Золовка. Повесть

– Верно, машина импортная, дорогая, в такой тесноте ее могут стукнуть или оцарапать, – одобрительно подхватила мать. – Я с тобой. Прогуляюсь на просторе, глотну свежего воздуха.

– Встречаемся здесь, через полчаса, – я кивнул на часы под потолком; их видно из любой точки зала.

Оставшись один, я следил, как сын, бережно поддерживая мать, твердо и решительно прокладывал дорогу сквозь человеческую пробку, спрессовавшуюся в стеклянных дверях выхода на привокзальную площадь. Напористый вымахал парень, – самодовольно думал я. – Торопится, значит, переживает за автомобиль, хотя называет его пренебрежительно тачкой, мерсом или мерином. Конечно, если заплатил много тысяч долларов, то поневоле заволнуешься, а, наверное, уже забыл, как долго я убеждал его купить дешевую отечественную машину, цитируя мудрого Остапа Бендера: «Автомобиль – не роскошь, а средство передвижения». Сред-ство пере-дви-же-ния!

– Опа-на, сесть на отечественный вазик-тазик? – брезгливо морщился он и снисходительно пояснял: – Да со мной друзья перестанут здороваться…

– Правильно, воровать – так миллионы, любить – так королеву, а разъезжать – непременно на серебристом «мерседесе», – обязательно встревала жена и одним махом перечеркивала мои усилия внушить сыну житейскую мудрость, которую нам с детства прививали экономные родители: «по одежке протягивай ножки».

* * *

Прислушиваясь к объявлениям радиосправки, я бродил среди гомонящего многолюдья, поражаясь множеству киосков и небольших магазинчиков, которые ласточкиными гнездами облепили все стены аэровокзала. А сколько редких товаров! На любой возраст, вкус и цвет, вот он, настоящий капитализм, пришел и в Россию! Именно этот щедрый вал изобилия породил зависть и желание иметь ранее недоступные вещи, оттого у людей, как говорит сын, снеслокрышу: многие захотели по-быстрому разбогатеть, благо, купи-продай – самый доступный способ. После окончания института Михаил тоже пустился в торговлю, а мое недовольство и критику отбивал философскими рассуждениями:

– Опа-на, работать на предприятии, значит, сдать себя, свое время, руки и знания в аренду за фиксированный небольшой оклад. Это вашему поколению такой способ заработка был единственным и наилучшим, но теперь другие времена, всюду повальные сокращения и увольнения, огромные задержки зарплат. Конечно, в свободное время можно где-нибудь подрабатывать, однако в сутках всего двадцать четыре часа, а ведь есть еще любимое занятие, дочурка, жена, да и просто хочется наслаждаться жизнью, которая дается человеку один раз. Работая же от звонка до звонка, я буду целый день в неволе. Знаешь, на эту тему есть хороший анекдот: «Одна сигарета отнимает час жизни, бутылка водки – три часа, а рабочий день – восемь».

Как и вся нынешняя молодежь, Михаил шарахается от государственной службы поскольку там строгий режим дня. Вдобавок, в любом деле большое значение имеет старт: если сразу повезло, то опьяненный и окрыленный человек мчится вперед, никого не слушая. Так и сын: на привозных товарах из Польши, как он хвалился, срубил по легкому бабло, сразу купил квартиру, машину, магазинчик, построил ларек на автобусной остановке, но прошло какое-то время, появились конкуренты, резко сократилась прибыль и он запаниковал:

– Может, мне переключиться на продовольственные товары? Ведь обувь и одежду покупают не часто, а съестное – каждый день. С другой стороны – продукты долго не хранятся, а закупленные промтовары при гиперинфляции сберегают капитал. Вот и думай, как быть?

Полагая, что наступил подходящий момент вернуть его на инженерную стезю, я запальчиво говорил:

– С дипломом инженера-механика, да перепродавать шмотки! Стыд-позор! Во времена моей молодости таких людей называли презрительным словом – спекулянт. Пойми, не всегда страна будет жить торговлей, когда-нибудь возродится промышленность, надо будет работать руками и головой, а ты к тому времени дисквалифицируешься, потеряешь все навыки и знания.

– Опа-на, отец, я вижу, ты совсем отстал от жизни.

– Хватит поучать сына, тоже мне Сократ нашелся! – театрально возмущалась жена, расстреливая меня холодом голубых глаз и часто хлопая подкрашенными длинными ресницами. – Нам не понять молодых. Вспомни, еще Тургенев писал о конфликте отцов и детей. Разве плохо, если человек хочет быть богатым, ездить на иномарке, иметь хороший дом? А может ли столько заработать молодой инженер-механик, если все заводы в нашем городке, да и во всей округе лежат на боку?

Большой, уже полнеющий, сын благодарно улыбался матери и произносил красивым баритоном чужие слова:

– Опа-на, сейчас время такое, – каждый стремится к лучшему и должен активно работать локтями!

