Глухие в Америке

Дома все разные, ни одного одинакового домика я не встретила, во всех домиках какие-то потуги на украшение, много открытых веранд, много домов Т-образной формы, возле каждого окончания дома вход с крыльцом в виде веранды. Всё красиво, не сравнить с нашими добротными каменными, но донельзя однотипными домами на очищенных от леса дачных участках, и возвышающихся на своих шести сотках как молчаливые катафалки безвкусия их богатых владельцев. Здесь же – долой стандарт, кто во что горазд, но явно с мыслью не только о внутренних удобствах, но и о внешнем виде.

Казенного вида бетонный караван-сарай, в котором живут Сережа и Даша, достаточно уныл на первый взгляд, но общий облик города не портит, он двухэтажный, бледно голубой, прилеплен на склон горы. Рядом одноэтажные коротенькие домики, покрытые голубым сайдингом, как будто сделанные из кубиков и приклеенные к склону. Позднее я обнаружила, что это не сайдинг, а обыкновенные крашенные доски.

Дома как из картона, но внутри тепло за счет размера и температуры отопительных батарей, окна не закрываем, спим с открытыми. Температура на улице от 0 до 5 градусов тепла, но при такой температуре в Москве этой осенью я мерзла в нашем блочном доме, а здесь как-то радостнее, только Москва очень далеко, так далеко, что страшно, и нереально кажется само существование жилых мест, расположенных в необозримой дали отсюда. Мысль о расстоянии угнетает.

Центр города, так называемый «даун-таун» тоже застроен невысокими домами, разноцветными, украшенными рекламой, но стоящими близко друг к другу, образуя своими фасадами улицу, тоже разбавленную кое-где оставленными большими соснами и елями. Много церквей разнообразного толка и архитектуры, но круглых куполов православных церквей в Итаке нет ни одной.

В районе университета просторно и ветрено, на этой горе пронизывает насквозь, и невозможно стоять, но красиво очень, даже сейчас, зимой. Территория университета большая, кругом газоны, современные здания своими размерами и цветом не отличаются от старинных, просто окна шире, и видны современные прочные рамы, здания, не портящие общего ансамбля, но и не подделывающиеся под старину. В общем, хорошо и придраться не к чему, а хочется, очень хочется придраться.

18 января. Во второй половине дня, захватив Ваню после школы, мы поехали проветриться к ближайшему небольшому водопаду. Водопад замерз, и только небольшие струйки воды стекали по застывшим глыбам зеленоватых сосулек. Ванька побегал на природе, стараясь провалиться в возможные полыньи у подножия застывшего водоизвержения, не провалился, хотя и не реагировал на наши предупреждающие вопли, после чего все почувствовали голод, и Даша предложила пойти в Мак-Доналдс.

Такие слова, как Мак-Доналдс, нельзя произносить всуе при моем внуке: это как в шахматах, тронул – ходи, и хотя меня предупреждали, что в Америке эти кормящие заведения просто дрянь по сравнению с московскими, но – заветные слова были сказаны, и пришлось тащиться в сомнительную придорожную забегаловку, где из еды мне понравился только жареный картофель.

Начинало смеркаться, когда мы вышли, сели в автомобиль и Дашка, резко так газанув, вылетела на дорогу, где сбавила скорость, но поздно. Дорожный блюститель порядка заметил нас и стал сигналить. Испуганная Дашка остановилась. К ее окошку подошел молодой высокий негр в форме и попросил документы.

Документы Дашкины были всунуты в бардачок, который полностью соответствовал своему названию, найти там что-нибудь, особенно, когда над твоей душой стоит свирепый черный полицейский со свистком, не представлялось возможным. Видя, что Дашка завибрировала, я помогла ей искать со словами:

– Успокойся, чего ты боишься, что он без предупреждения стрельбу откроет?

Сергей как-то рассказывал, что их с приятелем остановили, они попытались по русской привычке выйти из машины, чтобы объясниться на свободе, где можно было помочь себе жестикуляцией для большей убедительности, но только приоткрыли дверь, как к их носу поднесли пистолет: – Сидеть.

В результате этих ещё и приукрашенных рассказов, Дашка, которую первый раз остановили, перепугалась.

