попытался оттолкнуть Каркера, но негодяй одним ударом отшвырнул его подальше и, завладев бутылкой, пошел обратно в школу. Малыш, плача, последовал за ним.

Он попробовал было вернуть бутылку, но Грипа не было рядом, чтобы прийти на помощь. Сколько ударов и пинков посыпалось на него! Некоторые даже кусали несчастного мальчонку! Старуха Крисс и та вмешалась, едва учуяла, что в бутылке спиртное. – Да это спирт! – вскричала она. – Прекраснейший спирт, которого хватит на всех!..

О, несомненно, лучше бы Малыш оставил бутылку на улице, где владелец, возможно, уже разыскивал ее. Ему следовало бы догадаться, что пройти незамеченным на чердак к Грипу не удастся. Но теперь было уже поздно!

Обращаться за помощью к О’Бодкинсу также не имело смысла – тот вряд ли оторвался бы от своих расчетов. Но даже если бы директор и вмешался, то скорее всего приказал бы принести бутыль к себе – а что раз попадало в его кабинет, уже никогда не возвращалось…

Малышу ничего не оставалось, как отправиться на чердак к Грипу и все ему рассказать.

– Грип, – спросил он, – ведь найденную на улице бутылку нельзя считать своей?

– По-моему, нет… – ответил Грип. – А ты разве нашел бутылку?

– Да… Я собирался отдать ее тебе, а завтра мы бы попытались выяснить…

– Кому она принадлежит?.. – досказал Грип.

– Да, и, может быть, поискав хорошенько…

– И они у тебя ее отняли?

– Да, это все Каркер! Я не хотел отдавать… но тогда остальные… О, если бы ты спустился туда, Грип!..

– Я сейчас же пойду вниз, и мы еще посмотрим, кому она достанется, твоя бутылка!..

Но когда Грип захотел выйти из своей каморки, то не смог: дверь оказалась запертой снаружи. И как он ни налегал на нее, дверь не поддавалась, к великой радости всей шайки оборванцев, кричавшей снизу:

– Эй, Грип!.. Эй, Малыш!.. Ваше здоровье!

Так и не сумев открыть дверь, Грип, по своему обыкновению, смирился и постарался утешить сильно огорчившегося друга.

– Ну и ладно, пусть себе забавляются, животные. – О, как жаль, что мы так слабы!

– Что за беда!.. Вот, скушай-ка лучше картофелину, которую я для тебя припрятал…

– Я не голоден, Грип!

– Все равно поешь, а потом зароемся в солому и будем спать.

Это было лучшее, что они могли сделать после такого скудного ужина.

Каркер, конечно, запер дверь на чердак, чтобы Грип не смог помешать им наслаждаться содержимым отобранной у Малыша бутылки. Никто другой не представлял для них опасности, ведь старуха Крисс уж точно не препятствовала бы попойке, так как сама принимала в ней участие.

И вот спиртное было разлито по чашкам, лишь Крисс пила прямо из горла. Не успела бутылка опустеть наполовину, как все уже были пьяны. Но много ли нужно детям, чтобы опьянеть? Исключение составлял разве что Каркер, привыкший уже к спиртным напиткам.

Что за шум поднялся тогда, что за гвалт! Однако это ничуть не привлекло внимание О’Бодкинса. Не все ли ему равно, что происходит там, внизу, когда сам он наверху со своими папками и книгами? Да даже конец света – и тот не смог бы отвлечь его от записей!

И все же вскоре О’Бодкинсу предстояло быть оторванным от дел, причем наигрубейшим образом и не без ущерба для его дорогой отчетности…

Выпив половину бутылки, большинство оборванцев повалились на солому. Там бы они и захрапели, если бы Каркеру не пришла вдруг мысль устроить жженку. Это значило налить спирт в кастрюлю, поджечь его и пить, пока горячий. Старуха Крисс и несколько державшихся еще на ногах учеников охотно поддержали это предложение.

Остатки спирта перелили в котелок – единственную посуду, имевшуюся в распоряжении Крисс, и Каркер поджег жидкость. Как только голубоватое пламя осветило комнату, те оборванцы, что еще держались на ногах, пустились в дикий пляс вокруг котелка. Если бы кто-нибудь проходил в этот момент мимо «Рэггид-скул», он, очевидно, подумал бы, что в приюте поселились целые полчища чертей. Но в столь поздний час эта часть города была совершенно безлюдна.

Вдруг яркая вспышка осветила дом изнутри. Кто-то задел котелок, горящая жидкость выплеснулась на солому – и в одну минуту все было охвачено огнем, добравшимся и до самых дальних уголков комнаты. Все, кто уже спал или просто валялся на полу, тут же повскакивали и, едва успев распахнуть дверь и подхватить старую Крисс, высыпали на улицу.

А тем временем Грип с Малышом, проснувшись, тщетно пытались выбраться с чердака, наполнявшегося едким дымом…

Приют «Рэггид-скул» стоял на отшибе, так что пожар не угрожал никаким другим постройкам. Но все же он был замечен, и жители окрестных домов уже спешили с ведрами и лестницами. Отстоять ветхое здание школы было едва ли возможно, но надо было спасти ее обитателей, оказавшихся в огненной ловушке.

Вот распахнулось окно в комнате О’Бодкинса, и сам он показался в нем, страшно перепуганный, с взъерошенными от ужаса волосами. Но не подумайте, чтобы его пугала участь, постигшая его воспитанников. Он и о себе-то не думал в эту минуту.

– Записи… Мои записи! – кричал он в отчаянии.

Ступени лестницы, ведущей в кабинет директора, уже лизали огненные языки. Тогда он кинулся к окну, выбрасывая наружу свои драгоценные книги и папки. Ватага оборванцев тут же набросилась на них, топча ногами, раздирая в клочья, пуская вырванные листки по ветру. А господин О’Бодкинс решился наконец спуститься по стремянке, приставленной к стене с улицы.

Но что удалось ему, то было невозможно для Грипа и его товарища. На чердаке было лишь узенькое окошко, пролезть через которое не смог бы и Малыш. К тому моменту уже загорелись стены, внутренняя лестница, объятая пламенем, трещала и разваливалась, а искры, летевшие к соломенной крыше, грозили быстро превратить «Рэггид-скул» в пепелище.

Вдруг среди шума и треска раздались отчаянные крики Грипа.

– Выходит, на чердаке кто-то есть? – с тревогой спросил кто-то из недавно подошедших.

Это была дама, одетая по-дорожному. Оставив экипаж на углу улицы, она прибежала сюда в сопровождении своей горничной.

Катастрофа разыгрывалась так стремительно, что остановить ее уже не было возможности. Когда же удалось спасти директора, решили, что в доме больше никого не осталось, и предоставили огню закончить свое дело.

– Спасите… спасите тех, кто остался наверху! – закричала путешественница, трагически заламывая руки. – Скорее, давайте лестницы и спасайте их!