Комедия положений

Гамлет! Радостно подумала я. Сейчас я его заловлю, и он дотащит мне сумку.

Я ускорила шаг, подошла к воротам стройки, увидела, что это Гамлет, и тут уж силы совсем покинули меня, я бросила сумку на землю и окликнула его.

Неторопливо шагающий на работу Сагиян повернулся, увидел меня, и не ускоряясь, в том же темпе зашагал невозмутимо обратно.

– Привет, – сказал он, – как дела, как Алешка, пишет?

– Да, написал одно письмо, и всё, да теперь скоро приедет, а ты из дома?

– Да…

– Слушай, донеси мне эту сумку, сил что-то нет, нагрузилась, как лошадь.

Гамлет взял сумку и мы пошли к подъезду, а по дороге Сережка вертел у Гамлета под носом шахматами и вспрыгивал и хвастался, что у него сегодня день рождения.

– Да… И сколько же тебе лет?…

Я удивлялась способности Гамлета вести беседы с детьми. Он так спросил, сколько ему лет, как будто и не знал, как будто я не прожужжала им все уши по поводу грозящей моему сыну школе.

Сергей рад был сообщить, что ему уже семь, и они, поднимаясь в лифте, успели обсудить вопрос, что это уже не так и мало.

Потом Сережка попросил раскрыть ему шахматы, которые склеились и не открывались, потом они расставили фигуры и сели играть, причем Сережка нагло взял фору ферзя, а я пошла на кухню варить курицу.

Я сварила суп, и стала думать, как отвлечь мужчин от игры и покормить. На мое предложение Гамлет сказал, что он не в состоянии глотать суп после Людиного обеда, а Сережка вообще не услышал ничего про суп, он обдумывал ход.

Я вздохнула, съела одна суп, потом глянула на часы. Время шло к четырем и мне казалось, что Сагияну, пожалуй, пора появиться на стройке, а младшему Криминскому пообедать.

– Понимаешь, – сказал мне Гамлет нисколько не беспокоившийся по поводу стройки, – трудно играть против ферзя. Я построю комбинацию, Сережка даже и не заметит ее, но пойдет ферзем и всё разрушит.

Тут я подсела и стала играть с Сергеем против Гамлета, и, имея преимущество в виде ферзя, мы довольно быстро загнали его короля в угол, и Гамлет сдался.

Встал, глянул на часы, – Ой, давно пора уйти, – и ушел.

Между тем, как позднее было рассказано мне Людмилой в мельчайших подробностях, на стройку пришла комиссия из института проверить посещаемость сотрудников. Приятель Гамлета, обеспокоенный, что тому поставят прогул, помчался в общагу его выручать.

Люда вымыла посуду и что-то делала спокойно по хозяйству, когда к ней прибежал взъерошенный взбудораженный человек:

– Где Гамлет? У нас проверка. Пусть идет скорей на стройку.

– Но Гамлета нет дома, – Люда удивленно подняла черные брови. – Он давно ушел на стройку.

– Как это нет? – и приятель стал протискиваться мимо Люды и заглядывать в комнату, чтобы увидеть там Гамлета, который в это время сидел у меня.

Люда выше подняла брови, но посторонилась, давая возможность окинуть взглядом комнату:

– Вы думаете, я прячу собственного мужа?

– Да как же нет. Все видели, что его забрала какая-то темненькая женщина, он с ней и ушел.

– Может быть, его и забрала какая-нибудь темненькая женщина, но это была не я, не я это была.

Люда переставила слова, надеясь, что так будет доходчивей.

Окинув еще раз взглядом комнату и решив, что под кровать заглядывать, наверное, не стоит, приятель удалился.

«Надо же», думала Люда, устраиваясь в задумчивости на диван. «Отпустила мужа на работу всего лишь через дорогу, и то его кто-то утащил».

В общем, вспоминая эту историю, веселились мы во всю, тем более, что Гамлет успел в последний момент показаться и сойти за работающего. А работал он для того, чтобы ему дали квартиру в следующем доме. Всех, кто стоял на очереди на получения жилья, посылали в рабочее время помогать строителям. И они, как могли, помогали. Впрочем, Сагиян не очень старался.

