Переплетения

Он не помнил, когда его так баловала погода в Татрах. С вершины Копы Кондрацкой открывался прекрасный вид на все четыре стороны, только вдали над словацкой частью Высоких Татр виднелись маленькие тучки. С тех пор как ранним утром он припарковался в Кирах и после короткой прогулки через Кощелиско [22 - Кощелиско — поселок рядом с Закопане.] стал взбираться на Червоне Верхи, ему все время сопутствовало солнце. С середины дороги, когда тропинка круто пошла вверх, низкий косой кустарник уже не давал шансов на тень, а поблизости не было ни ручейка, так что горная прогулка превратилась в марш по раскаленной сковородке. Ему припомнились рассказы об американских солдатах во Вьетнаме, у которых, говорят, во время дневного патрулирования мозговая жидкость закипала под раскаленными солнцем касками. Он всегда считал это ерундой, но теперь испытывал нечто подобное, хотя его голову защищала не каска, а бежевая шапочка, привезенная на память из австралийского путешествия много лет назад.

Когда он приблизился к гребню, перед глазами пошли черные точки, а ноги сделались ватными. Ему оставалось лишь проклинать себя – семидесятилетнего идиота, которому кажется, что все можно делать, как прежде: пить, любить, ходить по горам…

На гребне он упал без сил на землю, позволив ветерку охладить тело, и стал вслушиваться в бешеный ритм сердца. Ничего не поделаешь, подумал он, видимо, придется спускаться в Темняк, а не на Маршалковскую. Когда сердце успокоилось, он подумал, что лучше было бы закончить жизнь в Малолончнике, – это приятнее, нежели проклятый Темняк. Не хватало еще, чтобы после его смерти о нем рассказывали анекдоты. Поэтому он потащился в Малолончник, попил там кофе из термоса, стараясь не думать о мышце номер один, и с разгона добрался до Копы. Странное дело, похоже, слабое сердчишко вкупе со старческой дуростью на сей раз его не прикончит. Он налил очередную чашку кофе, вытащил завернутый в фольгу бутерброд и стал наблюдать за тридцатилетними толстопузиками, которые взбирались на несчастную Копу с таким усилием, будто это был семитысячник. Ему захотелось дать совет: брать с собой кислородные маски.

Как можно так распускаться? – думал он, с презрением глядя на едва волочивших ноги туристов. В их возрасте он мог с утра пораньше пробежаться от приюта в Кондратовой до Копы и вернуться назад через Пекло – для разогрева и чтобы нагулять аппетит к завтраку. Да, были времена. Все ясно, имеет смысл и доступно.

Он протянул к солнцу свои загорелые и все еще мускулистые икры, покрытые седыми волосами, и включил мобильник, намереваясь послать СМС жене, ждущей его в пансионате у Стражиско. Едва включившись, телефон сразу зазвонил. Мужчина выругался и нажал «прием».

– Да?

– День добрый, говорит Игорь. У меня для вас известие.

– Да?

– Хенрик скончался.

– Как это случилось?

– Боюсь, несчастный случай.

Он ни секунды не раздумывал, что ответить.

– Печальное известие. Я постараюсь вернуться завтра, но надо как можно быстрее заказать некролог. Ты понял?

– Конечно.

Он выключил телефон. Писать жене расхотелось. Допил кофе, надел рюкзак и двинулся в сторону перевала под Копой. Он еще выпьет пива на Калатувках [23 - Калатувки — горнолыжный комплекс вблизи Закопане.] и решит, как объяснить жене, что нужно возвращаться в Варшаву. Они прожили вместе почти сорок лет, а такие разговоры его по-прежнему напрягали.

6

Прокурор Теодор Шацкий включил мощный трехлитровый мотор V6 «ситроена» с некоторым трудом – газовая система снова барахлила, подождал, пока гидравлика поднимет его дракона с земли, и двинулся в направлении Вислострады, намереваясь переехать по Лазенковскому мосту на другой берег. В последний момент передумал, свернул в сторону Вилянова и остановил машину на автобусной остановке у улицы Гагарина. Включил аварийку.

