Второго дубля не будет. Комедия положений

Гамлет тряс Алешкину руку и медленно поднимал брови, вернее только начал их поднимать, пытаясь придумать ответ, Люда выдала, выдавая изумление мужа за разочарование:

– Да…, Гамлет, что же ты так выбрал. Придется менять.

«Хорошо» радостно подумала я. «Этой палец в рот не клади».

Вслух я засмеялась и предложила гостям проходить.

Позднее, когда мы подружимся (хотя много лет, когда Людмила начинала меня донимать подковырками, я сердилась и кричала:

– А ты кто вообще такая? Думаешь ты мне подруга? Нет, ты только жена друга!)

Так вот жена друга прошла, мы обложили её альбомами с фотографиями, мы тогда вели такой альбомчик для детей, куда вклеивали фотографии детей и смешные вырезки из журнала Мурзилка, который выписывали. Люда, которую Гамлет звал Милкой, рассматривала альбом, сидя на диване и снисходительно слушая объяснения Катерины, а мы засели за преферанс.

Посреди наших пасов и вистов Гамлет мне сказал:

– Зоя, поставь чайник, что-то пить хочется.

Я послушно вскочила, и рванулась было за чайником

– Гамлет. Да ты что? Я не понимаю, как это можно? В чужом доме? – взвилась Люда, как будто в нее вонзили иголку.

Я не поняла, в чем дело, настолько естественной мне показалась жажда Гамлета, партнера по игре, а поняв, постаралась отразить нападение на приятеля:

– Ну, Люда, вы очень строги. Мы много общаемся на работе, у нас товарищеские отношения, нет ничего страшного в такой просьбе.

– Я ни в коем случае не собираюсь вмешиваться в ваши служебные отношения, – вот что дословно ответила мне Люда, – но здесь, в чужом доме просить чай…

– Да ведь иначе не дадут, а пить хочется, – я умчалась ставить чайник.

Вернувшись, я глянула на часы. Было полдесятого.

– Катенька, пора, ложись спать, – закричала я из комнаты (Сережу забрала мама и дочка была одна).

Послушался далекий вздох из комнаты, куда удалилась Катя, потом шуршание покрывал и простыней. Дети убирали постели в секретер, снизу там было пространство для постели.

– И сколько времени надо, чтобы мы дожили до такого? – заинтересовалась Люда. – Чтобы вот так, сказала «ложись» и всё?

– Катюше десять.

– Да…, еще дожить надо.

А Сурику, их сыну, тогда было полтора года.

Спешу заверить, что они дожили.

Позднее Люда живописала свое первое впечатление от меня. Я его приведу, чтобы читатели могли увидеть меня чужими глазами, а не моими собственными, снисходительными.

Ты оказалась худой, тоненькой женщиной с громадной пушистой шевелюрой на голове, в неповторимой меховой жилетке, и что меня особенно поразило, в высоких валенках, из раструба которых торчали такие худые ноги, что непонятно было, как ты можешь передвигать этими конечностями такую обувь. Я до этого никогда не встречала человека, молодую женщину, которая ходит по квартире в валенках. Но глаза у тебя были веселые: живые карие глаза, и, не считая потрясения от валенок, в целом ты мне сразу понравилась. Тем более, что я вообще очень расположена к кавказским людям.

Люда действительно расположена к кавказским людям, особенно к Гамлетам, не каждой женщине в жизни перепадет два Гамлета, один грузин, несостоявшийся муж, художник, а другой состоявший Гамлет Суренович Сагиян, армянин из Баку, закончивший физфак Московского Университета и волею судьбы оказавшийся со мной в одной лаборатории

В лице Люды я приобрела еще одну близкую подругу, но в первый момент этого не поняла: слегка опешила от Людмилиной манеры всех расставлять по своим местам, с которых потом уже никогда её не сдвинешь.

Надо мной высоко стояло темно-синее южное небо, забыто пахло кипарисами, морем и розами. Всё вокруг цвело, шумно бил фонтан, отраженное от белых плит мостовой солнце резало глаза.

