Зеленый длинный

Младшая закивала головой, одобряя обрыв дружбы.

Это я один раз сознание потеряла. А еще теряла, когда мне прививку в школе делали. К нам в класс девочка из Воронежа приехала учиться и она рассказала, что у них одной школьнице сделали прививку, и она осталась на всю жизнь инвалидом. И мама мне говорит: – ты смотри, как они делают. Всё ли стерильно, одноразовые шприцы употребляют, в общем, чтобы инфекции не было.

Я смотрю, как они целлофан снимают, лекарство набирают, уколы делают, внимательно так смотрю, и когда до меня дошла очередь, я бряк – и без сознания. Мне нашатырный спирт поднесли к носу, ты никогда не нюхала нашатырный спирт? (взгляд в мою сторону). Ну, повезло тебе, это такая дрянь.

Я еще в обморок в магазине упала. Мне обруч на голову хотели купить, чтобы волосы держать. В магазине было душно, мы ходили, ходили, вдруг у меня потемнело в глазах, и я упала. Мама потом говорила, что я страшно побледнела и завалилась. Меня на улицу вынесли, я тогда маленькая еще была. Я в обмороке всё слышу, что вокруг, но сказать ничего не могу и глаза открыть тоже. А вот когда я с рукой упала, тогда всё темно было. И я ничего не помнила, а в магазине я помнила, только всё в таком тумане… Представляешь?

Не представляешь? Ты никогда в обморок не падала? Повезло тебе (забыла посмотреть на меня).

А я четыре раза сознание теряла, вот три я тебе рассказала, а четвертое давно было. Я маленькая была, гвоздем ногу поранила, кровь течет. Я помню, как кровь по ноге течет, и она такая красная, а трава рядом такая зеленая и вдруг эта трава начала ко мне приближаться и всё… Больше я ничего не помню. А вообще-то я много из своей жизни помню. Вот. У меня такая память. А ты из своей жизни ничего не помнишь?

К счастью для девочек, вторая не вспомнила ничего достойного внимания, такого, что можно было бы рассказать после перечисленных выше ужасов. Только это их и спасло.

Я уже подумывала, а не искупать ли их в пруду. Столкнуть легонько, они и кувыркнутся. Тоже было бы событие, достойное красочного рассказа.

На Чусовой

Я писала белый храм, расположенный на высоком обрывистом берегу реки Чусовой. Расположилась я недалеко от мостика через речку, и народ ходил мимо, заглядывал. Взрослые деликатно смотрели издали, но дети подходили близко, смотрели, разговаривали, беззастенчиво комментировали, предполагая, видимо, мою полную глухоту.

– Ой, наш храм, – услышала я девчачий голос за спиной. – Как красиво.

– Ну и что, храм, как храм, – раздался в ответ мальчишеский голос. – Я тоже его на уроке рисования рисовал.

Интонации не оставляли сомнения, что мой рисунок и в подметки не годится его произведению. Я спорить не могла.

Мои неудачи вот они, налицо, а его гениальное произведение отсутствует, и обругать его нет никакой возможности. Пришлось промолчать.

О вреде трезвости

В июльский воскресный день мы решили прогуляться и утречком отправились в деревню, расположенную, как мы знали, на берегу реки Москвы. Мы – это я, муж Леша и наша 2-х летняя дочка Катя.

Путь туда был не близким, и мы взяли с собой еду, обычный набор: вареные яйца, кусок колбасы любительской, хлеб, огурцы, – и потопали.

Не прошли мы и с километр, как Катенька стала отставать, Алешка взял ее на руки, и тут нас догнал рафик, затормозил и спросил:

– Куда?

Мы назвали деревню:

– Садитесь, довезу.

Мы уселись в машину, в которой уже сидел, как мы позже выяснили, Мишка, и потряслись по колдобинам проселочной дороги.

Навстречу из облака пыли вынырнул грузовик, наш водитель лихо крутанул баранку, избегая столкновения, машина завизжала, как живая, и накренилась, норовя кувыркнуться в канаву.

