Собрание Ранних Сочинений

Собрание Ранних Сочинений
Зыков Константинович Борис

Собрание ранних сочинений Бориса Константиновича Зыкова готово предложить читателю спектр самых различных эмоций.В данной книге собрано тридцать рассказов / изложений / зарисовок, написанных как от лица выдуманных персонажей, так и по мотивам свидетельств вполне реальных личностей.Начинающий писатель активно играет с литературными жанрами и ведёт рассказ то от женского, то от мужского лица, ваяя в воображении читателя всё новые и новые образы то в мрачно-готических, то в комично-анекдотических красках.Этакий альманах о жизни, размышлениях и наблюдении за окружением через призму бесконечных фантазий о заговорах и псевдоисторизме.

Зыков Борис

Собрание Ранних Сочинений

ГОН

Я всегда плохо учился. Не люблю это дело: выполнять домашние задания и следовать учительским указаниям. Однако, благодаря собственной эрудиции, умудряюсь перебиваться с тройки на четвёрку. Кроме химии – химия совсем не по мне, уж извините.

Однажды я получил по химии четыре двойки подряд всего за два урока. Учитель даже вызвал моих родителей на серьёзный разговор. Но ему не удалось объяснить, почему за урок он ставил две оценки вместо одной – от этого его претензии в отношении моей успеваемости смотрелись предвзято.

В свободное время вожусь больше с отстающими, чем с отличниками. Ну а что? Они ведь тоже люди, в конце концов… Даже Колян. Посему сам числюсь отстающим в учительских заметках. Собственно, преподы и не скупятся на письменные замечания в наши дневники.

Да, Колян мне друг! Мы с ним с детского сада – не разлей вода. Он мне по русскому помогает, а я ему по иностранному языку. Иногда это здорово выручает нас на уроках, а иногда нет. А еще у нас подчерки похожи, даже учителя не отличают! Только Колян левой пишет, а я правой.

Как у порядочных среднестатистических троечников, у нас есть свой схрон контрольных работ за гаражами. Раз в год мы устраиваем там костерки, развеивая свои неудачи по ветру в жарком пламени огня.

Да, нам нравится жечь костры. Но гараж дяди Вени не мы спалили, честное слово!

Дома оправдывались, что преподаватели сами наши работы теряли и не возвращали нам (привирали – не без этого). Дневники не жгли – это святое, хоть и потёртое годами. Нет, я не выводил оценки, хотя Колян как-то вычищал замечания учителей крахмалом.

Помню, однажды, когда не выполнил домашнее задание, предпочёл сорвать занятие лёгкой диверсией: спровоцировав срабатывание пожарной сигнализации при помощи своей карманной зажигалки. А зажигалка у меня не простая, бензиновая, с гравировочкой – папа подарил. У нее еще крышка звонко щелкает, как в американских блокбастерах про крутых парней. Не то чтобы я воображал себя крутым, но на папу походить старался. Кстати, у него такая же зажигалка есть.

Мой папа – образец для подражания, и не важно, что три года он отсидел из-за доноса дяди Вени. Там дело мутное было, лучше не вникать. Папа у меня добрый, когда я успеваю по учёбе. Он рад был одаривать меня различными интересными вещицами, пока я хорошо учился. Но так как хорошо учился я лишь в начальных классах, то и последние подарки были давно. Теперь же от него и пряника не дождёшься, только кнут.

Одним из самых значимых подарков папы был для меня ножик-бабочка. Ох, сколько я им забавных фраз нацарапал в своё время на школьной мебели! Но фраз не обидных. Правда, спустя какое-то время он от меня ушел. Ножик ушел, не папа… В смысле потерялся… Ножик-бабочка.

За остроту слова меня ценят сверстники, и часть старшеклассников. Другая часть на меня зуб имеет. Сейчас уже трудно так сразу сказать за что конкретно. У меня даже пятёрка по риторике! Даже по музыке четверка, а по риторике твёрдая «пять». Как умудрился по музыке до четвёрок скатиться? Ну, я однажды речитатив рэпом назвал. Похоже, это задело учителя. Да и ритма особо не чуял в хоровых пениях.