Давно, десять лет назад – можно сказать, пару столетий, – они жили здесь с Вероникой, когда Хельки еще не было на свете. Студия на третьем этаже, оба окна на Вислостраду. Кошмар. Днем – один тир за другим, после заката – ночные автобусы и «малюхи»[24 - «Малюха» — польский «Фиат 126».], мчащиеся со скоростью сто десять в час. Он научился различать марки автомобилей по звуку моторов. На мебели в квартире собирался толстый слой жирной черной пыли, окно становилось грязным уже через полчаса после мытья. Хуже всего было летом: приходилось открывать окна, чтобы не задохнуться, но тогда было невозможно разговаривать и смотреть телевизор. Другое дело, что они тогда чаще любились, чем слушали последние известия. А теперь? Он не был уверен, что они дотянули бы до среднего уровня по стране, который когда-то их насмешил. Как? Неужели есть люди, занимающиеся этим всего раз в неделю? Ха-ха-ха!

Шацкий фыркнул и приоткрыл окно. Дождь лил в полную силу, и капли попадали внутрь, оставляя темные следы на обивке. В «их» окне крутилась невысокая блондинка в блузке на бретельках с волосами до плеч.

Интересно, что было бы, думал Шацкий, если бы я сейчас припарковался во дворе, вошел в квартиру на третьем этаже, а там меня ждала бы эта девушка. Если бы у меня была совершенно другая жизнь, пластинки с иной музыкой, другие книги на полках, если бы я ощущал другой запах лежащего рядом тела. Можно было бы пойти на прогулку в Лазенки, и я бы рассказал ей, почему мне пришлось сегодня быть на работе – предположим, в архитектурной мастерской, а она бы мне сказала, что я молодец и она купит мне мороженое у Театра на Острове. Все было бы по-другому.

Какая подлость, пришел к выводу Шацкий, что у нас всего одна жизнь, и та быстро надоедает.

Лишь одно ясно, подумал он, поворачивая ключ. Мне нужна смена. Я нуждаюсь в смене, черт побери.

Раздел второй

Понедельник, 6 июня 2005 года

Отец Хеймо прислал из Рима специальное заявление, в котором долго и путано объясняет, что не сотрудничал с СБ[25 - СБ — Служба (государственной) безопасности.]. В том же Риме папа Бенедикт XVI повторно выразил протест Костела относительно гомосексуальных браков, абортов и генной инженерии. Верный Костелу кандидат в президенты Лех Качиньский заявил, что запретит гей-парады, и подчеркнул, что упорство «некоторых кругов», очевидно, связано с предстоящими выборами. Бывший президент Лех Валенса пригласил нынешнего президента и его супругу на свои именины. В Варшаве Иоанна Райковская монтирует свежие листья на пальме в Аллеях Иерусалимских, в ДПЗ на Раковецкой первый концерт дает организованная там рок-группа, а неподалеку, на Спацеровой, восьмидесятишестилетняя женщина не смогла за сутки выбраться из ванны. Вечером состоятся полуфиналы Кубка Польши: «Легия» играет на своем поле с «Гоцлином», а «Висла» – с «Заглембе» из Любина. Максимальная температура в столице – 18 градусов, небольшой дождь, облачно.

1

Шацкий отвел дочку в садик, завез Веронику на Медовую, в городское правление, и ровно в девять сидел в «Браме» на Кручей, ожидая Олега. Ему хотелось есть, но было жалко тратить полтора десятка злотых на завтрак. С другой стороны, подумал он, месяц только начинается, деньги на счету еще есть. Не затем же он столько лет мучился в университете, на практике и в стажировках, чтобы теперь не иметь возможности заказать себе завтрак. Он заказал омлет с сыром и помидорами.

Официантка как раз ставила перед ним еду, когда появился Кузнецов.

– Прошу, прошу, – сказал он, садясь с другой стороны столика. – А ты принес баночку с растворимым кофе, чтобы тебе его здесь приготовили?

