Комедия положений

Долгие прикидки привели нас с Алешкой к мнению, что описываемое ниже событие произошло именно в сентябре 80-го года.

Почему тогда?

Все происходило до того, как начали топить, и в квартирах и подъездах было холодно. Свекрови не было, а мама с бабушкой жили еще на Белоозерской.

Тогда мы уже переставили мебель и переехали: Катя жила в маленькой комнатке, Сережа в проходной, а мы с Лешей устроили спальню в комнате с балконом.

Сережа кашлял, я ночью встала, укрыла его, напоила теплым чаем с молоком и, чтобы не бегать в потемках по квартире, оставила свет на кухне.

Не успела я упасть в сон, как раздался звонок в дверь.

Я встала, глянула на часы. Было полвторого ночи.

Я спросила кто, глянула в глазок.

Какая-то мужская фигура, потом женская, и жалобный юношеский голос попросил:

– Откройте, пожалуйста.

Я открыла.

Передо мной стоял молодой, очень красивый парень, который сбивчиво начал говорить мне что-то, потом вдруг сказал своим товарищам, мужчине и женщине:

– Хорошо, что есть мужчина, это хорошо, они не будут бояться.

Я повернулась и увидела мужа, сонного, встревоженного, в одних трусах.

Парень всё говорил и говорил и изгибал тонкие, женственные брови.

Наконец, мы уяснили, в чем дело.

Они из Риги. Приехали в гости сюрпризом к людям, живущим в соседнем доме, а те, к счастью для себя и к несчастью для гостей, сами куда-то умотали на выходные.

Вот они в подъезде ждали их до тех пор, пока не стало совсем поздно, и везде погас свет, и только у нас горел, и они подумали, что мы не спим и, может быть, пустим их переночевать.

Наверное, мы с Лёшей вспомнили, как остались на улице в первую брачную ночь, и всю свою жизнь с мытарствами и переездами вспомнили, только когда я сказала:

– Ну хорошо, давайте скорее, а то спать хочется, – Лёша не возражал.

Правда оказалось, что их не трое, а пятеро, и что у них чемоданы, но нам уже было всё равно.

Они ушли за оставшимися и чемоданами, а Лёша достал ватный матрас, мы постелили его на циновку, нашли пару подушек, и тонкие шерстные одеяла.

Одного мы решили положить на раскладной диванчик, а Сережа спал на своем детском диванчике.

Две пары легли нана матрас поперек, а холостой парень на кресло.

Женщина всё время кашляла, и под утро Сережа перебрался к нам в постель.

Утром я покормила своих гренками с яйцами, а для гостей у меня ничего не было, но я предложила им горячий сладкий чай и хлеб с маслом.

Понятно, что они и не ужинали.

– Нам неудобно, – сказал тот, что уговаривал нас пустить их переночевать.

– Ну да, но есть-то хочется, – ответила я. – Просто у меня ничего нет, только чай, хлеб и масло.

Они попили чай, предлагали нам деньги, но мы отказались.

– Мы на этом не зарабатываем, – сказала я.

Они собрались и ушли. Оставили нам курицу в холодильнике, которую купили на всякий случай, – когда едешь сюрпризом, у хозяев может и не оказаться еды.

Когда мама узнала о том, что мы пустили в дом посреди ночи пятерых незнакомых людей, рассердилась:

– Зоя, ну как вы могли такое сделать? А вдруг это грабители?

Я вспомнила юношу, его честные светлокарие глаза, тонкие брови. Не зря на переговоры послали его.

– Мама, я как-то сразу поняла, что они не бандиты, – ответила я. – Да и что у нас взять-то?

А бабушка добавила:

– Нона, не переживай, бог убогим соломку подстилает…

На каникулы на седьмое ноября Катя ездила с отцом в театр. Я после посещения с пятилетней Катей спектакля «Волшебник изумрудного города» в театр с детьми не ходила, правда, помню, что всё же была на «Трех толстяках», но когда, не могу сказать. Помню только, что с Катей, не с Сережей.

На другой день после театра у Кати поднялась температура до 37,5 и заболела горло. Она отлежалась два дня в постели, температура больше не поднималась, и горло прошло, но в первый день учебы, я её в школу не пустила:

– Что-то глаза мне твои не нравятся, мутные какие-то, больные глаза, посиди-ка ты дома еще денек.

А к вечеру по Катиному телу пошла сыпь, мелкая красная, не похожая на аллергию.

Наша участковая врач Симонова не любила как-то ходить по этажам без лифта, а лифт в очередной раз не работал, и я не стала вызывать врача к десятилетнему ребенку без повышенной температуры, а отправила Алешку с утра показать врачу девочку, на всякий случай предупредив его, чтобы он обязательно зашел в поликлинику со стороны бокса, и вызвал врача к себе:

– Черт его знает, что это за сыпь, может быть, инфекция какая-то.

А Сережку отвела в детский сад сама.

Алешка позвонил мне, и сказал, что Симонова нас ругала, почему её не вызвали, у Кати скарлатинозная сыпь, скарлатина ходит с тяжелыми осложнениями, велено лежать в постели и пить антибиотики. И две или три недели никакой школы.

– Ну вот, – сказала я вечером дочке, – потом расскажешь Таисии Петровне (классной руководительнице) как я спасла весь ваш класс от эпидемии скарлатины, оставила тебя дома без явных признаков болезни.

Еще до скарлатины Катя подралась с Машей Сысоровой. Подралась, громко сказано, Маша её побила, а потом еще и камнями кидалась. Все дни эта девочка проводила у нас, весь третий класс, а в четвертом её всё больше вытесняет Наташка Самыгина. В четвертом классе Наташка очень льнула к Катеринке, часто появлялась у нас и, блестя глазами, рассказывала мне, какая замечательная девочка Катя, самая лучшая девочка в их классе, и сравнить её даже не с кем. Ни единого темного пятнышка не могла допустить Наташка на светлом облике подруги, и сомнениям в великих достоинствах дочери, мелькавшим на моем лице Наташка противопоставляла свою глубокую убежденность в несравненных достоинствах Кати. Начитанная, уверенная в себе, хорошо учившаяся Наталья, к тому же так высоко оценивающая Катеринку, была как подруга интересней для Катерины, чем простоватая Машка, и мягкая, неспособная оттолкнуть кого бы то ни было, Катеринка, оказалась неверной в дружбе и предпочла Самыгину, а самолюбивая Марья, чувствуя себя приниженной и брошенной, из ревности пыталась побить мою Катьку. Вся эта трагедия прошла мимо моего занятого солями тетразолия (вещества, на которых я попытаюсь сделать диссертацию) сознания, и только разбрасывание камней открыло мне глаза на драму внутри девчоночьего коллектива четвертого «Г».

– Как же ты дочка допустила, чтобы Маша Сысорова тебя побила? Она же тебе до плеча только. Стукнула бы её разок, да и всё.

Большие зеленые глаза дочери стали наполняться слезами: