Лейси. Львёнок, который не вырос

Я вытаращила глаза: в мгновение она и обернулась этим младенцем! Я часто-часто заморгала – видение исчезло – передо мной взрослая хозяйка, но ее разум и чувства опустились на самое его начало – туда, где случилось горе. Я словно переместилась на много-много лет назад, когда хозяйке был лишь месяц, и видела ее беду: ребенок кричал и звал мать, но никто не приходил. Вот малышка замолчала. Ее образ бледнел, и она исчезла, а на кровати вновь лежала взрослая, но еще не очнувшаяся от страшного несчастия. Она приоткрыла глаза и поняла, что одинока. Лицо ее скорчилось, как у новорожденного, что куксится перед тем, как заплакать. Но мама умерла и не подойдет, кого звать? Рыдания вырвались из ее груди: месячный младенец в теле взрослого, как будто прямо сейчас это понял, осознал и теперь горевал.

Хозяйка выла и выла. Я скакала возле нее и не знала, как помочь и утешить, ведь я так мала. Мало научиться плакать, нужно, чтобы кто-то разделил боль. Иначе она так и не пройдет, хоть заревись.

Нужен кто-то взрослый. Взрослый зверь!

Только я об этом подумала, как распахнулась дверь, и комнату залил ослепительный яркий свет.

Я закрыла лицо лапками, но любопытство победило, и я осторожно убрала одну лапу и приоткрыла глаз.

На пороге стоял огромный полярный волк: величественный, важный и властный.

Я уже однажды видела его, но, спокойствия ради, все же принюхалась и восторженно раскрыла пасть в дикой радости: волк оказался добрый и мягкий, несмотря на свою белоснежную холодную наружность. Но его вид – такой взрослый, почтительный и гордый – немного пугал меня. Он поглядел на меня огромными черными глазами, а я, не теряя смекалки, смело выпятив грудь, царственно села и сурово уставилась на него. Даже пасть разинула и громко и визгливо, еще совсем как котенок, рявкнула для пущего устрашения.

Кто бы ты ни был добрый волк, я свою хозяюшку в обиду не дам!

Волк моргнул спокойными глазами, уважительно коротко кивнул и медленно поклонился мне. Я, растроганная, вскочила на кровать к хозяйке и печально поглядела на нее. Затем повернулась к могучему волку и лапкой показывала на хозяйку, прося помощи.

Спаси мою хозяюшку, милый добрый волк!

Долго волка уговаривать не пришлось. Он за этим и пришел: встал на две лапы и стал осторожно и медленно качать кровать, как колыбель. Хозяйка выла меньше, а волк все укачивал ее и укачивал… Я и сама чуть не уснула! Потом я увидела, как огромная белоснежная волчья лапа опустилась на плечо моей хозяюшки и стала осторожно поглаживать. Хозяйка рыдала все меньше и меньше, лишь иногда всхлипывала и, наконец, уснула.

Я потрясла сонной моськой и поглядела на волка. Точнее, на зверя хомо, что утешал хозяйку. Человек был весь в белом, а его зверь – волк – стоял рядом с ним. Он поклонился мне и вышел вслед за своим хозяином…

Дверь захлопнулась, и вся сонливость слетела: почему исчез сад?!

Вокруг была небольшая комната, здесь очень чисто, свежо и как-то.. холодно. Я не про температуру воздуха – тут бесцветно, угрюмо и мертво. Это больница. Сад был в голове хозяйки, на самом деле она не могла очнуться ото сна, потому что в реальности произошло ужасное событие, в которое она боялась погрузиться. Воспоминания из детства – причина, почему она здесь оказалась!

Вот хозяйка проснулась и приподнялась в кровати. Она села, прижав колени к груди. Ее слегка трясло. Она глядела перед собой на одеяло и что-то на нем разглядывала. Я вновь погрузилась в ее фантазии:

В саду сейчас осень, а она разгребала сухие листья и вот наткнулась на бумажные лепестки с буквами. Почему она боялась на них глядеть? Что такого в этих словах? Или они напоминали о чем-то?

Тут я принюхалась – другой хомо бродил рядом. Хозяйка вряд ли его услышала, но я – ее звериная часть, учуяла.

За деревьями бродил волк. Он что-то оставил на земле.