Мать одобрительно кивала, а я обиженно смолкал. Отталкивать ближнего локтями, жить лучше за его счет? Это что-то новое, такого в наше время не было. Особенно меня тревожит, что эта новая мораль одобряется государством и усиленно внедряется всеми средствами информации. Из школьной программы убрали «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», хотят воспитать нового человека, потребителя, любящего деньги. Вот и Катюшу родители пичкают коммерческими играми, типа: «Кто богаче?», «Кто первый?» и самой новой в этом ряду – с элементами компьютера, – «Монополия».

Вдруг вспомнилось, как совсем маленькой внучке я рассказывал перед сном какую-нибудь сказку, а ей всегда хотелось услышать историю про неожиданно свалившееся богатство: «Ну, рассказывай: жили-были папа, мама и доченька, купили они лотерельный билет и выиграли много долдоров. Теперь сам говори, как будут делить богатство и какую купят машину, какой большой красивый построят на море коттедж?» А если во время перекопки дачной грядки лопата ударялась обо что-нибудь твердое и характерно звенела, внучка, по примеру бабушки, радостно восклицала: «Ура, дедушка нашел клад с драгоценностями! Теперь у нас будет много дорогих вещей, папе и маме можно не ходить на работу, мы будем все время ездить на море!» То есть, охотой к роскоши она заражена с пеленок. Значит, действительно, я отстал от жизни, постарел и чего-то не понимаю. Размышляя над этим, почему-то всегда вспоминаются строки Брюсова:

Каждый миг есть чудо и безумье,
Каждый трепет непонятен мне,
Все запутаны пути раздумья,
Как узнать, что в жизни, что во сне?

2

В зале ожидания полно пассажиров, каждый тащит за выдвижную ручку чемодан или сумку  и колесиками. Лавируя в этой сутолоке, я наметанным глазом фотографа подмечал интересные кадры возможных снимков, равнодушно глазел на промышленные товары в витринах и прилавках, но пройти мимо журнальных и книжных развалов не мог. Столько там редкого, интересного, а какие красочные обложки – просто глаза разбегаются! Однако среди толчеи, шума-гама, да на бегу, разве можно что-то выбрать для души? Эх, жаль, подобных книжных развалов нет в нашем провинциальном районном городке!

Случайно взгляд остановился на скромном коричневом томике – «Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Воспоминания, статьи, переписка». Название вселило радостное предчувствие найти о Чехове сведения, которые я так долго и безуспешно искал. Удивительно, почему замечательная Нина Петровна ни разу не посоветовала эту книгу? Возможно, считала, что у меня и так достаточно литературы: воспоминания современников, и целых двенадцать томов писем Антона Павловича? Но, скорее всего – не хотела отвлекать меня, зная, что я готовлюсь к предстоящему областному фотоконкурсу оконных резных наличников «Моя малая Родина».

И вот, пожалуйста, в аэропорту судьба натолкнула меня на мемуары жены Чехова. Как будто в подтверждение придуманной мною поговорки: «Все, что должно случиться – случается, и все, что тебе нужно, – обязательно окажется на пути. Только будь внимательным».

Отдав сонливо-равнодушной продавщице деньги, я ту же, около прилавка, начал жадно листать. Меня толкали возбужденно-озабоченные пассажиры, иные даже возмущались, а я утёсом стоял среди этого суетливого водоворота, только время от времени поправлял сползающие очки. Одна строка особенно зацепила, и я перечитал ее дважды: «Ведь я всегда буду стоять между тобой и ею. И чудится, что она никогда не привыкнет ко мне, как к твоей жене».

«Ага, это Ольга Книппер жалуется на сестру Чехова, – сообразил я, вдруг вспомнив слова Нины Петровны о конфликтах невесток с золовками, но тут же утешил себя: – Правда, сейчас-то, как любит повторять сын, время другое, значит, никакой вражды между родственниками быть не может».

* * *

…Вслед за мелодичными переливами позывных справочной службы гулко прозвучало долгожданное:

– Совершил посадку самолет, прибывший из Ферганы рейсом номер…

Я поспешил в зал прилета, еле отыскал жену с сыном и стал вглядываться в прилетевших, выискивая среди них сестру. Люди шли по коридору единым потоком, однако турникеты рассекали их на несколько тонких ручейков. Наконец, в одном из них я увидел медленно хромающую сестру и сердце сжалось от радости и сострадания. Боже, какая она маленькая, худенькая, а лицо печальное, серое, изнуренное долгим перелетом! В первый момент даже не верилось, что это моя красавица-сестра, всегда бодрая и улыбающаяся учительница русского и литературы. Да, десять лет разлуки согнули ее и страшно состарили. Собственно, ничего удивительного, ведь на ее глазах развалилась могучая держава Советский Союз, и она в одночасье оказалась за границей, а тут еще похоронила мужа, потом – старшую сестру.

