Из огня да в полымя. История одной семьи

Из огня да в полымя. История одной семьи
Зураб Михайлович Чавчавадзе

Книга посвящена судьбе многодетной семьи, репатриировавшейся в послевоенные годы из Франции на Родину. Здесь потомки множества русских и грузинских аристократических родов, воспитанные на чуждых социалистическому обществу идеологических и нравственных ценностях, столкнулись со сложными, порой драматичными и даже трагичными жизненными перипетиями. Однако выпавшие на их долю испытания, репрессии и лишения они восприняли по-христиански смиренно и с достоинством.

Автор, один из пятерых отпрысков семейства, повествует как об истории собственного взросления и становления, так и об этапных событиях в жизни государства, оценивая их с позиций православного человека и убеждённого монархиста. Взору читателя откроется галерея портретов наших современников – известных общественных деятелей и корифеев из числа писателей, художников, политиков и священнослужителей, как «в Отечестве, так и в рассеянии сущих».

В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

З. М. Чавчавадзе

Из огня да в полымя. История одной семьи

Макет обложки создан по эскизу Татьяны Александровны Некрасовой-Трубецкой.

© Чавчавадзе З. М.

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

Публицист и общественный деятель, член Высшего совета общества «Царьград», участник российского монархического движения, в 2010-е гг. директор православной гимназии Святителя Василия Великого.

Представитель второго поколения первой русской эмиграции, он в 1947 году вместе с семьей репатриировался из Франции на Родину, где подвергсярепрессиям. По окончании Тбилисского университета в 1969 году занимался преподавательской и научной работой в области новых методов обучения иностранным языкам. С 1977 года проживает в Москве.

* * *

Тихон (Шевкунов), митрополит Псковский и Порховский

«Давно знаю о непростой судьбе автора этой книги и его семьи, вернувшихся из эмиграции на Родину еще в сталинские времена. Выпавшим на их долю мытарствам и злоключениям не удалось поколебать в них ни трепетной любви к Отечеству, ни веры в его возвращение к вековым традициям русской жизни. Читатель с интересом и с пользой для себя ознакомится с жизненными эпизодами, в которых нелегкие испытания всегда преодолевались твердым упованием на Промысл Божий».

Константин Малофеев, общественный деятель, председатель общества «Царьград», заместитель главы Всемирного русского народного собора

«Царьград», заместитель главы Всемирного русского народного собора «В мемуарах Зураба Михайловича Чавчавадзе перед нами оживает полная удивительных и драматичных событий история СССР, увиденная глазами православного человека. На своем жизненном пути автор встречает множество ярких и незаурядных людей, которые на страницах его мемуаров предстают в новом свете: мы получаем уникальную возможность познакомиться с ними еще до того, как они выходят на историческую сцену и становятся известными историческими личностями. Фигурой такого же масштаба, без сомнения, является и сам Зураб Михайлович. На протяжении более чем трех десятков лет я имею счастье называть этого замечательного человека своимдругом и неизменно черпаю из общения с ним тот воздух исторической, дореволюционной России, который необходим всем нам для того, чтобы построить Россию будущего».

Александр Дугин, философ, доктор политических наук, доктор социологических наук

«Князь Зураб Михайлович Чавчавадзе – один из последних живых носителей подлинной русской аристократии – по крови и духу, по рождению и культуре. В его пронзительных, мягких и глубоких воспоминаниях о жизни предстает не только его собственная удивительно тонкая личность, прошедшая в своей судьбе драматичные изломы русской истории – от эмиграции до возвращения на Родину, гонений в советский период и проживания краха Отечества в 1990-е, но и образцовый путь настоящего русского патриота. Чавчавадзе пронес сквозь жизнь твердую православную веру и преданность священной Империи, а также бесконечную любовь к своему народу, готовность делить с ним и победы, и поражения, и озарения, и заблуждения. Если мы хотим знать, что такое настоящий русский дух, то книга Зураба Чавчавадзе – как раз об этом».

* * *

Памяти предков, верой и правдой

служивших Отечеству, посвящаю…

Предисловие

Свой 75-летний юбилей я отпраздновал на девятом году пребывания в должности директора московской православной Гимназии святителя Василия Великого. За всё время работы под заботливым присмотром основателя и главного попечителя гимназии К. В. Малофеева и при деятельном участии многих моих коллег удалось сделать немало. Наше учебное заведение обрело прочную репутацию престижной школы, воспроизводящей систему дореволюционных классических гимназий с хорошо поставленным образованием и добротным православным воспитанием. Признаюсь, что работалось мне с огромным воодушевлением, энтузиазмом и даже удовольствием. Только вот жизненных сил для продолжения полноценного исполнения профессиональных обязанностей начинало уже явно недоставать. И я взмолился об отставке перед начальством в лице моего давнего доброго друга Константина Малофеева, которого удалось убедить в том, что иного способа выжить у меня просто не существует.

