На глади голубой.
И целый день,
Слегка глаза прикрыв,
Так весело
Нащупывать мотив,
Улавливая,
Как он сам идет
Легко навстречу
По свеченью вод.
Смотря в морскую даль
Сквозь этот свет,
Поверить просто
В то, что смерти нет.
Ведь лишь об этом
У прибрежных плит
Сейчас волна
Так ласково шуршит.
Лишь это в ветре,
Что со всех сторон
Летит сквозь мреющий
Слепящий сон.
И катер,
Волны расшибая влет,
О том же
В ослеплении поет.
Все это новый
Повторит рассвет.
Пусть – ложь, обман, —
Прочнее правды нет.
И потому,
Ее бессменный страж,
Об этом же —
Поспешный карандаш.
«По своей, чужой ли воле…»
Илье Левину
По своей, чужой ли воле —
Дом с окном на Капитолий,
И давно со всех сторон
Влажный важный Вашингтон.
И, надетые с размаху,
Дни совсем иных широт,
Будто новая рубаха
Впору, только ворот жмет.
Он не весь из прежних убыл.
Вдалеке хрустальный купол
(Не Исакий, боже мой!..)
Четко виден в час ночной.
– Каторжная жизнь, – вздыхает.
За окном совсем светает,
Но бессонно факс шуршит
И компьютер порошит.
В зарослях аппаратуры
Не заснуть и не проспать.
Складки штор за креслом хмуры,
Буквы аббревиатуры
Расплываются опять.
Я случайно не нарушу
Этой жизни колею.
Разгадать чужую душу
Так же трудно, как свою.
На каких-то пару суток,
За собой спалив мосты,
В вашингтонский промежуток
Я с судьбой его на ты.
Сердце-устрицу не сложно
Занавесить скорлупой,
Очень скрытной, осторожной,
Слишком хрупкой, но глухой.
Там под ней чужая рана,
Разъедающая грусть.
Я ее ломать не стану,
Даже и не прикоснусь.
Бережно ее не трону.
Буду так же потаенно
Дней плести слепую вязь,
Лишь улыбкой заслонясь.
Через пропасти влекома
Случаем или судьбой
От родимого Содома,