Не сказать прямо, что я в авторитете, но вес имею на собраниях нашего дворового клуба. У меня даже есть свой метод решения тестовых заданий, но это всё учебная рутина.

В то время, как школьный староста бился за качество проявления знаний одноклассников на городских олимпиадах, я собирал отстающих драться за школу на пустыре, супротив гопоты из соседней школы. Повадилась, значит, со своим АУЕ в наши районы шпана из соседних кварталов – мелочь стрелять. Зачастую требовалось парировать их выпады деликатно, чтобы на старших не напороться. Благо, ходили они обычно по двое, по трое. Достаточно вытянуть на подзатыльники самого рослого и в случае достойного отпора, сорванцы отступают. Иногда даже подружиться удаётся после разборок.

Куда опасней одиночки, охочие до наживы. Они, как правило, сплошь пернаты и непредсказуемы. Сам бы я в жизни один на дело не пошел бы, пусть даже с пером. Не то чтобы я вообще на подобные дела ходил… Да и не ходил вовсе. Я это к тому, что в наше время без шухера в любом деле никак, и при отсутствии глаз на затылке контролировать окружающую обстановку тяжко.

У тех, кто побогаче, имеются тазеры и травматические пистолеты. Везёт, что и мозги у них в наличии, по крайней мере у тех, с кем знаком. Впрочем, порой, пацаны рассказывали, как один из сверстников разгонял стройные ряды девчонок стрекотом своего тазера во время строевой подготовки.

Сотка? Нет, мобилы у меня сейчас нет… Сгорела. Нет, не сжег зажигалкой. Был у меня раньше кнопочный телефончик. Я его кирпичом называл, так как он был достаточно увесист и хорошо в руке лежал. Однажды в нём закончился заряд в неподходящий момент, и требовалось позарез подзарядить. Колян посоветовал воспользоваться тазером, говорил, что уже так делал – главное не промахнуться в разъём для зарядки. Вроде не промахнулись, но микросхему спалили. Знаю, глупо получилось.

Учитель по строевой подготовке у нас суров на уроках, но скромен после занятий. Будучи по совместительству физруком в младших классах, он имел достаточно хорошую физическую подготовку, однако встреч со шпаной предусмотрительно избегал. Говорят, он служил в Афганистане, но был бит когда-то старшеклассниками у собственного дома (давняя история). Но мои одноклассники уважают его за необычную технику лазанья по канатам (вверх тормашками), и некоторую снисходительность в оценках. Однажды мы с Коляном даже его до дома провожали, когда он выпил лишнего. Нет, сам я вообще не пью.

Однако самым уважаемым у нас был учитель по истории, который по молодости танки водил на границе. Правда, он был демобилизован раньше времени из-за того, что разбил ноги в ходе затяжных танковых учений. Да, управлять танком оказалось напряжно для суставов историка. На уроки к нам он приходил с тросточкой…

Доктор, неужели вам не интересно? Что вы всё время записываете? Прекратите это! Я не декламировать своё прошлое сюда к вам пришел. Ну, вы же хотели познакомиться? Вот и рассказываю. Мне от вас особо ничего не надо, просто распишитесь здесь. Меня к вам школьный психолог направил. Как не подпишите? Но меня тогда к урокам не допустят! Эй, я же безобиден! Ну и что, что руки дрожат? Нет, клей не нюхал, и красками не увлекаюсь. Мне вообще, если честно, ИЗО не очень по душе. Мой адрес? Зачем вам? Нет, в больницу я не вернусь. Давайте так: меня здесь не было. А подпись, авось, кто-нибудь другой поставит. До свидания… И вам не хворать.

ИГРА ВООБРАЖЕНИЯ

– Занятные камни, – сказала девочка, указывая пальцем на невысокую гряду, лежащую неподалеку от места, где они сидели. Её брат только плечами пожал:

– Камни и камни. Чего в них такого?

Был ранний час. Взошедшее солнце не успело согреть воздух и прогнать ночную стужу. Облака лежали полупрозрачной вуалью на еще сонном голубом небе. В низине разрослась верблюжья колючка. Стебли с мелкими розовыми цветами оживляли серо-коричневый пейзаж, и смотрелись на этом фоне особенно ярко и красиво, как крылья слетевшихся неизвестно откуда бабочек. Дети пригнали сюда коз, и те радостно принялись за любимое лакомство. Сами юные пастухи устроились на возвышении, завернувшись в шерстяные плащи.