Документы мы нашли, полицейский стал объяснять, что она превысила скорость, потом заглянул в машину, увидел на заднем сидении Ванюшку без ремней и спросил, сколько ребенку лет, а, получив ответ, стал объяснять, что только с шестнадцати лет можно ездить не пристегнутым, а до шестнадцати лет нельзя, это наказывается.

«И какого тогда черта ты спрашивал, сколько ребенку лет», с тоской думала я. «Видно же, что не шестнадцать», а черный блюститель порядка продолжал тараторить, что превышение скорости он нам не зачтет, а вот за непристегнутого ребенка нужно будет в суде платить штраф. Подробности разговора мне перевела Дашка позднее, а сейчас я только поняла про Ваню. В этих широтах темнеет быстро, и если в начале разговора мы видели полицейского, то когда стемнело, черный негр в темной форме исчез, в потемках сверкали только белые зубы да белки глаз, и звучал голос, неумолчно, раз двадцать пять повторивший:

– Сикстин, сикстин.

При этом он наклонял голову и заглядывал в машину, стараясь видимо именно до моего сведения, как более взрослой женщины, донести то, что он говорил, всё повышая и повышая голос, не видя никакой реакции на свои усилия.

Дашка поддакивала «Иес, иес», а я изображала глухую, как пень, бабку и так и промолчала весь разговор и, чем громче он орал, тем меньше я понимала и не произносила ни звука, ни гугу. Не хватало мне встрять со своим немыслимым английским, тогда бы простояли тут до утра.

Суд состоялся, когда я уже гостила в Индианаполисе, и Дашка заплатила пятьдесят долларов, 25 – штраф и 25 – судебные издержки.

19 января. Все утро пурга, валит снег, видимости никакой. Сережка уехал на автобусе на работу. У него много работы, он будет работать все выходные и некогда ему заняться организацией моей поездки в Индианаполис к Семену с Ниной. (Семен и Нина мои друзья, эмигрировавшие в Америку в 1994 году).

Утром опять лани подходили к окошку, и я вспомнила свою первую ночь здесь.

22 января, понедельник. В субботу Даша и Ваня играли в шахматы. Вдруг Ваня запротестовал:

– Мама, так король не ходит.

Я пошла глянуть, что они делают.

Дарья перепутала ферзя с королем, и теперь король беспризорный, бегал у нее по всей доске.

– Ты съел, – сердится Даша.

Под глаголом съел, подразумевается натуральное поедание фигур, у которых Ваня отгрыз верхушки, отличающие ферзя от короля.

25 января. Здесь живем, не запираясь. Уходя и оставляя Ванюшку одного, тоже не запираем его, нет бесконечного:

– Запри дверь и никому не открывай.

Я тоже сижу, не запершись, но когда оставляем квартиру пустой, уходим погулять все вместе, то запираем дверь на ключ, дорогой монитор могут стащить. К слову сказать, что когда поехали меня провожать, тоже оставили открытой свою халупу.

Тем не менее, Сережкин шеф, канадец, постоянно живущий в Америке, узнав, в каком районе Сережка снимает квартиру, сказал, что это опасный район.

– Конечно, – мой сын нисколько не огорчился, – конечно, опасный. Там ведь мы, русские, живем.

На ночь машину Сергей не закрывает.

– Полезут воровать радиолу и сломают стекло.

Публика здесь многонациональная, есть и американцы, ходят японцы или китайцы, не поймешь, кто именно. Эти не здороваются и не улыбаются, а две молодые европейского вида девочки проходя мимо меня, сидящей на кресле возле входа, всегда здороваются:

– Хай, – и улыбаются.

Тащила большую коробку из-под монитора на свалку, парень с девушкой спросили, нужна ли мне помощь, не прошли молча мимо.

Есть здесь русские и украинские семьи. Из Украины много евангелистов и баптистов. В одной семье трое мальчиков и двое бывают у нас, играют с Ванюшкой, когда не в ссоре.

Даша с Сережей больше общаются с товарищами Сергея, и с женщинами, которые учатся или преподают в университете. Дело в том, что эмигранты – это одно, а вот такие, как мои молодые Криминские, которые русские подданные и всегда могут или будут вынуждены вернуться на родину, – это совсем другое.

