Комедия положений

Это было совсем другое знакомство с поэтом, песня песней, но музыка создает настроение, и смысловая часть стихов при слушании частично стирается, а тут сиди, читай, перечитывай.

…Его не будет бить конвой, он добровольно…

Одна такая строчка, и вся история страны перед тобой.

или

…Капитан, никогда ты не будешь майором…

и многие судьбы недоучившихся, не поднявшихся выше капитана.

Меня всегда удивляла изумительная емкость фразы поэтической по сравнению с прозаической, а у Высоцкого это особенно сильно:

…И остались ни с чем егеря…

А в июле мы в выходные дни ездили к Иринке в Троицкое, в то лето, помнится мне, раза два ездили, ходили на пляж, гуляли по лесу.

Сережка и Ольга охомутали Алешку, использовали его, как коняшку, катались вдвоем, визжали, как резанные, он их стряхивал на песок и убегал на четвереньках, и дети пришли в азарт и замучили его совсем.

В конце июля Алешка решил поменять работу. Он зарабатывал много, около 270 рублей, но ему жутко не нравилась нудная конторская работа, которую он выполнял и он ушел, его сманила в институт «Цветметавтоматика» Ирка, которая там работала. «Цветметавтоматика» была рядом, в Дегунино, но проиграл он при переходе сорок рублей в зарплате, деньги по тем временам немалые.

А в перерыве между работами Алексей решил еще погулять, взял детей и отправился в Лысьву.

От той поездки он вспоминает только, что мать встречала их, а автобус ушел переполненный, пришлось идти пешком, Сережка устал, и его везли на коляске, два чемодана и сверху мальчишка. А двухколесную тележку Алешка сделал сам, нашел два колеса на свалке, и ему приятель сварил металлическую раму, на которую была натянута сетка. Ленивый таскать тяжести Алешка даже картошку с рынка возил на этой тележке.

В конце августа я взяла учебный отпуск и стала готовиться к вступительным экзаменам. Английский я уже сдала, и мне на подготовку остальных, специальности и истории партии дали две недели.

Я приготовлю с утра завтрак и обед, уйду в комнату с балконом, там занимаюсь, и мешать мне нельзя, наору. И дети тихо себя вели, предоставленные самим себе, ну да Кате было уже 10 лет.

На улице в Долгопрудном я встретила знакомого физтеха, Валеру, с которым я была в одной лаборатории в Пущино, он на курс позже учился. Он был с сыном Сашкой, восьми лет. Разговорились, я показала дом, где живу, сообщила номер квартиры, пригласила заходить. Сказала, что у меня двое детей. Сашка навострил уши, и в один прекрасный день раздался звонок – это Сашка пришел к нам в гости, они жили недалеко.

Я его впустила, он познакомился с Катей и Сережей, ушел с ними в комнаты, и они целый день что-то там творили, что-то лопали на кухне, а потом он сам, решительно так ушел.

– Мне пора домой, – и я услышала шебуршание в прихожей.

– А где ваша мама? – поинтересовался он напоследок.

– А она в другой комнате учится, – ответила Катя.

– Ух, как здорово, у вас как будто взрослых и дома нет, делай, что хочешь.

Сашка заходил еще пару раз, «делай, что хочешь» ему понравилось и они очень дружно, хорошо так играли, меня не допекали совсем, а потом он исчез, возможно, они переехали, Валера жил с семьей на частной квартире.

Перед экзаменом по истории партии я поехала на Белоозерскую на консультацию с бабушкой о международном положении. Бабуля каждый выходной смотрела передачу «за круглым столом» и читала газеты, к чему я себя за всю жизнь не смогла приучить. Один вид газеты навевал на меня невыносимую скуку, а поскольку я считала, что газету надо читать, как книгу, от корки до корки, то просмотрев три строчки передовицы и доклада о трудовых буднях, я заканчивала чтение.

Бабушка должна была рассказать мне в какой стране какой сейчас правитель, какой режим, за кого мы ратуем, за Манолиса Глезоса, или за Анжелу Дэвис. На экзаменах по истории партии иногда задавали вопросы о современности, вне программы, и я со своей полной аполитичностью боялась этих шагов в сторону. Анжела Дэвис в те времена не сходила с нашего телеэкрана, и бабуля, не любившая моей шокирующей лохматости, всегда говорила мне:

– Зоя, подстригись, ты прямо как Анжела Дэвис, – хотя, вроде бы, как помнится, Дэвис была цветной, а я, несмотря на крайнюю заросшесть, белой.

Но история партии это несерьезно, а вот в программе по специальности, по физхимии был очень трудный кусок, раздел электрохимии, я почти неделю старалась разобраться во всех этих двойных электронных слоях, а потом оказалось, что мне дали не ту программу, и электрохимия мне не нужна, а я над ней корпела, ломала могзи. То-то мне было обидно.