Я залезла в клетку и подпрыгнула – хозяйка встрепенулась. Я бесилась и просила ее подойти к двери палаты – к изгороди.

Хозяйку не пришлось долго тиранить: мы уже нормально ладили.

Мое поведение откликнулось в ней предчувствием, и она встала со скамьи и побрела к изгороди.

На земле лежал сложенный листок бумаги.

Хозяйка в ужасе закрыла ладонями лицо. Волк почти не отходил от изгороди и наблюдал за ней.

Полдня хозяйка играла в забавную игру: то подойдет к записке, то отойдет.

Я устала бороться с сапиенснутым мозгом и так утомилась, что просто развалилась в клетке, как звезда, высунула язык и тяжело дышала.

Борьба моя прошла не зря – хозяйка уселась на землю, по-турецки сложила ноги и, уставившись на лист бумаги, минут пятнадцать просидела в одной позе. Как тяжело бедняжке было пересилить страх и прочитать записку!

Сапиенснутый мозг, как только не звал ее обратно в сад: качелями манил, прыжки в кучи золотых листьев обещал, даже бабье лето божился продлить! Так и отвлекал хозяйку от злосчастной, но важной записки. И вот она поддалась: вскочила на ноги и стала танцевать на осенних листьях. Ей нравилось, как они звонко хрустели, словно чипсы, под ее стопами.

«Наступая на хрустящие листья, я ломаю косточки осени и приглашаю зиму…».

Ах, ты, мой маленький маньячело!

Я расхохоталась и уже потеряла надежду, чтобы вытащить бедняжку из мира фантазий. Хозяйка устала танцевать и вновь уселась. Тут осторожно приоткрылась дверь. Вновь комнату залило светом. Зашел волк, таща в зубах теплый плед.

Хозяйка даже не заметила его, а продолжала таращиться на записку. В ее мире это была кучка снега, что присыпала осенние листья. Хозяйка с грустью наблюдала, как ее осень подходила к концу, и обещанное бабье лето обернулось снежным ноябрем: в палате сидеть на полу в одной пижаме было холодно. Волк кивком поздоровался со мной, неслышно подошел к хозяйке и накрыл пледом, а затем ушел.

На мгновенье она ожила и стала осматриваться. Откуда взялась белоснежная перина?! Моя измученная хозяюшка укуталась в ней и неожиданно подняла лист бумаги.

Тут же в сапиенснутых мозгах промелькнула мысль: «кто-то в саду принес мне теплую перину, когда я замерзла, значит, он поможет мне, если будет страшно читать».

10.00

Моя хозяйка тихонько, на цыпочках, зашла в процедурный кабинет. Никого рядом не было, но ей казалось, что некто на небе знал, что она задумала, потому очень стыдилась даже невидимок.

Я же заработал чаще. Я не хочу останавливаться. Я ещё слишком молод.

17.00

Хозяйка вбежала в процедурный кабинет и резко открыла дверцу шкафа.

Дыхание учащенное. Плачет.

Я же работаю на износ – адреналина слишком много.

Вдруг меня пронзила резкая боль. Никогда я не чувствовал подобное. Так я выражал сопротивление, ведь знал, о чем думал мозг: он хотел, чтобы я остановился, но не стану. Я ещё очень молод! Мне все равно, что происходит в мозге. Пусть он умирает, но я буду биться…

23.00

Я работаю, как в последний раз. Умел бы плакать, рыдал в голос. Неужели ей меня не жаль? Я же абсолютно здоров, мне ещё работать и работать.

Судьба очень жестока, раз мне досталась такая безответственная хозяйка. Пусть бы отдала меня в добрые руки, тем, кому я по-настоящему нужен. Зачем меня убивать? А что там думает мозг? …

… Хозяйка сидела за столом в процедурном кабинете. Она что-то писала в маленьком блокноте. По одной букве на каждой страничке:

Эл, ю, бэ, и, тэ, е, эм, е, эн, я.

Чувствую, как сердце сопротивляется. Бедолага, как я сочувствую ему, но не могу ничего изменить: хозяйка настроена решительно.

Я засыпаю, а сердце медленно перестает работать.

Его движения замедляются. Я чувствую. Глаза слипаются. Прощай.

Готическая зима