Зеленый длинный

В тот день была пятница. Гуров накануне вечером позвонил мне и пригласил в театр, у него было четыре билета на всю нашу компанию. Я позвонила Виолке, и она мне говорит:

– А у меня есть бутылка шампанского. Выпьем перед выходом по бокалу.

А я в тот день пошла в магазин за продуктами, мама написала список, и после этого попробуй, не сходи, занудят. Тогда еще не супермаркеты были, а магазины самообслуживания.

Я стою возле винного отдела, в руках у меня бутылка вермута, «Букет Молдавии», и на этикетке написано, что он особенно хорош с шампанским. Изысканное сочетание. Ого, думаю, вот мы с Виолой и попробуем. Взяла я этот вермут, принесла домой, нарядилась, накрасилась, жду подружку.

Виола пришла, волосы золотые по темному пальто распущены, голубой песец оттеняет серые глаза, красотища. Хорошее было у нее пальто с песцом, дорогое, у меня такого не было.

Начало спектакля было в половине восьмого. Зал маленький, без балкона, и на билетах было написано, что опоздавших пускают только на второй акт. Артистов тогда уважали.

Я достала фужеры, мы с Виолкой сели за стол, такие обе шикарные, нарядные, открыли шампанское, налили пополам с вермутом, сидим, пьем, вкусно очень.

Не заметили, как налили по второй.

Нам хорошо, но в голове копошится мысль, что надо ехать, ребята нас ждут у метро рядом с театром. Мысль эта медленно так шевелится, и мы решаем, а чего там, успеем, и наливаем себе по третьей.

Надо сказать, что в те юные времена закалки к алкоголю у нас не было никакой, и после третьей рюмки всё покрылось туманной дымкой.

Помню, что мы вышли на морозный воздух, когда стемнело, и ждали троллейбуса, который шел до метро. Мысль у нас была одна, как добраться до кавалеров и сделать так, чтобы они не увидели, до какой степени мы наклюкались.

Дальнейшее рассказываю со слов Гурова, память мне отказала напрочь.

Мы опоздали на сорок минут относительно условленного времени. Сашка порывался уйти, но Тимофей его останавливал:

– Подожди, они придут, некуда им деться, придут обязательно.

И наконец, на верхних ступенях выхода из метро показались наша парочка. Мы шли, нежно обнявшись, поддерживая друг друга.

Я смутно припоминаю, что в тот момент все силы моей окосевшей души были направлены на то, чтобы справиться с неодолимой преградой в виде лестницы, возникшей на нашем пути. Одна из нас делала шаг на ступеньку вниз, перетаскивала другую, потом мы медленно покачиваясь, шли вдоль ступеньки, как по краю обрыва, выискивая, где удобнее спустится еще на ступеньку ниже.

Когда одной из нас казалось, что она нашла это единственное счастливое место, то напряженно тянула ногу вниз, выискивала поверхность ступени и осторожно на ней укреплялась. Потом помогала сойти подруге, и возобновлялись поиски удобного спуска пониже.

Народ спешил из метро густой толпой, нас толкали, обгоняя, что создавало дополнительный эффект случайного блуждания.

В первые минуты Тимофей и Сашка растерялись, не понимая, в чем дело, потом ринулись нам навстречу и помогли сойти вниз.

Очевидно было, что в таком состоянии идти в театр не имело смысла. Но понимали это только трезвые кавалеры, нам же с Виолкой, после того, как мы, вместо того, чтобы спокойно лечь спать дома, проделали такой путь, отказаться от театра казалось невозможным.

Мы зашли в фойе, разделись, но в зал нас не пустили, нужно было ждать конца первого акта. Мы начали умолять женщину из обслуживающего персонала пропустить нас в зал. Женщина стояла, как гранитный утес, и тут я заплакала, и сказала:

– Ну не лишайте нас, пожалуйста, этого удовольствия. Пустите нас в зал. Ну, хотите, я перед вами на колени встану?

И не успел Гуров меня удержать, как я, рыдая, упала перед билетершей на колени.

Театр всегда рядом. Жалко только, что в нашем спектакле, где я играла главную роль, зрителей было маловато.

Гуров, только сейчас осознав, до какой степени мы пьяны, и что с мечтой посмотреть спектакль придется расстаться, подхватил меня с колен, извинился перед билетершей и потащил упирающуюся в гардероб. Сашка увел Виолу, которая шла за ним покорно, не протестуя. Я же рыдала, отбивалась от Гурова и мечтала проникнуть в зал.

Ребята привезли нас в общагу, уложили спать, а сами позвали третьего, и расписали пульку. Около двенадцати взяли такси, и доставили нас по домам.

Родители мои мирно спали, думая, что дочь в театре, а утром укатили на дачу.

Я проснулась с ужасной головной болью и отвращением к жизни. Блуждая по квартире, я вышла на кухню. Взяла яблоко, погрызла его от тошноты, не помогло.

Я открыла мусорное ведро и увидела там бутылку из-под букета Молдавии. Рефлекс был такой быстрый, что я еле-еле добежала до унитаза. После рвоты полегчало.

Я взяла мусорное ведро и выкинула его содержимое в мусоропровод. Избавилась от проклятой бутылки, радуясь, что родители ее не заметили. Подремав на диване, я собралась с силами и позвонила Виолке. Человек, снявший трубку на том конце провода, говорил слабым хриплым шепотом.

– Это ты, Виолка? – спросила я.

– Да…

– Плохо тебе?

– Да…

– Мне было очень худо, а потом я блеванула, и полегчало.

– Даа. А я никак не могу.

– А ты представь себе мысленно бутылку «Букет Молдавии»

На том конце раздались хлюпающие звуки, а потом короткие гудки.

Сработало, – подумала я удовлетворенно.

Нудистский пляж

Только в метро Ваня вспомнил, что не сделал задание по испанскому языку: не подготовил рассказ о походе на пляж.

Иван, это дома он был Иван, Ваня и даже Ваняткин, а в школе он звался Айвен, так произносилось его имя на американский манер.

Айвен был хитрый русский мальчишка и, не зная таких испанских слов, как полотенце, плавки, и прочее, он решил упростить ситуацию и отправить себя, если его спросят, прямиком на нудистский пляж.

Конечно, здешние нравы он уважал, купался не в русских плавках-трусиках, как у дедушки на даче под Москвой, а в длинных, до колен американских плавках-шортах, но делать сейчас было нечего, либо двойка, либо отправиться на нудистский пляж.

Урок испанского был первым, и Эльмира, учительница испанского языка, сразу вызвала Ваню.

Беседа протекала на испанском. Говорила, в основном, Эльмира, а Ваня делал вид, что понимает. Наконец, в речи позвучала фраза, которую Ваня понял:

– Айвен, расскажи, как ты пошел бы на пляж.

Ваня молчал, думал.

– Я бы почистил зубы, – сказал он фразу из предыдущего урока.

Учительница одобрила его действия, но спросила, что бы он на себя надел, собираясь на пляж.