Шацкий воздержался от комментария, лишь выразительно поглядел на полицейского. Кузнецов заказал черный кофе и вытащил пачку бумажек.

– Вот тебе служебная записка, протокол осмотра места и показания свидетелей. Еще протоколы обысков, ты должен мне их утвердить. Я послушался твоего совета и призвал на помощь практикантку. Глянь, какие красивые круглые буковки. Пишет так же красиво, как выглядит.

– Не встречал ни одной красивой полицейской, – зло заметил Шацкий.

– Вероятно, тебе не нравятся мундиры. А я всегда представляю их в одной фуражке и блузочке на голое тело, застегнутой на две пуговицы…

– Лучше расскажи, как было вчера.

Кузнецов поудобнее разместил свое костистое тело на стуле и сложил руки, будто для молитвы.

– Я почти уверен, – начал он серьезно и торжественно, – что убил камердинер.

Шацкий положил вилку на край тарелки и тяжело вздохнул. Контакты с полицейскими порой напоминали ему работу воспитателя, у которого все дети в классе страдают ADHD[26 - ДВГА — дефицит внимания и гиперактивность.]. Требуется большое терпение и выдержка.

– А какая будет пуэнта[27 - Пуэнта (от фр. point) – концовка, разгадка.]? – спросил он холодно.

Кузнецов покрутил головой с недоверием.

– Ты страшный чинуша, Теодор. Сейчас прочтешь, что они сказали. Никто никого не знает, никто ни о чем не слышал, ничего не видел. Им всем ужасно жаль, все потрясены. Познакомились с ним неделю назад, только врач Рудский знал его дольше, примерно с год. Все заметили, что пострадавший был грустным, замкнутым, в депрессии. Говорили так убедительно, что в какой-то момент я подумал, не совершил ли тот самоубийство.

– Ты шутишь. Вбив себе вертел в глаз? – Шацкий вытер губы салфеткой. – Даже неплохой омлет.

– Вот именно, малоправдоподобно. Но раз люди способны выстрелить себе в голову или откусить собственный язык, а потом проглотить его, сам понимаешь. На всякий случай спроси у патологоанатома. Кстати, о языках. Мне недавно рассказали историю об одной логопедке, у которой язык был таким натренированным, что она им удавилась во время упражнений. Неплохо, а?

– А твои впечатления? – спросил Шацкий, не комментируя анекдот.

Кузнецов причмокнул и задумался. Шацкий терпеливо ждал. Он знал, что мало найдется людей с таким же быстрым и проницательным умом, как у этого громадного и чересчур добродушного полицая с русской фамилией.

– Сам увидишь, – произнес тот наконец. – Все произвели очень хорошее впечатление. Никто не был ни ненатурально владеющим собой, ни неестественно возбужденным или поверженным в шок. А ведь часто так узнаешь убийцу. Тот притворяется холодным как камень либо обезумевшим от отчаяния. Любое отклонение от нормы подозрительно, а эти все в норме. Более или менее.

– Или кому-нибудь из них известно, как он должен себя вести, – подсказал Шацкий.

– Да, врачу. Я тоже об этом думал. Кроме того, он больше других знал пострадавшего, вероятны мотивы. Я даже собирался запереть его на сорок восемь, если бы он чем-нибудь себя выдал. Но ничего подобного. Слегка заносчивый и нахальный, как все эти долбаные психи. Однако я не заметил, чтобы он лгал.

Дело говно, подумал Шацкий и движением руки остановил официантку, которая собиралась вместе с тарелкой забрать булочки и масло. Он столько заплатил, что съест все до последней крошки.

– Может, действительно несчастный случай при столкновении с каким-нибудь грабителем, – проговорил он.

– Может, – согласился Кузнецов. – Это все образованные, умные люди. Ты веришь, что кто-нибудь из них решился бы на убийство в таком театральном месте? Не нужно читать детективы, чтобы понять: нам предстоит принюхиваться к следам до конца. Никто в трезвом виде не совершает таких идиотских убийств. Нет смысла.