Чуткое сердце Кости откликнулось сразу же, и он дал добро. Но поставил при этом два условия: я должен был отыскать адекватную замену на освобождаемую должность директора гимназии и… честно пообещать, что, уйдя на «заслуженный отдых», я немедля приступлю к написанию мемуаров. Первое условие оказалось выполненным только благодаря великому акту самопожертвования со стороны нашего общего с Костей друга Олега Владимировича Лебедева, милостиво согласившегося сменить меня на директорском посту, хотя для этого ему пришлось отказаться от предложенной ему гораздо более престижной должности вице-губернатора одной из центральных российских областей. А к выполнению второго условия я приступил не сразу после отставки, а лишь после того, как подвергся всестороннему медицинскому обследованию и получил соответствующие предписания по лечению обнаруженных у меня гипертонии и прочих возрастных недугов.

Теперь же, по завершении работы над мемуарными записками, традиционные благодарности за их появление на свет я адресую в первую очередь моему другу и благодетелю Косте Малофееву, не только породившему саму идею написания воспоминаний, но и предоставившему мне все необходимые условия для её реализации. Во вторую очередь я, естественно, благодарно склоняю голову перед великодушием Олега Лебедева, без жертвенного подвига которого ни о каких мемуарах не могло быть и речи.

Большое спасибо другу и коллеге Максиму Николаевичу Крючкову, который первым включился в процесс работы над мемуарами, бегая за мной с диктофоном и записывая мои ответы на вопросы, а затем, после расшифровки записи, умно и предусмотрительно подготавливая новые темы и новые вопросы, позволявшие мне восстанавливать в памяти и обогащать подробностями многие эпизоды и события моей жизни.

Значительной была роль Максима и на заключительном этапе подготовки мемуаров к публикации: он принял участие в финальной редактуре рукописи и взял на себя хлопоты по взаимодействию с издательством, включая вопросы, связанные с подготовкой верстки, а также все организационные моменты.

Также я не могу не выразить самую сердечную признательность Дмитрию Беговатову, необыкновенно талантливому и эрудированному молодому учёному-историку, который великолепно проделал свою часть работы, не только преобразовывая корявую устную речь диктофонных записей в образцовую письменную, но и внося существенные коррективы в биографии упоминавшихся мной исторических фигур и в хронологию описываемых событий.

Отдельная благодарность Денису Арцибашеву за кропотливый труд по отбору и подготовке к печати обильного иллюстративного материала.

И, завершая предисловие, хотелось бы высказать некоторые соображения по части мемуарного жанра как такового. Существует избитая мысль о том, что человеку ни при каких обстоятельствах не свойственно врать так изощрённо, как при написании собственных воспоминаний. Постоянно держа в голове это утверждение, я старался строго контролировать себя на протяжении всей работы над рукописью. И если мне всё-таки где-то не удалось избежать отклонений от истины, то, скорее всего, по причине либо провалов в памяти, либо простой путаницы, либо ошибочного (кому не свойственно ошибаться?) толкования тех или иных событий, поступков и явлений. Поэтому чувствую за собой право считать свои мемуары честными.

Однако должен при этом оговориться, что существует ещё и другая (лукавая!) форма утаивания правды, которая заключается в так называемой фигуре умолчания. И если рассуждать с этих позиций, то я обязан откровенно признаться читателю, что предлагаемые ему мемуарные записки насквозь лживы от самого начала и до самого конца. Потому что нигде, ни по какому поводу и ни единым словечком мною не упоминаются те эпизоды жизни, в которых я представал в неблаговидной роли или выглядел недостойно. Поэтому если по прочтении книги в воображении читателя моя персона сложится в положительный образ, то пусть он твёрдо знает: это не полный мой образ. Полный у него мог бы возникнуть, когда бы он, помимо книги, ознакомился ещё и со всеми моими исповедями за целую долгую жизнь. Но, понятно, такой возможности я ему предоставить не в состоянии, даже если бы очень этого захотел (а чтобы быть до конца честным, признаюсь, что, если бы мог, то вряд ли бы захотел, увы!).