Сдавала экзамен по специальности я известным людям на Фотонике: Калие, Герулайтису и Лукьянцу. В свое время Олег Леонидович Калия, тогда старший научный сотрудник в лаборатории Лукьянца, распотрошил меня за мой отчет по фталоцианинам, хотя и топтать особенно было нечего, так, страниц пятнадцать текста, довольно очевидного. Дело было не в моем чахлом отчете, а в том, что фталоцианины были веществами Лукьянца и Калии, а я по недомыслию в отчет их не включила, а Толкачев и не подсказал. Злопыхательный Олег в конце концов понял, с кем имеет дело в моем лице, никакого злого умысла, а просто недопонимание сложных человеческих взаимоотношений. До меня дошли его сожаления о том, что он устроил мне баню. Когда он довольно пылко меня топтал, я сопротивлялась, и как ни странно, заслужила впоследствии некое уважение за стойкость.

Позднее Катюшка и Иринка Калия ходили в одну группу в детском саду и очень любили играть вместе, у них были какие-то интересные сюжетные игры, и когда мы приходили забирать своих дочерей, то не могли оторвать одну от другой.

Но вернемся к экзамену. Первый вопрос был из области термодинамики, и спрашивал меня в основном Герулайтис, физик по образованию, столп «Фотоники», этого физического отделения химического института, занимающегося закрытой тематикой.

Я ошиблась в определении изолированной системы, не сказала об отсутствии массообмена, как само собой разумеющегося, и Герулайтис, поймал меня на этом и, увидев, как я раздосадована, засмеялся. Остальное, всякую там математику, я бойко, без запинки, рассказала

Второй вопрос был по кинетике. Тут Калия меня выручил:

– Одну минуту, – сказал он, – я задам ей вопрос.

Он встал, провел наклонную прямую мелом на доске и спросил:

– Какой будет порядок у реакции, если зависимость концентрации от времени имеет такой вид?

– Нулевой, скорость постоянна.

Лукьянец и Герулайтис молчали, смотрели на доску.

– Может быть, тогда ничего у нее и не спрашивать, и так всё ясно? – задумчиво спросил Лукьянец.

– Ну, я для того и задал вопрос, чтобы ничего больше и не спрашивать, – как-то даже обиженно ответил Олег.

И я ушла с пятеркой, реабилитировалась после своих троек по физхимии на физтехе.

В сентябре мы определили Сережку в детский сад, в его бывшую глазную группу, и вот, первого сентября, Алешка взял Сережку за ручку и повел в детский сад, а я убежала на работу в НИОПиК.

Я шла на электричку и думала, что я эти годы была как мать одиночка, я отправляла Катю в школу, отводила Сережу в детский сад, бегала на обеденный перерыв кормить Катю обедом, забирала Сергея из детского сада, всё всегда я. В будни Алешка уходил в семь и приходил в семь, и так изо дня в день, из месяца в месяц. Основная его обязанность была привезти мясо из Москвы, просто в Долгопе трудно было его купить, и по выходным стирка из-за моей аллергии к порошкам, вернее к порошку «Лотос». Тогда нас не баловали, и было два порошка: «Лотос» для всех видов белья, и «Астра», для белого.

Остальные домашние дела, за исключением мытья посуды вечером, я делала сама, и самым тяжелым делом было приготовление пищи.

Теперь же добираться до «Цветметавтоматики» было недолго, и рабочий день мужа начинался не с восьми тридцати, а с девяти и мои мужички утром самостоятельно ушли из дому, я к ним даже и не прикоснулась. Благодать! Сережка, правда, потом будет вспоминать, как отец тащил его за руку в детский сад, и он не успевал за ним, пройти нужно было почти полтора километра, не близко, а автобусы были битком набитые.

Отец отводил сыночка в садик, а я забирала, а Катюшка сама приходила из школы и грела обед на плитке, газом пользоваться я ей всё еще не разрешала, но и на продленку не отдавала, боялась, что она там будет уставать, да и страдая всю жизнь желудком, я старалась, чтобы дети мои как можно позже стали пользоваться общепитом.

Я собралась к Фомину во второй половине дня, и грустно брела на электричку, раздумывая, как мне успеть вернуться с Ленинского проспекта до шести вечера, чтобы ухватить Сергуша из детского сада. По пути меня нагнал Гамлет.

– Ты куда? – уцепилась я за него, чувствуя, что при виде его какие-то надежды стали шелестеть в сердце.

– Сейчас одно дело сделаю, и домой, – радостно сообщил мне ничего не подозревающий приятель.

Я посмотрела на его горделивый кавказский профиль свободного человека, радующегося возможности пораньше уйти с работы, вздохнула перед тем как сделать пакость:

– А ты не зайдешь к нам, не попросишь Алешку забрать Сергея из детсада. Он сегодня вечером часов в пять должен вернуться из командировки, но будет сидеть до последнего, ждать, что я сама приведу сына, не догадается пойти за ним.

– А если его не будет дома, тогда что? – Гамлет был почему-то не в восторге от моей замечательной идеи.