Как ни посмотрю в окошко, Гамлет стоит, задумчиво опершись на лопату, и наблюдает, как его товарищи не очень, правда, рьяно, машут лопатами.

– И что ты всё стоишь? – я спросила его, не в этот раз, а в другой, когда он не помогал мне тащить груз, а просто встретился. – Как ни посмотрю в окошко, так ты стоишь.

– Понимаешь, мне так не везет. Или везет, – обстоятельно объяснил мне Сагиян. – Когда нужно копать, то у меня оказывается кидальная лопата, а когда кидать, то наоборот.

Я представила себе, как медленно, с чувством достоинства, свойственного кавказскому человеку, подходит Гамлет к месту, где лежат лопаты и ему всегда достается последняя и к счастью, не та, какая нужно.

Да-а, хорошо, что Гамлет в молодости на физфаке учился, а не в армии служил.

Мама уезжала в Батуми. Укладывала вещи, наняла контейнер, чтобы перевезти мебель, увязывала белье, в общем, делала то привычное, что делала всю жизнь, перебираясь с места на место. Шел 81-ый год, а последний их переезд с Москворецкой на Белоозерскую был в феврале 73-го года. Прошло восемь лет жизни на одном месте, и окружающие воспринимали мамину жизнь как нечто постоянное, окружающие, но не сама мама, которая всё вспоминала, что вот соседка южанка уехала в свой Баку, не смогла здесь жить, получила квартиру и уехала, и она тоже только об этом и мечтает, уехать. У мамы все воспоминания, лирические, радостные воспоминания были из детства, прошедшего среди солнечных субтропиков.

– Сейчас им до меня добираться на электричке три часа, и лету на самолете тоже 3 часа, ничуть не дольше, – объясняла мама свое решение уехать так далеко от дочери.

Я её не отговаривала. Я понимала желание мамы вновь оказаться в сказке юга, куда она стремилась всю жизнь, ехала из Владивостока с двумя остановками: на три года в Колпашево, и позднее на пять лет в Карталах. Попытка устроить личную жизнь в Караганде, не удалась, а теперь её всё неудержимее тянуло на родину, в светлый край детства.

– Как представлю, что мне на этот виадук зимой в гололед подниматься, так дурно делается, и вообще жить здесь не хочется, среди вечного холода, пьянства и матерщины. Да и кладбища здесь убогие, хочу лежать на Батумском.

Мама все эти восемь лет ждала, чтобы мы получили квартиру и выписались, и вот дождалась.

К тому времени маме было шестьдесят, но она хорошо выглядела, и была полна энергии. Климакс прошел, давление меньше её мучило, но помню, я приехала на Белоозерскую, она лежит, кругом раскардаш, и мама просит проверить, хорошо ли она уложила вещи.

Я плохо понимаю, как это можно поверить, но всё же смотрю.

– Зачем ты берешь с собой хлорку? – спрашиваю я, – что, в Батуми хлорки нет?

– А если нет? Тогда как? Я не хочу сидеть на чужом говне, хочу продезинфицировать унитаз.

Я вздыхаю и вытаскиваю пакет с хлоркой.

– Ну, хорошо, но зачем же заворачивать пакет, из которого сыпется хлорка в новое пальто. Надо отдельно, в каком-нибудь тряпье.

– Ну вот, не зря я прошу тебе проверить, когда давление, я плохо сосредотачиваюсь, – вздыхает мама, лежа на диване.

– И куда тебя с давлением несет? – Вопрос риторический, я прекрасно сознаю, что отступать поздно, хозяева квартиры, с которыми она менялась, уже приехали и пока жили в Загорске у сына, ближе к которому они и решили перебираться на старости лет, в то время как мою маму несло куда-то вдаль от меня.

И мама уехала в Батуми, уехала одна, а бабушка осталась пока у нас. Мы поместили её в комнате с балконом.

Было, это, видимо, в сентябре месяце, в тот год рано похолодало, еще не топили, и бывало зябко по ночам. В пятницу мы укладывались спать пораньше, чтобы с утра убежать за опятами в лес. Ходили мы чаще всего одни, без детей, оба ребенка не испытывали энтузиазма и не любили шлепать в лес с нами, что позволяло нам уходить далеко, за воинскую часть, а то и шляться по лесу полдня.