– Они похожи на обломки звездолета, – промолвила девочка.

– Звездолета?! Скажешь тоже, – фыркнул брат.

– Ага. И вон надпись с боку есть.

– Не надпись, просто трещины.

– Надпись-надпись! Просто язык непонятный.

– Отстань со своими выдумками, а?

– Знаешь, что здесь написано?

– Что ты – дурочка?

– Нет, – с достоинством ответила девочка, привыкшая к грубости брата, – здесь написано название корабля. Наверное, что-то быстрое. Например… – она задумчиво пожевала нижнюю губу, – «Стремительный». Или Звездолет «Молния». Нет, не то, слишком обычно. Пусть будет «Самозванец». Дерзко.

– Откуда ты такие слова-то знаешь?

– Книги читаю.

– Звездолет «Самозванец», ха! И кто ж на нем летал? Девчонки, вроде тебя?

– Его пилот был… с другой планеты. И вообще, не человек.

– А кто?

– Не знаю, – её взгляд сделался мечтательным, – Просто… существо…

…Солнце почти достигло зенита, а существо все еще ползло по склону горы. Мелкие камни жестоко впивались в его тело. Кожа на холодном ветру превратилась в корку, и трескалась, и кровоточила от каждого движения. И, тем не менее, существо не останавливалось. Оно знало, что на этой планете есть вода. Именно это и привело его сюда. Но на подлете, корабль неожиданно сошел с курса и начал падать. И упал – на твердую сухую землю. Теперь существу ничего не оставалось, только ползти, а три черные птицы наблюдали за ним со скалы, рассевшись в ряд.

«Что это? – думали они. – Какое оно на вкус?»

Скоро узнаете, невесело подумало существо. Когда-то ему нравились птицы. Он и сам себя считал почти, что одной из них – быстрый и свободный… пока его прекрасный корабль не рухнул с неба. Теперь ему предстояло стать кормом для этих чужих созданий с жадными глазами и клювами. Вдали от дома.

Как не похож был этот голый пейзаж на его планету! Сколько хватало глаз – только камни да камни. Низкие гряды уходили за горизонт. Холодный ветер носился над ними, как неспокойный дух, вздымая и расшвыривая мелкий песок. И цвета все тусклые, будто припорошенные слоем пыли. А вот его дом – его дом был многоцветным. Повсюду была вода: от шумящих океанов до веселых ручьев. Чертоги вырастали из коралловых рифов и вздымались ввысь, вырываясь из пучины навстречу небу. Глядишь, бывало, в воду с высоты башни, и в глазах рябит от пестроты морской жизни. Рыбешки – такие скорые, что глазу не угнаться, то тут мелькнет полосатая спинка, то там вильнет серп-плавник.

Увидеть бы еще хоть раз эту красоту! Но нет больше красоты. Его планета вскипела и взорвалась где-то за бескрайней звездной ночью, а существо осталось в одиночестве погибать от жажды и голода. Вон там, на возвышении, остался лежать его корабль. Каменная пустыня еще не добралась до него, но это ненадолго. Пока она только приглядывалась, как ребенок к новой игрушке: касалась нерешительно, исследуя, но скоро, она вцепится со всей силы и разберет его на части. Сияющий корпус потускнеет и сольется с серым пейзажем. Превратится в еще один камень.

Впереди показалась расщелина. Существо переползло границу света и тени, неуклюже подтягивая тяжелое тело. А потом оно услышало воду – нет, не игры его уставшего разума! Вода! Журчала где-то рядом! Источник бил из скалы, и прыгая по каскадам, падал в круглый бассейн. Существо бросилось к нему, – надежда придала ему сил! – и принялось жадно пить. Странно, вода казалась знакомой… сладковатой, свежей, будто бы впитавшей в себя сияние лун его планеты. И существо, напившись вдоволь, впервые за много дней позволило себе уснуть на берегу. И во сне оно снова было ребенком дома, и плавало с рыбами и черепахами. И было очень счастливо…

– И что потом? – спросил брат. – Оно выжило?