Вчера вечером мы ездили в Ванину школу, там нам должны были объяснить, как следить за учебой ребенка, и тем детям, чьи родители придут, выдать пиццу.

Ванька обмирает о пицце, и мы пошли. Здание школы мне понравилось, и внутри было светло, рисунки в духе Матисса на стенке, большой спортзал, на улице целая куча спортивных сооружений, но Даша школу ругает, говорит, контингент не тот, и хочет Ваню переводить в другую школу.

Не знаю, насколько смена учительницы и окружения, пусть не самого благородного, но привычного, повлияет на Ваню, он все-таки еще не очень силен в английском, и у него любовь с учительницей, чего может не быть в новой школе.

Приходил местный алкоголик, Боря из Люберец, жена евангелистка, вывезла его из России, двое взрослых детей тоже здесь, а он ходит к нам звонить своей любовнице в России.

– Бывшей любовнице, – поправляю я детей, – теперь через океан какая уж тут любовница, просто подруга.

Даша утром заказала мне билет в Индианаполис, сначала лететь придется целый час на каком-то маленьком самолете и только потом на боинге. Билет заказала на 6 февраля, очень мучилась, кассирша слишком быстро говорила.

Мой английский совсем беспомощен, я не понимаю, что мне говорят, и сама не могу подобрать нужных слов, путаюсь.

27-ого, в субботу, собрались с силами и поехали в музей стекла, где-то в милях 50 от Итаки. По дороге нас накрывал снежный буран, и не видно было ни зги, а на следующем витке горной дороги показывалось сквозь тучи яркое солнце, и видны были на склоне горы тени от бегущих облаков. Освещенные передние деревья загорались ярким золотистым цветом в контрасте с синими склонами гор, на которых лежала тень от облаков. Проехали эту долину и снова попали в снежную пургу, но температура была плюсовая, и снег на темной дороге таял.

Солнце здесь высоко, как у нас в середине марта, и поэтому все время кажется, что уже март, хотя таких перепадов температур, особенно вниз, как у нас в марте, когда вдруг пятнадцатого марта мороз 15 градусов, здесь такого нет, пока, во всяком случае.

Музей удивлял разнообразием форм и красок – казалось, что всё, что только может придумать человеческая фантазия, здесь есть. Огромные цветные вазы всех возможных цветов, от самых ярких до светлых, с переливами и переходами, фантастических размеров и маленькие с тонкими выписанными узорами на красном фоне, два кофейника совершенно разноцветных, один в фиолетово-синих тонах, другой в зеленовато-розовых с чашечками вместо крышек, а чашечки в виде шляпок, лягушки, ящерки на разноцветных камнях, красная лягушка, распластанная на бледно-сиреневом кристалле, литые стеклянные шары, в которых чего только нет: и цветы и кусочки пейзажей, черно-зеленые рожи в стиле модерн, красивая фарфоровая посуда, на скромную расцветку которой уже и глаз не глядит, уставший от красоты ваз и декоративных поделок.

Была и посуда в привычном стиле нашего хрусталя, но мало, таких хитроумных бесцветных цветов и орнаментов, навеянных морозными узорами наших долгих зим, какие являются нашему глазу в обыкновенном магазине хрусталя, здесь нет. Нет и утонченных форм богемского стекла, бокалов с палевыми переходами и изысканной росписью золотом, но вазы, напоминающие чешское стекло, есть. Много текучих форм, но есть и строгие, бокалы на тонких ножках, вазы строгих форм с выписными узорами. Всё красиво, всё просит себя купить. Цены от $ 4000 до 150. Есть и украшения, стекло в золоте, ограненное как мелкие алмазы, достаточно изящно и красиво, есть висюльки и попроще, в общем, у кого есть 10 долларов, тот тоже не уйдет с пустыми руками, хоть что-то да купит на память.

Мы купили пару сережек по 15 долларов, украшение Сонечке, и для Насти в ее коллекцию свинку и орла. Крохотный орёл с желтыми клювом и желтыми когтями был последний на витрине, а приехав домой, мы увидели на обратной стороне наших купленных животных бирку – «made in China» и смеялись, но подумав, решили, что это по заказу используют дешевый труд, а мотивы и разработки американские. Во всяком случае, так нам хотелось думать.