Не видит он этот мир обезличенный.
Не слышит он этот визг Какофонии.
Он для других – человек ограниченный,
А для Всевышнего он – как симфония!
Он видит мир изнутри неокрашенный.
Он слышит звук, что неведом другим.
Он говорит, как вещает юродивый,
Как поцелованный Богом самим!
И все вокруг не имеет значения,
Когда душа видит то, что невидимо.
И отступают куда-то сомнения,
Когда душа лишь от Бога зависима.
Пусть всё вокруг громыхает испугами.
Пусть все поют чью-то песню ужасную.
Твоя душа, покрываясь «кольчугою»,
Идет вперед, ожидая прекрасное!
Жизнь – театр…
Боль сжала немотою моё горло,
Как острое холодное кольцо.
Дырявлю трудный день, подобно сверлам,
Чтоб выйти в завтра, разорвав его.
Но здесь пока как будто представленье.
Трагедия на сцене, а не фарс.
И режиссёр с каким-то упоеньем
В конце спектакля убивает нас.
Мне не понять: мы зрители, актеры?
Где сцена, а где тёмный, душный зал?
Какие-то бездушные приборы
Озвучивают нам «девятый вал».
Огромные высокие кулисы
Секут нас друг от друга полотном.
И в яме оркестровой только крысы
Глядят на нас, как будто мы их корм…
Нет музыки – одни скрипят колена.
Нет света и тепла – холодный зал.
И не гудит набатная сирена —
Никто из нас и слова не сказал.
Причудлива игра обманной тени.
Идёт к концу бездушному спектакль
И мы не можем встать стеной в партере.
Не в силах мы уйти. Билетов жаль…
В немом молчаньи занавес спустился.
Поклонов нет, нет вызова на бис.
И каждый представленью изумился —
Привыкли ждать мы праздник от кулис.
Спектакль не изменить… и он окончен.
Билет закручен трубочкой в руке.
Талантлив режиссёр или не очень —
Судить уже придется не толпе.
Мне не понять такое вот «искусство».