Шофер дал задний ход, рафик закачался над канавой, раздумывая, падать ему или нет, а Алексей, не дожидаясь, героически выпрыгнул наружу. Я с Катей и Мишка не менее героически остались в фойе. Сидели, как сидели, ждали, что же будет.

Автомобиль задумчиво кренился набок, шофер газовал и давал задний ход, открытая дверца болталась, Алешка снаружи просил подать ему Катю и прыгать самой, но я трусливо сидела и на призывы мужа не реагировала: боялась, что машина завалится на нас именно в тот момент, когда мы будем из нее вылезать. Дальше канавы упасть не удастся, это всё же не серпантин в горах, и не в ущелье мы сползаем. Рафик завалился в кювет, но не боком, а носом. Машина фыркнула пару раз, чихнула и замолчала, стояла, задрав зад.

Алексей сполз в канаву и принимал нас с Катей, а грузный Михаил выполз сам. Выбрался из кабины и шофер. На лице его от уха до уха сияла счастливая улыбка. Он обошел вокруг машины, почесал затылок.

– Ну, здесь уже недалеко, – ободряюще сказал шофер нам, как бы извиняясь перед нами, что взялся везти и не довез.

А Михаилу сказал:

– Кликни там шурина, скажи: Колька к нему ехал, да застрял в кювете, пусть приедет с трактором и вытащит.

И всё это звучало, как дело обычное, чуть ли не каждодневное.

Мы вчетвером продолжили путь, а шофер сел на обочину, подперев голову рукой. Лицо его приняло мечтательное выражение.

Я подумала, что мы с Катей очень мешались: несмотря на ситуацию Колька ни разу не матюкнулся.

Пыльной деревенской дорогой мы вышли на берег реки Москвы. Спускаться к самой воде с обрывистого берега мы не стали, гуляли по травке, Катя радостно рвала цветочки, и вскоре у нее были полные руки куриной слепоты и колокольчиков, и потом мне вверилась честь таскать эти увядающие букетики. Мы прошлись вдоль реки, посидели в тени, съели припасы и повернули к дому, закончился наш пикник.

Не успели мы пройти и пятисот метров, как нас обогнал знакомый рафик, лихо затормозил, Колька высунулся из окна и приветствовал нас, как родных.

Встреча с шурином не прошла для него бесследно, он был веселый, красный, и глаза как-то странно косили. Само собой, он ждал, что мы поедем с ним.

– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – закричал он нам.

Можно отказать человеку, который зовет с собой от чистого сердца? Мы сели, и он, крутя баранку, рассказал нам, что его вытащил из кювета проходящий грузовик минут через двадцать после того, как мы ушли.

– Хорошо посидели у шурина, – заключил он, – но завтра на работу.

Минут через двадцать мы благополучно, несмотря на совершенно пьяного водителя, прибыли в свой поселок.

– Вот голову поправил, и всё в порядке, – сказал нам на прощание Николай. – А то поехал утром, не опохмелившись, и что вышло?

Гуси-лебеди

Дело было в Камышине.

Мы шли втроем, мой муж Алеша, я, а между нами, за ручки, наша трехлетняя дочка Катя. Расслаблено плелись на рынок, вечерело, и перед нами пылила стая крупных белых уток.

– Посмотри, какие красивые уточки, – обратилась я к дочке перед тем, как их обогнать.

– Это гуси, – строго сказал Алексей.

– Это утки, – не согласилась я, – видишь же какие у них низкие попки и походка утиная.

– Это гуси, – не меняя интонаций, как заезженная пластинка, утверждал Алексей.

– Но утки это, самые обыкновенные белые утки, – закипая слезой, с вибрациями в голосе настаивала я.

– Это гуси, – также монотонно, без эмоций продолжал муж.

Вдруг птицы встревожились, замахали крыльями и пронзительно закрякали. Объясняли Алексею, что они утки, сердились, что их принимают за презренных гусей.