Мы обнялись, троекратно поцеловались и мои руки ощутили дрожь ее острых лопаток.

– Какой ты стал седой и худющий! Бедненький братик! – сквозь рыдания проговорила сестра, отодвигаясь, чтобы рассмотреть меня.

– Мои года, мое богатство, – неловко отшутился я, чтобы не сказать, что она осталась прежней, больше думает о других, а не о себе. В горле запершило, подступили слезы, и я украдкой промокнул глаза платочком. Мысли теснились, торопились, мешали друг другу, я молчал, растерянно глядя, как жена, потом сын сдержанно поздоровались с родственницей, задали дежурный вопрос как прошел полет и отчужденно уставились на табло выдачи багажа.

Наконец, в зале двинулась по кругу транспортерная лента и пассажиры стали выхватывать с нее свои вещи, сверяясь с багажной биркой. Сестра издалека увидела свой старый дерматиновый чемодан, перебинтованный белой простыней, и засуетилась радостно.

– Хотела забрать все свое имущество, натолкала столько, что крышка не закрывалась, пришлось вот так связать, впрочем, простыня здесь пригодится, – виновато, шепотом, оправдывалась она передо мной.

С медленно ползущей ленты я снял пухлый горе-чемодан, Михаил – два тяжелых тканевых узла, а фруктовницу – решетчатый ящик с виноградом и помидорами, – взяли жена с сестрой. Таким табором стали пробираться к выходу, беспрестанно наталкиваясь на пассажиров, на сумки, чемоданы.

– Ну, какая необходимость тащить сюда виноград, а тем более – помидоры? – тяжело дыша, раздраженная обилием людей, ворчала жена. – Здесь всего этого полно, ваши же узбеки продают на каждом углу.

– Господь с тобой, как же без гостинца? Изюм без косточек или помидоры «бычье сердце» тут, думаю, не купишь. Да и с пустыми руками ехать как-то не по-людски.

– Хорошенькое – «с пустыми», – буркнул сын.– Два неимоверной тяжести тюка, в которых, не иначе, как свинец.

– Ошибся, дорогой племянник – свинца там нет и в помине. Просто в одежду с постелью я завернула Евангелие, кое-что из посуды и самые необходимые кухонные предметы, среди которых мой любимый казанчик для плова, вот, получу первую пенсию, куплю на базаре свежего мяса и сделаю вам ош-пош, узбекский плов, пальчики оближете, – она притворилась, что не заметила недовольство Михаила. – Много чего не продалось, а бросить все нажитое с трудом – рука не поднялась. Благо, сообразила кое-что раздать соседям, а иначе авиакомпания вытрясла бы из меня все деньги, вырученные за квартиру. Вы отсоветовали брать контейнер, а самолет очень дорогое удовольствие: каждый килограмм груза – на вес золота.

Нахмурив сердито брови, длинноногий Михаил шел очень быстро, мы едва поспевали за ним, так что пока добрались до серебристого мерина я даже вспотел. С трудом втиснули тюки в багажник, а чемодан стоймя приткнули на заднее сиденье, куда уместились и мы с сестрой. Облегченно вздохнув, она широко перекрестилась правой рукой:

– Здравствуй, Россия! Через четверть века я опять дома! Слава Богу!

Атеистка жена заметила крестное движение, удивленно выгнула крашеные брови, и насмешливо спросила:

– Неужели там учителя стали верующими?

– В детстве мама нас крестила, стало быть, я всю жизнь была христианкой в школьные и студенческие годы, и потом, работая с учениками, правда, о душе задумалась недавно. Каюсь, грешница, в храм ходила редко, он в нашем городе один, далеко от дома, да и времени с моими больными особо не было, но Евангелие читаю постоянно. Если б все жили по его законам, всюду бы воцарилась любовь и прекратилась людская вражда!

– Ну, дорогая, это из области фантастики, – ядовито сказала жена, подчеркивая давнее скептическое отношение к религии.

Сестра хотела что-то возразить, однако глаза наткнулись на пышный парик невестки, на бежевую курточку с ярко-оранжевой футболкой, поэтому лишь беззвучно шевельнула морщинистыми губами.

Жена любит сидеть на переднем сиденье и сейчас, безотрывно глядя на бегущую под колеса ленту шоссе, блаженствовала. Михаил обгонял машины, будто нарочно дразнил водителей красотой и мощью шестисотого мерина. Поначалу в салоне тарабанила исступленная синкопическая музыка, но я через зеркало заднего вида сделал знак: «потише» и сын выключил вовсе. Догадался, что после долгой разлуки брату и сестре хочется поговорить.

В наступившей тишине некоторое время ехали молча, наслаждаясь скоростью и мягким покачиванием машины.