Я шла по Батумскому бульвару, со своими веселыми веснушчатыми детьми и не верила в реальность происходящего.

Последний раз я была в Батуми осенью 67 года, мучилась болями от холицистита, лежала в стационаре и вышла на берег только один раз. Море было бурное, дул пронзительный сырой ветер, раздувал серые низкие облака. Я постояла над пляжем, облизала соль с губ, и уехала на тринадцать лет, а казалось мне, что навсегда, и сейчас, радуясь солнечному приволью раскинувшихся над морем родных кипарисовых аллей, я не понимала одного, что мешало мне все эти годы купить билет, сесть на поезд и приехать сюда?

Почему я не приехала раньше? Стеснялась неустроенности своей жизни? Не имела денег?

Просто за время жизни среди блеклой природы Подмосковья, суровых зим, неярких летних дней, я перестала верить в существование субтропиков, круглогодичного торжества и буйства зеленых растений и своей юности, и невозможно было приехать туда, чего нет в реальном мире.

Пустынный Крым и высохшая полевая трава в Кабардинке не напоминали мне мой родной юг, это был другой юг, даже другое море, мелкое и холодное.

Навстречу мне шла Тира, важная-преважная, фантастически раскрашенная и совершенно не изменившаяся, не считая того, что перестала мучить своих учителей в школе и мучила теперь своих учеников, – Тира окончила Батумский пединститут и работала учительницей в младших классах.

– Привет, – сказала мне Тира так, как будто мы расстались вчера. – Приехала? С детьми?

Она оглядела мое потомство.

– А что все такие худые? А кто еще приехал? Ты кого из наших видела?

И вдруг я поняла, что Тира каждый год встречает кого-нибудь из одноклассников, вот так прогуливающихся по бульвару, и я одна из этих немногих.

– Да я вчера с поезда, а кто здесь из наших?

– Да ты первая.

И Тира удалилась, не удостоив меня более продолжительной беседы.

Я ошеломленно посмотрела ей вслед, потом засмеялась празднику узнавания. В Тире было столько же перемен, сколько в Батумском бульваре: выросла пальмовая роща, поменяли ограду вокруг, и море отошло еще метра на два, а Тира стала другим цветом мазюкаться, и сегодня её веки устрашали зеленым цветом, вместо примелькавшегося мне синего.

Первые три дня я была счастлива встречей с природой, с городом, его улицами и домами, и первую радостную встречу с друзьями я пережила совершенно случайно.

Исколотив кулаки по автомату в попытках связаться с Москвой и поговорить с любимым мужем, я устала, угомонилась, по старинке заказала разговор через телефонистку, уселась ждать, когда меня позовут.

Мне нужно было рассказать мужу, как мы тут живы, и что нужно привезти, чтобы прожить три недели, как было запланировано. В Батуми были ужаснувшие меня абсолютно голые прилавки. Не было ни яиц, ни масла, ни сыра, ни колбас. Продавец маленького магазинчика с двойным названием «Мясо» и «Хорци» сидел на пороге абсолютно пустого магазина и пялился на проходящих полуголых курортниц. Хорци было только на рынке, говядина, по пять рублей за кг, и куры, цыпленок на полкило за 5 рублей, а большая курица 10. Скучно как-то при зарплате 120 рублей.

Ждать разговор в течение часа утомительно. Всех потихоньку соединяют, с Харьковом, с Одессой, даже с Ленинградом, а меня никак, – и я глазею по сторонам, жалею, что не взяла книжку почитать.

Огромная молодая женщина с симпатичным личиком толчется возле кабинки. Очень внушительных размеров. И высокая и толстая. Но вот лицо…

Я вглядываюсь в эти светло карие глаза, чуть на бок ухмылку, и как во сне сквозь те черты, которые я вижу сейчас, проступают другие, детские, и я узнаю девочку.

Боже мой, этот слонопотам – Кира, младшая сестра моей одноклассницы Марины Игитханян!

Я хочу окликнуть её, спросить, где Марина, но она разговаривает с двумя женщинами, я жду момента. Одна из женщин поднимает голову, она в темных очках, смуглое лицо в конопушках…