И наконец, о названии книги. Как очень скоро убедится читатель, в моей семейной истории присутствует капитальный временной водораздел, который чётко разграничивает эпоху нелёгких условий нашего существования в вынужденной эмиграции на чужбине от эпохи не менее трудных условий жизни на родной земле после добровольной репатриации. Это обстоятельство напомнило мне о русской народной поговорке «из огня да в полымя» про неожиданное попадание из одних злоключений в другие. Получалось, что мы вроде бы из «огня чужбины» попали в «полымя Родины». Интуитивно такая формулировка мне почему-то сразу легла на сердце. Но чуть поразмыслив, я понял почему. Да потому, что «полымя» определённо звучит намного более возвышенно и поэтично, нежели «огонь»! А поскольку оба слова синонимичны понятиям «тепла» и «жара», мне показалось, что лучшего заглавия для книги о семье, в которой во всех поколениях всегда традиционно презиралась теплохладность, найти невозможно.

Знамя победы над Парижем

Задаюсь вопросом: а могло ли изрядно затянувшееся моё существование на этом свете завершиться, едва начавшись? Увы, да! Впрочем, мифическая «старуха с косой» и много позже не раз заносила своё смертельное оружие над моей головой: голод, холод, болезни ссыльного детства; вынесенный мне, но чудом не приведённый в исполнение смертный приговор; гуляние под снайперским прицелом в Грозном и ряд других достопамятных случаев – верное тому свидетельство.

Однако начнём по порядку…

2 февраля 1943 года отец забрал маму и меня, пятидневного младенца, из родильного отделения парижской клиники и привёз в нашу квартиру на улице Лало (rue Lalo), неподалёку от Булонского леса, в фешенебельном 16-м округе города, где нас торжественно встречали пожилые родители мамы и мой брат-подросток с двумя сёстрами.

В разгар войны, бушевавшей вдали от оккупированного немцами Парижа, население города сталкивалось с серьёзными трудностями. Карточная система на продукты, острый дефицит продовольствия и дороговизна в сочетании с растущей безработицей сильно усложняли жизнь как коренным парижанам, так и, разумеется, нашедшим убежище во Франции русским эмигрантам. Поэтому пополнение семейства было отмечено самой что ни на есть скромной трапезой, но с традиционной эмигрантской настойкой на основе дешёвого аптечного спирта.

На следующий день в 6 часов утра мирно спавшая семья была разбужена неимоверным грохотом. Кто-то нещадно барабанил в дверь ногами и руками. Мой отец в пижаме устремился по коридору ко входной двери, не понимая, почему его тапочки увязали в лужах какой-то красной жидкости. «Кого-то убили!» – спросонья подумал он и быстро открыл дверь.

На пороге стоял 15-летний Павел Толстой, троюродный племянник моей матери, которого в семье звали Пусом.

– Дядя Миша, – яростно вскричал Пус. – Что за красный флаг висит у вас на балконе?!

Не поняв вопроса, отец кинулся по направлению к балкону, выйти на который можно было только через комнату его тестя и моего деда Льва Александровича Казем-Бека, выпускника Пажеского корпуса, бывшего офицера лейб-гвардии Уланского Ея Величества полка и участника Белого движения. Он лежал в своей кровати и безмятежно спал на почему-то голом матрасе без простыни.

Догнав отца и первым проскочив на балкон, Пус принялся поспешно отвязывать прикреплённую к его ажурной металлической ограде швабру, с противоположного конца которой свисало алое полотнище. Быстро втянув в комнату швабру, отец и Пус увидели мою испуганную мать.

– Ясное дело – такое мог натворить только этот неисправимый самодур! – раздражённо сказала она, показывая на спящего родителя. И хотела разбудить его, чтобы закатить скандал, но отец отговорил её:

– Пусть выспится, потом разберёмся.

Дед проснулся, когда все уже позавтракали и собирались убирать со стола. Но не успели. С невозмутимым видом и в явно приподнятом настроении дед вошёл в столовую, уселся на своё место и налил себе чаю. Первой на него набросилась моя мать.

– Папа, ты понимаешь, что натворил?! Ты же знаешь, что мы живём в нескольких кварталах от гестапо, офицеры которого целыми днями снуют мимо нашего дома?! Ты подумал о нас, о новорождённом Зурабе, когда затеивал свою авантюру?! Если бы не Пус, который в шесть утра шёл к нам за забытыми вещами, этот флаг на балконе первым увидел бы не он, а какой-нибудь гестаповец! И нас расстреляли бы всех до единого вместе с детьми!!! Как ты смел, как ты…

Но дед не дал ей договорить: